Лёнька. Украденное детство - Павел Алексеевич Астахов

жеребец. Остальная часть конюшни на двадцать четыре отдельных стойла, построенная когда-то еще при царе до революции, пустовала, была запущена, завалена мусором и навозом.

– Михалыч, скотина… – Он сделал паузу и продолжил: – Скотина остается при вас. Пока других указаний по частным дворам не было. Весь колхозный скот уже переписан и пересчитан и считается теперь собственностью Германии и их фюрера.

– Этого лупоглазого с челочкой и в усиках, что на картине? – Нюрка Денисова указала на портрет Гитлера, который в это время заносили два рядовых из взвода охраны в новый пункт комендатуры, до сего дня бывший хатой тетки Фроськи.

– Этого, этого самого, – поморщился Бубнов. Солдаты прошли в дом и повесили портрет над окном горницы. Он был такой большой, что нижней частью почти на треть перекрыл оконную раму.

Новоиспеченный староста, а до этого дня председатель колхоза «Заря» Яков Ефимович Бубнов принял решение служить новой немецкой власти добровольно. Несмотря на то, что за прошлые боевые заслуги, отвагу на фронте Первой германской и вступление в ряды ВКП(б) в революционном семнадцатом году он был безоговорочно и бессменно назначен председателем колхоза и даже самолично бывало раскулачивал (вплоть до расстрела на месте) односельчан, власть большевиков недолюбливал. Но никогда даже виду не подавал и языком понапрасну не чесал. Жизнь научила не спешить открывать рот даже среди самых близких, потому что и они могли ненароком обронить роковое словцо, которое в ловких руках дознавателей оборачивалось если не расстрелом, так ссылкой и лагерями по «антисоветской» статье.

По сути своей он не любил любую власть. Еще на фронте его увлек такой же, как он, молодой лохматый паренек-анархист, попавший по мобилизации на войну и шепотом вещавший про всеобщую свободу, братство и коллективное имущество. Эти принципы ему очень нравились и манили своею непознанной таинственностью и необычайной простотой. Но рассказать об этом вслух он боялся даже себе самому.

Жить свободным и независимым – это была заветная мечта Якова. Однако в реальности всю свою взрослую жизнь, которая началась в восемнадцать лет призывом в армию и отправкой на фронт, он преданно и истово служил власти: сперва царю-батюшке присягал в войсках, затем большевикам, свергшим прежнего хозяина земли русской, затем чекистам, проводившим красный террор и продразверстку, после партийному руководству, став председателем колхоза и организовав партячейку. И вот теперь немцам, установившим «новый порядок» – красное знамя со свастикой и портрет своего усатого лупоглазого главаря.

«Гори они все адовым огнем! – думал председатель Бубнов. – Мне бы только жену Александру вылечить. Да моих трех девок-дочерей выучить и замуж выдать, а уж какая вокруг власть – плевать! Лишь бы не грабили да не пытали. Хватит на мой век пыток и лагерей». Он вспоминал немецкий плен, мучения, ампутацию руки, неожиданное освобождение, размышлял о своей странной парадоксальной судьбе и машинально переводил слова нового коменданта. А затем и старика в штатском костюме, который оказался каким-то то ли вербовщиком, то ли агитатором. Тот взахлеб рассказывал о распрекрасных перспективах жизни крестьян под новой властью. А всем желающим предлагал возможность переезда в Великую Германию для работы на свободных немецких фабриках, огромных промышленных предприятиях и сельскохозяйственных фермах. После слова «фермы» крестьяне заволновались.

Яков тщетно пытался, насколько мог, объяснить правильно односельчанам, как устроены эти самые «фермы», когда вдруг штатский немец неожиданно перешел на чистый русский язык:

– Господа крестьяне! Меня зовут Георг Берг. То есть Георгий Берг. Я сам – русский патриот. С одна тысяча девятьсот двадцатого года живу в свободной Германии. Как видите, большевистская пропаганда нагло лжет и водит вас за нос, рассказывая вам о том, что Германия – враг, а немцы пришли, чтобы убивать вас. А вы знаете, что коммунисты требуют от вас сжигать урожай, топить муку в реках, резать скотину? Разве это народная власть? Это антинародное правительство должно быть свергнуто! Лучшие сыны Великой Германии пришли освободить вас! Все, кто хочет свободно работать, как человек, а не раб без паспорта, могут завтра же получить немецкие документы и выехать на работу в любую точку Третьего рейха. Вы должны работать, много работать, но свободно и радостно! Я сам могу показать вам в этом пример. Я много трудился, и теперь у меня большой дом, трое взрослых детей, красавица жена и уже четверо внуков. Все они счастливые и свободные люди, потому что живут и трудятся в Великой Германии. Мы – люди труда и воли – ее основа, соль земли немецкой!

Он еще долго рассуждал и агитировал за свободную сытную жизнь в Германии, распаляясь все больше и больше, пока его не перебил скрипучий голос Параскевьи Полевой, Танькиной бабушки:

– Мил человек, это хорошо, что они свободные, великие, добрые. Может, оно так и обстоит, как ты нам вещаешь. Дай-то Бог! Но коли оно так, то скажи на милость, зачем наши добрые освободители хату-то у тетки Фроськи отобрали? Неужто у их хвюрера получше хаты нету?

Берг бросил гневный взгляд на селянку и, указав на нее пальцем, чеканно выговаривая каждое слово, ответил:

– А за комиссарскую красную пропаганду мы будем безжалостно вешать, и ты, тетка, будешь первая, кого мы вздернем за такие слова о великом вожде германского рейха.

Больше задавать вопросы ни у кого желания не возникло, и люди разбрелись по домам.

Глава четвертая

Концерт

Наиболее реальную опасность, безусловно, представляет русская экспансия, будь то царско-православная или сталинско-коммунистическая…

Почему это монголам, киргизам, башкирам и прочим надо быть русскими? Если превратить существующие сегодня советские республики в самостоятельные государства, вопрос был бы решен. За несколько недель армия Германии сделала бы эту важнейшую работу для всего человечества.

Миклош Хорти, регент Венгерского королевства, на встрече с А. Гитлером в апреле 1941 г.[16]

Лучший куриный суп в деревне готовила тетка Ховря Денисова. Все деревенские бабы были убеждены, что она знает какой-то волшебный секрет, передаваемый женщинами их семьи из поколения в поколение. Достаточно было взглянуть на то, как она колдует вокруг своих наседок и петушков, чтобы заподозрить ее в тайных кулинарных знаниях. На приготовление настоящего шулюма[17] уходило почти два дня. Хотя от первоначального рецепта, доставшегося ей по наследству от предков-казаков, ее супчик отличался как павлин от дворового Петьки.

Она готовила его только по торжественным случаям, и начиналось это кулинарное таинство накануне с вечера, когда птицы, почувствовав заход солнца, перебирались в курятник. Тетка Ховря садилась на большой березовый чурбан, на котором обычно кололи дрова, и высматривала жертву, выискивая