Рождественское чудо. Антология волшебных историй - Дарья Плещеева

он бы и внимания не обратил. У него перед взором все еще мелькала бойня под Аустерлицем, витали в воздухе приказы «Вперед!», а затем отчаянное: «Отступаем». Стояло перед глазами окровавленное лицо Алешки, друга его и соратника, навсегда оставшегося под Аустерлицем. И снова, и снова обжигало болью плечо, расплывалось красное пятно на мундире, летела в лицо земля, хрустели ломающиеся кости, и где-то на краю сознания звучало: «Держись».

Он продержался. Затем подал в отставку и вернулся домой. И повоевать толком не успел – едва с австрийцами соединились, как сразу и поражение, и мирный договор, – а война опротиветь успела. Что красивого в смерти? Что доблестного в убийствах?

Но и дома легче не стало.

Ждал возвращения – не было сил, как ждал. Матушку хотел увидеть, сестер, отца. И княжну Дарью, конечно. Но – вернулся, а здесь все по-другому. Ничто не радует. Друзья об охоте говорят, хвалятся, как фазана подстрелили, а перед ним словно живой встает французик – молоденький, с большими губами и глазами навыкате, – застреленный едва не в упор. Мать снова соседей в гости позвала – жеманных, разряженных Сотникова с женой и сестрицей – на чай с пирожными, а в памяти у него солдатские обеды у костра, с кашею да водкой, от которой не хмелеешь. Княжна Дарья новым нарядом хвастается, а у него перед глазами сестрица милосердия изможденная, в платье, кровью перепачканном, третьи сутки без сна.

В дверь постучали, и тут же возникла на пороге матушка, защебетала радостно.

– Проснулся, соня? Вставай же скорее! К тебе гостья. Княжна Дарьюшка, птичка наша. В зимнем саду ожидает. Я велела вам туда кофей подать с печеньицем. Ты уж будь с нею полюбезнее, а то хмурый ходишь какой-то. Невесту пугаешь.

Евсей, потянувшийся было за полосатым халатом, вздохнул и взялся за белые панталоны с рубахой и сине-коричневый жилет. Оделся, вышел из спальни, спустился по мраморной лестнице с перилами, миновал светлую гостиную и по широкому коридору перешел в другое крыло поместья, где и зеленела матушкина гордость – сад ее зимний. В огромном зале торчали из кадок всяческие растения – экзотические и обычные, в коих Евсей не понимал ничего, вопили дурными голосами канарейки, булькали фонтанчики. Посередине стояли широкие качели, на коих и восседала ее светлость княжна Дарья. Увидев его, на пол соскочила, подошла к столику, где уже стоял кофей с печеньем. Улыбнулась. Присела в легком реверансе. Сверкнули серые глаза.

– С добрым утром, мой суженый!

Евсей улыбнулся в ответ. Мимоходом залюбовался гостьей. Черные как смоль волосы уложены в аккуратную прическу, красное бархатное платье с глубоким вырезом и рукавами-фонариками княжне очень к лицу, как и сережки, и колье с рубинами. Золотистая шаль игриво наброшена на руку. Идеальная невеста ведь! Что же так в груди-то давит?

Он налил кофей из кофейника.

Дарья почуяла что-то, надула губки. Уселась за столик к нему вполоборота, картинно расправив юбку. Принялась задумчиво разглядывать лимонного цвета канарейку, порхавшую по ветке мандарина, кажется.

– Ты стал другой совсем. Когда вернулся. Я все думала: ну вот раны заживут, ну вот время пройдет. И станешь ты прежним. Но не становишься. То-то я тебя отпускать не хотела.

Не хотела она, как же. Евсей взял печенье, откусил. Всем подружкам радостно поведала, какой у нее жених – герой. На службу записался, хотя давно уже дворяне служить не обязаны. Ах и ох, от зависти позеленели подружки. Только в последний день, когда прощались уже, вдруг прорвало княжну гордую.

– Это ж я тебя сколько не увижу? Это ж зачем ты такое удумал? Уже б могли и свадьбу сыграть, а так – еще ждать годы? А вдруг не вернешься? А вдруг не увижу больше? А вдруг сама замуж за это время выйду?! – крикнула напоследок да ножкой топнула.

И убежала.

Матушка поглядела ей вслед да сказала застывшему в недоумении Евсею:

– Молодая она, глупая. Завтра остынет и пожалеет о словах своих. А ты ей пиши, не забывай. И не дуйся. Эх, дети вы еще…

Евсей насупился. Мундир поправил. Он-то в свои восемнадцать – взрослый мужчина. Разве ребенок принял бы такое решение: дворянскую честь сберечь да на службу Отечеству поступить? А Дарья, да – как пить дать, дитя неразумное. Впрочем, ей-то еще и пятнадцати не исполнилось. Чего от нее ждать?

