Во что я верю, будучи ученым-библеистом? Мой искренний уязвимый ответ - Бенедикте Леммелейн

человеческое существование. Библия есть книга о Боге, Который не поддается «пониманию» и находится за пределами всех «понятий»[8]. И в то же время Он превосходит все эти понятия и нас самих в Любви.

В следующей части я, как уже было упомянуто в предисловии, расскажу, как все эти идеи о Библии определяют мою веру, и дам очень личное свидетельство того, что рационально-критически мыслящий ученый-библеист действительно может в полной мере являться верующим человеком. Но эта вера не характеризуется «завершенностью» – она подразумевает процесс поиска, находящийся в непрекращающемся развитии. Более того, я отдаю себе отчет в том, что если предоставить этот внутренний процесс на обозрение широкому кругу читателей, он окажется крайне хрупким и уязвимым. И всё же это обстоятельство не должно ограничивать подлинность и открытость моего свидетельства – я поделюсь с вами моими поисками на пути, по которому я брела ощупью. Слова «мой искренний уязвимый ответ» вынесены мною в заглавие совсем не случайно…

Часть вторая

Приносить плод, достигающий неба

Молитва

Да, Бог, я до сих пор,

Как прежде,

Твое дитя.

Рассыпь белых камушков на моей дороге, чтобы я в свете луны

Твой путь найти смогла.

В ночное время моей жизни

Зажги Твои звезды, чтоб вместе они

Ночь озаряли.

Пусть свет Твой, Господи, через меня сияет,

Пронизывая всю насквозь,

Чтобы больше никогда

Не гнездилась темнота во мне.

28 октября 1988

Глава первая

Не «во что» я верю, но что я «верю»

1. Смущающий релятивизм?

Мы говорили выше, что Библия отражает размышления ищущих людей о Боге и не высказывается о том, Кто есть Бог в Своей сущности. Это наводит на мысль, что также и другие тексты, догматические определения, церковные документы и постановления не могут претендовать на то, чтобы всеохватывающе раскрыть нам «сущность» Бога. Всё, что мы думаем, говорим или пишем о Боге, основывается прежде всего на том, что мы по-человечески знаем, видим и понимаем – вернее, считаем, что понимаем. Старания «вместить» Бога в философские схемы и богословские понятия могут вдохновляться самыми благими побуждениями. Однако, по моему мнению, все они – не более чем человеческие интуитивные ощущения и догадки, которые были очень приблизительно облечены в слова.

Осознание столь большой меры относительности – релятивизма – действует на некоторых людей пугающе. На лекциях о Библии, которые я читаю для широкой публики, я часто слышу замечания и вопросы подобного рода: а что мы все-таки знаем точно, что же тогда остается и кто же тогда по-настоящему прав? Современные люди любят четкие объяснения – как обстоит дело и почему, чего им следует ожидать, куда им надлежит двигаться. Отсутствие однозначных ответов смущает… как будто бы вера в Бога должна зависеть от исторической достоверности человеческих рассказов! От того, насколько достоверны повествования о великом царе, иногда совершавшем ошибки[9], о праотце, отправившемся в путь в неизвестную страну[10], о пророке, который обращался к унывающим людям самолично или же кто-то другой обращался от его имени[11]. И когда убедительно показывается, что пророческая книга Исаии писалась на протяжении почти трех веков и каждая из ее трех частей отражает особый исторический контекст, – возникает недоумение, как же пророк мог написать всю книгу целиком? Разве что если он прожил 300 лет. Но если эта книга написана не им одним, то неужели по этой причине весть пророка должна кануть в Лету? Что же, следует выбросить за борт прекрасную книгу вместе с ее возвещением о Боге, о пророке и всем прочем?

Если развивать эту мысль дальше, то можно прийти к еще более сильным выводам. Мы начинаем осознавать, что даже если на все подобные вопросы об исторической достоверности были бы найдены исчерпывающие ответы, подтвержденные со всей научной определенностью, то все эти обширные знания не приблизили бы нас к Богу ни на шаг. Произошли ли библейские события в истории или нет, – одно лишь это не может сказать нам абсолютно ничего о том, Кто есть Бог, и еще меньше – Кем Бог мог бы быть в нашей жизни. Когда в библейских повествованиях мы слышим некие утверждения о Боге, мы можем понимать их как опыт и убеждения, разделяемые многими людьми, облеченные в «несовершенные» слова, – опыт присутствия Божественного в их скромной человеческой жизни. И это неравнодушное участие Бога никак не может быть описано в «сухом» историческом отчете, но может быть передано именно в «жизненном» повествовании. В рассказе, описывающем жизнь, более того, в рассказе, буквально призывающем к полноте жизни. Библейский рассказ заключает в себе глубокие смыслы и передает эти смыслы читателям, поскольку он раскрывает, кто и что есть люди. И именно благодаря этому библейский рассказ также может сообщить нам что-то и о том, Кто и Что есть Бог. Ведь в Библии практически никогда не говорится о Боге «абсолютно» – Он всегда находится в отношениях с людьми. И библейские герои находятся в отношениях с Ним, – будь то хорошие отношения или не очень, – но связь с Богом у них всегда есть.

Поэтому я не могу сказать, что верю в людей прошлого, умерших 3000 лет назад, – скорее, я верю в живых людей и Живого Бога, Который пребывает в людях настоящего и познается через них.

2. Вера – осознанный выбор

Выше было написано, что мы не обладаем универсальным определением Бога и неопровержимыми верифицируемыми доказательствами о том, что имеет к Нему отношение; у нас нет никакого текста, который бы описывал Его исчерпывающе, и не существует никакого достоверного репортажа о «библейской истории». Однако всё это не должно пугать нас. Для меня осознание этого приносит с собой, скорее, глубокую внутреннюю свободу.

Ведь тогда становится не столь важным, принимаю ли я то или иное конкретное представление о Боге, то или иное догматическое утверждение – моя вера от этого не изменится. И эта мысль возвращает меня к тому, что я хотела сказать в названии этой главы. В моей вере для меня главное не то, во что конкретно я верю, но сам факт веры. «Верить» для меня не означает принять пакет информации от кого бы то ни было, от какого бы то ни было текста или традиции. «Вера» для меня не есть формальное усвоение истин о всевозможных «как», «что»