Как я был чиновником - Станислав Афонский

Наскок окончился насмешкой мэра. Не прилюдно, разумеется. С делегацией требователей он держался корректно – до тех пор, пока за ними не захлопнулась дверь. Потом высказался: «Расписали себе должности: того вице-мэром, этого – директором департамента… Стыдно». На заседании Малого Завета так и сказал, но уже грустно – заметна была неловкость за них: «Депутаты мне руки выкручивают – требуют сменить всех руководителей в будущей мэрии и поставить на свободные места их».

Отказ Волика подействовал на обитателей «платформы», как красная тряпка на быков. Из его сторонников они моментально превратились в его самых непримиримых противников. Перед предъявлением своих требований – лучшие друзья, сию же минуту после – злейшие враги.

«Ну-ка, притормози, друг голубичный! – вскрикнул Любопытный странным голосом и таким же выражением физиономии. – Что-то не пойму я ничего. От кого ведётся рассказ? От третьего лица или от первого? Начал с третьего и вдруг ни с того ни с сего – „я“… Кто такое это „я“? Сам Афонский, что ли?.. Или Козлов? Или нечто среднее? А дневник?.. То же самое: то некий „один из жителей города“, то вполне конкретный тот же „я“. Требую внести ясность!» «Это для тебя так важно?» «Разумеется – важно. Одно дело рассказ стороннего и совсем другое – участника». «Так ведь участником героя повествования автор делает кого ему угодно! Стало быть, и тот, и другой – одно лицо. Участник событий – Козлов – он и рассказчик, он же и все три лица. О чём – это главное, а кто – второстепенное. Мы же не в суде. Этот рассказ автор художественно… лучше скажем творчески, произвёл в произведение… Доволен?» «Это, знаешь ли, с какой стороны посмотреть… Ну, будем считать, убедил. Валяй дальше».

Нужно, наверное, уточнить: что такое – Малый Завет. Это была часть Городского Завета. В него входили председатели всех постоянных депутатских комиссий. По большому счёту малый Завет представлял собой не что иное, как президиум Горзавета, выполняя все его функции, только иначе названный – в силу перемен.

Случаи, подобные казусу с претензиями «демократов» на высокие посты, конфронтации, попытки шантажа, и другиекамни и булыжники судьбы главы города, не могли не оказать на Волика, просто по-человечески, крайне отрицательное действие. Поведение депутатов, казалось бы, близких ему по духу и целям, тоже сработало не в их пользу. Уж если так себя ведут союзники – чего же от других ждать? Естественные сомнения каждого нормального руководителя. Особенно начинающего.

«Дневник. 8 января 1992 г. В исполкоме встретил случайно Татьяну Кузневу и Елизавету Яковлину. Обе – бывшие работницы райкома Правящей. Обе достаточно хорошо знакомы с характером Волика, как судьи. Они и высказались: „Демократы ожидали, что нашли в Волике свою марионетку. Они Волика не знают. Он тут всё ликвидирует: и их, и Заветы“. Яковлина добавила: „Ну и хрен с ними – с Заветами. Их давно пора ликвидировать, а теперь – особенно. Зачем две параллельные власти: мэрия и Завет?“ Такие заявления из уст опытных аппаратчиков – это кое-что. Не показывает ли оно иное отношение к мэрии, чем к исполкому? Мэрия, то есть администрация города – это действительно полномочная власть, а исполком властью в подлинном смысле этого слова не был. Отсюда и другой вывод: глава администрации района – власть не меньшая, чем председатель Горзавета».

Это обстоятельство и определило последующие отношения между мэрией и представительской властью. Да и властью ли уже?

Ничего, подобного тому, что так блестяще продемонстриорвали доморощенные клёвские демократы, в недавнем прошлом просто не могло быть потому, что не могло быть никогда. Даже представить себе, или приснить в страшном сне, было невероятно, чтобы депутаты городского Совета народных депутатов вызывающе вели себя с самим председателем исполкома горсовета, аналогом которого стал мэр. Никому. Ни в одну извилину мозга не могло втемяшиться, что можно на него орать, отькрыто шантажировать и даже угрожать. Нечто подобное обрушило бы на депутатов крайне печальные, для них, последствия. Скорее всего – психушку.

С приходом «Горбачёвской перестройки» стало возможно и допустимо всё. Даже чересчур. И «Чур меня» никто не скажет. Особенно после провала ГКЧП. Кстати сказать, никого из «мужественных борцов за свои права», явившихся к Волику, во время митингов протеста против ГКЧП на центральной площади города не было ни видно, ни слышно. Они неимоверно расхрабрились только после того, как стало прозрачно ясно: с «хунтой» покончено. Будь результат иной – и поведение вполне могло стать иным – они бы не чувствовали себя победителями.

Глава V. История обострения борьбы или «Лучше один раз увидеть, чем сто раз проспать»

Моя первая индивидуальная встреча и личный разговор с первым мэром Клёвского района с Владиславом Ивановичем Воликом состоялись 3 января 1992 года.

