Как я был чиновником - Станислав Афонский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подвиги гендиректора Завода ещё куда бы ни шли в его вотчине, если бы не демонстрация своего норова и в кругах наивысших. Компетентные лица шепотком поведали: Егорищев перессорился со множеством влиятельных сиятельств и в министерствах Москвы. Там коса нашла на камень и зазубрилась: сиятельства ощетинились на самого Егорищева – «сила действия равна силе противодействия». Рикошет угодил в Завод: он начал постепенно хиреть. И не только от неблагожелательности «сверху», но и от отношения к делу самого господина Егорищева. Завод давно не модернизировался, технологии устарели, оборудование износилось. Надо было бы вкладывать средства в развитие производства, но им нашли иное применение. Из-под полы понесло спекуляцией и контрабандой. Вдруг начали благоденствовать рабочие и служащие Завода. Некий депутат Горзавета, ничтоже сумняшеся, приносил наборы дорогой и страшно дефицитной косметики в помещение Горзавета – предлагал купить их служащим аппарата. Но Завод как был главным поставщиком пополнений в бюджет города, так таковым и остался, и хозяин его не без оснований считал себя вправе командовать и в городе, тем более, что многие жители Клёва трудились на этом Заводе.
Волик на это положение посмотрел-посмотрел и примириться с ним не смог. И не захотел. Он осознал себя тем, кем и был на самом деле – главой администрации района и по праву – хозяином положения в городе. Лично: Завод – на территории Клёвского района, Волик – района командир, утверждённый народными депутатами, то есть – обличённый доверием народа. Получились классические два медведя в одной берлоге и им было чем померяться. Каждый – уверенный в своих силах и габаритах. Надо отдать должное одному из «медведей» – мэру – не он начал конфликт с Егорищевым. Начинать деятельность главы города с конфликта ему было никак не резон. Амбиции взыграли у Егорищева. Не только амбиции, разумеется, но и их следствия.
В 1992 году в Клёве ещё продолжало действовать, и действовать активно, движение «зелёных». Инициатором его возникновения, вдохновителем и организатором был клёвский литературно-политический клуб «Искра». К активной «зелени» примыкали, на время, некоторые активные клёвчане. Одно время среди них оказался и Алексей Липин – тот самый депутат и, «по совместительству», инженер Завода. Этот Завод и плюс к нему белково-витаминный комбинат, сокращённо БВК, изготовлявший странные добавки к корму для скота, и превращали клёвскую атмосферу в скопище разнообразной пакости над городом и планетой, прилегающей к нему. Таким образом, «зелёные», выступая в роли защитников природы, планеты и здоровья её обитателей, автоматически становились противниками и руководства предприятий, посягающих на них – в том числе и Самого Егорищева…
Учитывая душевные качества генерального, не стоило удивляться тому, что после одного из своих пламенных выступлений А. И. Липин, по натуре своей человек очень импульсивный и азартный, получил от своего непосредственного и грозного генерального весьма серьёзное предупреждение: если и впредь речи против руководства Завода будут им, Липиным, продолжены, то он, Липин, лишится своей любимой работы на своём, любимом же, Заводе. И пламенный Липин выбрал любимую работу, тем более, что очень любил и зарплату, за неё получаемую, в то время как за пламенные речи никакой мзды, кроме популярности, не имел. Возможно, он получил ещё какие-то ценные указания, потому что вдруг сменил направление главного удара, внезапно принявшись не менее темпераментно атаковать не кого-нибудь, а председателя Горзавета Лапкина. Неожиданность была удивительной: до начала агрессии Липин к Лапкину относился вполне лояльно и уважительно. Дело в том, что против Лапкина затеял войну Егорищев.
Депутаты, как-то однажды в один прекрасный денёк, озаботились тем, что мэр явно перегружен свалившимися на него проблемами и посетителями и как бы не надорвался прежде времени. Дабы уберечь его от неприятных неожиданностей со здоровьем и повысить эффективность мэрской деятельности постановили: ввести в штат мэрии должность вице-мэра. Егорищев меру одобрил, но настаивал на кандидатуре в вице-мэры того, кто претендовал на пост самого мэра, но был отвергнут, – Ясных. В знак и по доброй памяти – Ясных долгое время трудился под непосредственным началом Егорищева. Стало быть, в случае прохода этого варианта «вторым человеком» в районной администрации стал бы «человек Егорищева». Липин усердно егорищевского протеже поддержал. Одновременно начался сбор компромата на Лапкина. Однако урожай здесь обильным оказаться не смог: ничего более – менее серьёзного найти никак не удавалось. Лапкин был чист и честен, как непорочный кристалл в надёжной оправе своей должности председателя Горзавета.
