Во что я верю, будучи ученым-библеистом? Мой искренний уязвимый ответ - Бенедикте Леммелейн

и их зов о помощи (Исх. 2:23), Кто держит свои клятвы (Исх. 2:24) и испытывает сострадание к угнетенным (Исх. 3:7). Именно в этом свете нужно истолковывать насильственные действия Бога в последующих рассказах об Исходе из Египта и завоевании Земли Обетованной. Бог не творит жестокостей по Своему произволу, Он не находит удовольствия в причинении людям мучений. Дело не в этом – Бог просто не может допустить, чтобы израильтяне страдали. Богу не все равно – Он не может безразлично относиться к причиняемой людям несправедливости.

Тот же самый принцип применим и в отношении истоков нашей собственной эмоциональной реакции на насилие в Библии. Очень вероятно, что жизненная ситуация самого читателя является своеобразной «точкой отсчета», которая в значительной степени определяет его восприятие «насильственных» действий Бога в этих рассказах. Изнутри нашей весьма комфортной жизни в Западной Европе мы просто не можем себе представить весь масштаб жестокостей, которые могло учинять Египетское государство согласно свидетельству библейских рассказов. Действительно, мы сами смотрим на изображенную в повествовании ситуацию с позиции относительной «роскоши» – нашего достатка, безопасности и свободы. При этом во время недавних трагических событий в Бельгии[6] мы всей кожей почувствовали, насколько нам страшно сознавать, что над привычной для нас уверенностью в безопасности нависла угроза. Давайте сейчас ненадолго представим, что мы сами по-настоящему страдаем от притеснения, не обладаем вообще никакими правами и изо дня в день не имеем уверенности, увидим ли мы утро завтрашнего дня или нет. Если бы мы в этих обстоятельствах взяли в руки повествование об Исходе, не ощутили ли бы мы радость или, по меньшей мере, облегчение от того, что могущественная угнетающая сила наконец низвержена? Другими словами, наш читательский взгляд на повествование и возникающие в нас эмоции напрямую определяются нашей собственной жизненной ситуацией.

В повествовании об Исходе дело обстоит не иначе. Его авторы и первые слушатели не находились в нашей ситуации комфорта. Они испытывали угнетение, тревогу и страх; вероятнее всего, это происходило в условиях Вавилонского плена. Изнутри ситуации внешней угрозы они соотносили себя с угнетаемым народом Израиля, против которого была обращена мощь египетской сверхдержавы, готовой без колебаний сметать все на своем пути. Книга Исход содержит провозвестие о том, что Бог стоит на стороне страдающих и угнетаемых и что могущество Бога несравненно больше, чем вся мощь угнетателя. И эта весть, звучащая в ситуации нужды, воодушевляла читателей и вселяла в них мужество. Можно заключить, что обстоятельства, в которых был создан рассказ о насилии («точка отсчета»), оказываются чрезвычайно важными.

«Сущность» Бога или же человеческое изображение бога?

Рассматриваемая тема напрямую связана с одним основополагающим богословским вопросом. Необходимо помнить, что ветхозаветные рассказы были написаны людьми и для людей и, таким образом, несут на себе сильный «человеческий» отпечаток. Библия не содержит изречений о Боге как таковом (лат.: in se) – речь всегда идет о Боге в том плане, в каком Он вступает в отношения с миром и людьми. Библейские рассказы нигде не содержат всеохватывающего определения сущности Бога. И только в этом контексте мы можем более взвешенно понять свойства, которые авторы Библии приписывают Богу. Разные свойства, такие как гнев и любовь, соединяются в «портрете» одного и того же Бога, и это справедливо как для Ветхого, так и для Нового Завета. «Портрет» Бога создается людьми – осознание влияний «человеческого фактора» также помогает уменьшить остроту проблемы жестоких изображений Бога.

3. Любовь с большой буквы в Библии

На материале предыдущих параграфов мы смогли воочию убедиться, насколько Библия проникнута человеческой жизнью и обусловлена ею. Герои библейских повествований – это люди из плоти и крови: они могут огорчаться, протестовать, но также они ощущают себя в высшей степени счастливыми, радостными и «благословенными». Поскольку Библия с большой проницательностью отражает нашу жизнь, то в ней не может не присутствовать самое яркое и интенсивное из человеческих чувств – любовь. Действительно, любовь может наполнить человеческую жизнь, всецело определить и «вылепить» ее; она помогает человеку подлинно реализоваться, ощутить полноту жизни[7]. Любовь приходит к людям неожиданно, как дар благодати; она врывается в нашу жизнь, все преображая и часто становясь самой значимой. Любовь преобразует и будущее, открывая перспективы для новых путей; благодаря ей людям удается выйти за пределы своих привычных границ, испытать почти ощутимое присутствие «трансцендентного», Божественного. В данном параграфе речь пойдет о том, как осмысляется любовь в Ветхом Завете, любовь в полном смысле слова: библейские книги говорят не о некоей бледной «бесплотной» любви, не об исключительно «духовном» ее проявлении, – мы встречаем здесь описания интенсивной, глубоко проживаемой человеческой любви. Многочисленные высказывания библейских книг: Екклесиаст, Премудрость Иисуса сына Сирахова и Притчи Соломона, – восхваляют любовь между мужчиной и женщиной как идеальную основу гармоничной жизни в браке и семье. Многогранное понимание любви также выражено в замечательном рассказе из книги Товит и в известнейшей книге Песнь песней, – эти библейские книги наделяют высоким достоинством все аспекты любви. Раскроем сейчас, как тема любви предстает в книге Песнь песней.

Возникновение и интерпретация КНИГИ Песнь песней

Хотя книга Песнь песней традиционно приписывается царю Соломону (X век до Р.Х.), ее окончательная редакция, вероятно, датируется IV или III веком до Рождества Христова. Долгое время отношение к этой книге было неоднозначным – об этом свидетельствуют оживленные споры, должна ли Песнь песней входить в библейский канон (принадлежать к списку библейских книг, пользующихся авторитетом). В еврейской традиции эти споры велись до I века по Рождестве Христовом, в христианской традиции – вплоть до VI века по Рождестве Христовом. Что же послужило причиной споров? Во-первых, сразу бросается в глаза, что в Песни песней ни разу не упоминается Бог, разве только намеками. Только в Песн. 8:6 возможно присутствует указание на Бога: последние две согласные еврейского слова sjalhevetjah («пламень») могут являться сокращением имени Божия JAHWEH. Во-вторых, сходство Песни песней с классической любовной поэзией, отнюдь не избегающей эротических выражений, вероятно, могло породить сомнения, можно ли включать такой текст в Библию. Как бы то ни было, факт остается фактом – иудейская и христианская традиции в конце концов признали Песнь песней частью Священного Писания.

Относительно причины того, почему Песнь песней заняла место в официальном списке библейских книг иудеев и христиан, в течение длительного времени преобладало мнение, что решающую роль сыграла ее аллегорическая или символическая интерпретация. В иудейской среде персонажи книги юноша и девушка воспринимались как метафоры Бога и Израиля, а повествование книги – как символическое описание их отношений взаимной любви. Христианство же