«Дневник. 4 января 1992 г. Вчера к Волику вместо назначенных им 14 часов «попал» лишь в пятом часу вечера или уже ночи, по зимнему времени. Впечатление: выдержанный, думающий, способный трезво и здраво разобраться в вопросах человек с самостоятельным умом. Выслушав и ознакомившись с документами, мэр сказал: «Ну вот, теперь будет что сказать депутатам».

И в последующие годы тоже приходилось иногда часами просиживать в приёмной, приёма ожидаючи. Не потому, что мэр закапризничал и пренебрегает драгоценным временем посетителя от высокомерия своего. К нему беспрерывно, один за другим, «оптом и в розницу» шли люди с делами, не менее неотложными, чем мои. Хотя при этом я честно, как и все другие посетители, считал: мои дела всё же самые важные из важных. Стояла и стонала эпоха перелома судьбы страны, области, района, города, его предприятий, людей, судеб. Приватизация, «ваучеризация», спекуляция, модернизация и т. д. Появилось новое племя – предприниматели, свои и зарубежные. Проблем возникало, исчезало и вновь появлялось множество таких, о которых прежние власти и слыхом не слыхали, и видом не видали, и предположить не могли. Строились невиданные доселе взаимоотношения, не имеющие чёткой регламентации. К этому всему присовокупливались конфликты, интриги, дрязги, жалобы… И я в тот день 3 января пришёл к мэру, как депутат, с предложением урегулирования бесконечных скандалов в ПТУ №36. «Инициативная группа» преподавателей требовала немедленной смены директора училища, обвиняя его во множестве смертных и бессмертных грехов, отнюдь не всегда справедливых – та самая причина наших с Полощуком споров.

Настало время, когда конфликты в городе начали вспыхивать один за другим очагами различной степени интенсивности, масштабов и болезненности. Самые крупные, сказывающиеся в той или иной степени на жизни города, принялись греметь и громыхать между депутатами Горзавета и его председателем, между Горзаветом и новоявленным главой администрации – мэром, и, наимасштабнейший, – между Воликом и генеральным директором Завода Юрием Петровичем Егорищевым.

Егорищев слыл среди клёвчан ставленником Москвы. Даже самого Политбюро ЦК Правящей. Имея за спиной такую мощную поддержку, вроде крылышек, и покровительство в виде легендарной «мохнатой лапы», гендиректор чувствовал себя хозяином не только Завода, но и города всего. Соответственно и держал свою драгоценную персону, и всех, до кого мог дотянуться хозяйственной рукой, а она у него была длины необыкновенной. Даже сам горком Правящей не мог им ни править, ни справиться. Норов у Егорищева топорщился барский – самодовольный и деспотичный. Он не стеснялся буквально орать на своих подчинённых, оскорблять и унижать их публично. И вообще напоминал собой нечто, вроде помещика Троекурова из повести Пушкина. Даже внешностью. Будь у него медведь, как у того самодура, он мог бы, пожалуй, и посадить к нему себе на потеху кого-нибудь из подвернувшихся.

Внешне Юрий Петрович совсем не походил на чудовище в образе человечьем. Наоборот – производил очень даже приятное впечатление. Возможно, и не только производил, а и был таковым на самом деле – мало ли что скажут о своём начальнике подчинённые. Тем более обиженные. Тем более не справедливо. Иногда можно было увидеть идущего пешком по главной улице Клёва человека не слишком высокого роста, начальственно полного, с руководящим животом, благородно серебрящимися висками и добродушным лицом. Это лицо и всё остальное, к нему прилагающееся, и принадлежали Юрию Петровичу Егорищеву.

Подвиги гендиректора Завода ещё куда бы ни шли в его вотчине, если бы не демонстрация своего норова и в кругах наивысших. Компетентные лица шепотком поведали: Егорищев перессорился со множеством влиятельных сиятельств и в министерствах Москвы. Там коса нашла на камень и зазубрилась: сиятельства ощетинились на самого Егорищева – «сила действия равна силе противодействия». Рикошет угодил в Завод: он начал постепенно хиреть. И не только от неблагожелательности «сверху», но и от отношения к делу самого господина Егорищева. Завод давно не модернизировался, технологии устарели, оборудование износилось. Надо было бы вкладывать средства в развитие производства, но им нашли иное применение. Из-под полы понесло спекуляцией и контрабандой. Вдруг начали благоденствовать рабочие и служащие Завода. Некий депутат Горзавета, ничтоже сумняшеся, приносил наборы дорогой и страшно дефицитной косметики в помещение Горзавета – предлагал купить их служащим аппарата. Но Завод как был главным поставщиком пополнений в бюджет города, так таковым и остался, и хозяин его не без оснований считал себя вправе командовать и в городе, тем более, что многие жители Клёва трудились на этом Заводе.