Тогда начался «поиск блох» – каких-нибудь неудачных слов и выражений в выступлениях Лапкина, пригодных для толкования в невыгодном для него свете. До успешного конца дело довести не успели. Вскоре поступила другая команда с Заводского верха: фронт атаки переменился – боевые действия начались против Волика.
Пока «битвы» шли и продолжались своим чередом, начались осложнения отношений депутатов с Воликом. Как всегда нашлась масса проблем и решить их мог только мэр, но он, как постепенно выяснилось, всё-таки не Господь Бог и отнюдь не всесилен, особенно тогда, когда его силы не поддержаны финансово. Это раздражало депутатов. Меня, как председателя постоянной комиссии по делам молодёжи, культуры и спорта, тоже. Люди приходили со своими животрепещущими и абсолютно неотложными вопросами. На них нужно было отвечать, непременно решать, и если первое зависело только от меня, то второе – от наличия средств. Выделить их мог только мэр…
Статус народного депутата обязывал руководителей любого ранга принимать депутата без очереди в любое время, рабочее, имеется в виду, а также и вне его.
«Дневник. 21.01.1992 г. К 10 часам, как и было намечено Лапкиным, руководители клёвской культуры и физкультуры подошли к кабинету Лапкина, оказавшегося… запертым. Яковлина объяснила: недавно Лапкин звонил, просил извиниться – ему рвут зуб. (Возможно тот, который он имел и наточил против Волика).
Народ собравшийся тем не менее озлился и, побазаривши, решил в очередной раз попробовать прорваться к Волику. В очередной раз и не получилось. Нам, депутатам, включая и членов Малого Завета, дорога к мэру прочно закрыта…
Если пренебречь статусом депутата, то Волик прав: ему в самом деле некогда – народ течёт к нему, как вода на колесо мельницы, и он вертится, как это колесо. Но это если пренебречь. Член Малого Завета, председатель ПДК, да ещё и с людьми, по пустякам не придёт. Люди же увидели и поняли так, будто мэр не хочет их принять и плевать хотел на их избранника – депутата.
Депутатская комиссия заявила протест. Волик сам действует против своего авторитета. Возможно, и одумается, со временем. Публикация в газете о стиле его работы сработает против него и вряд ли ему это нужно в самом начале мэрского пути».
Рассуждения эти справедливы только с позиций депутатских амбиций. Позже одумались оба: и мэр, и депутат, то есть автор строк сих. Волик извинился, а я понял, что амбиции не всегда соответствуют «амуниции»: мы шли со своими эмоциями главным образом требовать и просить к человеку, не проработавшему в должности мэра и месяца, далеко не во все нюансы вникшему и объективно не способного определённо точно найти пути решения всех наших проблем. С нашей стороны должны были быть какие-то конкретные предложения, а их не имелось. Решение практически всегда зависит от финансирования, а наша делегация в его тонкостях сама не очень—то глубоко плавала, наблюдая перед собой только поверхности, барахтаясь в волнах чувств на грани утопления и принимая соломинку за бревно. Сказывалось полное отсутствие опыта в хозяйственных и финансовых вопросах. Мы всё ещё подходили к делу с наивно – идеалистических воззрений. Я, например, абсолютно был уверен: все недостатки в культуре и спорте – только от неумения и нежелания организовать работу их руководителей. Вот ежели взять, да и изменить отношение к делу со стороны этих нерадивых, а если они в силу неодолимого обронзовения своего упрутся, то и снять с должности, как нагар со свечи, «стоит только захотеть, стоит только не робеть – и все мечты сбываются», как пелось в бодренькой советской песенке – и всё наладится. Подобные безапелляционные эйфорические настроения преобладали и у многих других депутатов плюс уверенность: избранник народа всегда прав потому, что не прав быть неможет. Настроения имели результат реальный.
Вплоть до ликвидации всех народных заветов, как очагов власти и чрезмерного свободолюбия, клёвский городской Завет мог реально повлиять на утверждение или не утверждение части руководителей департаментов… Впрочем, в 1990-м году ещё не ввели такого понятия, как департамент. Существовали отделы и, соответственно, начальники отделов.