– Она-то пожалеет, только меня завтра уже здесь не будет, – пробурчал он.

– А я ей твои слова любви передам, – заулыбалась матушка. – И никуда она от тебя не денется. С детства же друг другу обещаны.

Евсей снова кивнул. Хотя, признаться, и грыз его червячок сомнения: а как и правда не дождется?

Лучше бы не дождалась.

Взглянул он в глаза Дарьины, серые, словно льдинки две, и увидел, что вот-вот заплачет она. И стало вдруг стыдно отставному офицеру Евсею Стрельницкому.

Не виновата ведь княжна, что в душе его навсегда война поселилась. Не виновата, что видит он все по-другому теперь. Не менялась невеста его, княжна Дарья, не менялся их дом отчий, матушка не менялась с подружками ее.

Он изменился.

– Прости меня, – тихо сказал он Дарье. – Знаю, слишком мало внимания уделял тебе, но я исправлюсь.

– Именно так. Не уделял! – Дарья вдруг вскочила. – Даже не сказал ничего о моем новом платье, – она закружилась, взмахнув шалью. – Это непростительно! А я для тебя его шила. И брат мой сколько зовет тебя на охоту – не дозовется.

Евсей подавил вздох и растянул губы в улыбке.

– Платье восхитительно. Как и вы, сударыня, – сказал он. – И на охоту поедем. Хоть завтра.

Начало апреля, 1806 год. Пелагея

В их доме, как обычно, толклась куча народу, и Пелагея была рада отлучиться.

Приходили к батюшке покупатели картин – выбирали пейзажи и натюрморты на подарки или для себя; приходили господа, желающие портрет – свой или чада своего. Батюшка соглашался работать не со всеми. Бывало, придет барыня и изрекает надменно: «Вы меня изобразите, только как вроде я стройнее фунтов на двадцать, да ростом повыше, да морщин поменьше. А я вам еще и приплачу за это».

Отказывал таким батюшка.

– Искусство не терпит лжи, – говорил.

Хоть и терял при этом в деньгах, но от убеждений своих не отступал ни на шаг. Да и без того зарабатывал он неплохо. Вот и сейчас поступил заказ хороший. Их благородия господа Стрельницкие, что под Петербургом угодья богатые держат, вроде как бал весенний затеяли. И заказали картин у батюшки сразу три! С цветами, с голубями и один портрет. Благородная девица, с которой писали, во внешности ничего поправлять не просила. Потому как и без того красавица на загляденье – волосы черные, кожа белая, взгляд стальной, талия тонкая, осанка гордая. Портрет жениху в подарок заказан. Говорят, с войны жених вернулся.

Батюшка даже раньше срока управился.

И вот сейчас поскакала Пелагея на отцовском коне в поместье Стрельницких – заказанные картины повезла. Принял ее светлоусый барин с барыней – худощавой и бледной. Работой они остались довольны и заплатили сполна. Хотя и на костюм ее – мужской редингот с короткими штанами и высокими сапогами – посмотрели неодобрительно.

А на обратном пути решила прогуляться неспешно Пелагея. Больно уж места вокруг были красивые. А у нее – и дорожный мольберт с красками всегда с собою в котомке. В отличие от батюшки, который писал картины, как бы это сказать… ну, те, которые обычно людям нравятся, с пышными лесами и садами, с яркими цветами и голубым небом… В общем, в отличие от родителя, любила Пелагея изображать иные мгновения. Вот, к примеру, рощица, деревья еще почти совсем голые, под ними, на тропинке – лужа недосохшая, дождик ночью был, а в луже – рыжий беличий хвост. Разве не прекрасно?

Пелагея огляделась.

Она уже отъехала от особняка Стрельницких на доброе расстояние, его и не видно. И вообще – ничего и никого вокруг не видно.

Пелагея спешилась, привязала коня, развязала котомку, достала мольберт с красками, уселась на землю мокрую, и время пропало для нее, как и всегда, когда за кисть бралась. Очнулась часа через два, да и то – лишь потому, что шум услышала да крики. Она быстро собрала кисти, вытерла, принялась упаковывать все в котомку, прислушалась. Взглянула на незаконченный холст. Ничего, остальное можно и дома дописать. По памяти. А сейчас лучше убраться…

На тропу из-за деревьев троица всадников вылетела с ружьями за спинами, рядом бежали гончие. Деловито