Как я был чиновником - Станислав Афонский

В первый же день путча областная газета, орган Правящей партии, с торжеством опубликовала статью против религии, вновь назвав её «опиумом для народа». Закоренелые атеисты посчитали, возликовав, что вновь наступают их славные времена освобождения человечества от церковного влияния.

«Путч» подгадали как раз к дню, намеченному для подписания Союзного договора, который мог сохранить великую страну в целости. Сразу же догадка: какие-то силы хотят сорвать подписание и развалить Союз. И сорвали, и развалили.

Первая после путча сессия Городского Завета была названа внеочередной. Необходимо было обсудить ситуацию и как-то на неё прореагировать. Решили проявить лояльность и действия путчистов осудили… После того, как они были подавлены. Перед перерывом в работе сессии демократ номер один Клёвского района Олег Полощук произнёс объявление: депутаты «на демократической платформе» собираются в кабинете таком-то. Депутатов таковых в Горзавете имелось с десяток. Они свободно умещались в том указанном кабинете в допутчевые времена все и даже место оставалось. На этот раз не уместились: на «демократическую платформу» вдруг полыхнули желанием встать депутатов с полсотни. Даже те, кто был известен, как ярый член коммунистической партии, демократов ругаючи через шаг или на каждом – по обстоятельствам.

Вскоре стало известно, что сразу же после подавления путча демократ, без номера, правда, Ефим Немцын помчался в Москву к самому Президенту и в нужный момент преподнёс себя почти на блюдечке с золотой каёмочкой в количестве и качестве самого преданного режиму и передового борца с путчем в Вехнестарогородской области. Вернулся в свою область Ефим наместником Президента и в скором будущем был избран губернатором той же области.

Потом уже к нему, наместнику Президента, гордой и мужественной поступью вшествовали клёвские демократы Олег Полощук и Юрий Таткин, и представились неукротимыми противниками путчистов – они действительно организовывали все митинги в Клёве. И – получили должности. Полощук возглавил департамент сельского хозяйства, будучи историком по высшему образованию и инструктором районной молодёжной организации по прежней работе, а Таткин – департамент же, но внешней торговли, высшего образования не имея вовсе, но зато с опытом мелкого предпринимательства. История пребывания их на государственной службе оказалась краткой и следов прогресса не оставила – их раскритиковали и сняли. Но не на фотографии для памяти восхищённых потомков. И чисто демократическим путём – по протестам «снизу» и статьям в областных газетах, а не по воле высшего руководства, как такое случалось раньше в крайне исключительных случаях. Издевались над хорошми парнями за то, что они занимали высокие должности не по профессиям и не по образованию. Возможно, что и справедливо. Но. Те, кто встал «у руля» страны после переворота 1917 года, тоже очень далеки были от образования ни «штурманов», кораблей, ни их «капитанов», да и их «улыбки» взамен флагов корабля были далеко не всегда признаком смелости, «покоряющей моря». По их примеру, в уже далёком от путча времени, должность министра обороны страны занял сугубо штатский человек, воинственно торговавший, мебелью…

«Протестую! – внезапно и гордо встал во весь рост Любопытный, стукнув для пущего эффекта кулаком в свою выпуклу грудь. – Протестую против слов „преворот 1917 года“! Так хотят приуменьшить значение, всемирное и всемерное, Великой Октябрьской Социалистичикой революции! Какя это, дескать, революция – так себе – переворотик. Зачем? Чтобы демократов оправдать?!» «Ой, да не пылил бы ты, пылкий „революционер“, тоже мне нашёлся, – поморщился Знающий. – Словом переворот о событиях октября семнадцатого года пользовались сами большевики довольно много лет. Троцкий – был такой: знаешь?» «Знаю, конечно, знаю – правая рука левой революционной ноги Ленина», – выпятил грудь колесом Любопытный. «Это как?.. Ну, да ладно. Он, уж это-то ты не станешь отрицать, книги писал. „К истории русской революции“, например. И в этой книге слов о „революции“ семнадцатого года в октябре месяце – нет. Есть слово переворот. Так что, вот – протесты по этому поводу, пожалуйста, – к нему и к большевикам». «А почему же вдруг стали называть иначе?» – не сдавался Любопытный. «А потому что потому оканчивается на „У“: у нас слово переворот подразумевает что – перемену власти во дворцах. Вот Павла первого ухлопали вилкой – власть переменилась – свершился дворцовый переворот, а тут перевернулось всё в целой стране: как это назвать, чтобы звучало помощнее? По образцу и подобию французской революции. Вот и придумали три слова и два из них – с заглавной буквы. Но давай вернёмся к рассказу о Клёве».

23 августа 1991 года страну потряс указ Президента «О приостановлении деятельност коммумистической партии Страны Заветов (КПСЗ)». Не о прекращении, а приостановлении, то есть давалась надежда на будущее возобновление.

Дневник. 26 августа 1991 года. Понедельник. Подходя к зданию райкома ещё издали увидел на красной вывеске с надписью: «Городской комитет ППСЗ» наклеенную какую-то бумажку. Бумажка оказалась объявлением: «Помещение горкома опечатано в силу президентского указа №79».

В груди появилось какое-то странное и острое чувство восприятия чего-то очень необычного и важного. Внутри здания перед опечатанной дверью, ещё вчера ведущей в святая святых города и района, растерянно переминались с ноги на ногу бледные чиновники горкома партии. «У нас же там наши вещи! Документы! Что же делать?» Делать нечего – горком закрыт и не потому, что все ушли на фронт, а просто закрыт. Можно было ожидать и действительного ухода на фронт борьбы с врагами коммунистической власти её верных рыцарей. Однако «рыцари» вели себя благоразумно, воинственности не обнаружили, забрала защитные не опустили, щитами не брякнули, мечами не сверкнули, на фронт не пошли, а тихохонько разошлись по домам. Вещи свои и кое-какие документы всё-таки из-за опечатанных дверей утащили, каким-то образом. Дверей в горкоме было много и какую-нибудь кто-нибудь запереть позабыл. Или вспомнил, что нужно позабыть…

Система рухнула, как подгнившая крепостная башня. Но и перед её падением верёвки и наручники идеологии, стягивающие свободу самовыражения, начали ослабевать. Узлы развязывались и ослабевали. Если руководители района так или иначе поддерживали ГКЧП, то у населения уже сложилось совсем иное настроение. Люди поняли: теперь можно протестовать открыто даже против действий даже правительства. Даже издеваться над ним. Даже над Президентом. Не говоря уж о местном начальстве. Это вам не анекдотики из под полы рассказывать про генерального секретаря Правящей партии: теперь можно встать во весь рост и в упор сказать: наш Президент пьяница, валяется голым под забором и падает с моста, не угадав на него обеими ногами потому, что не может понять: который из двух ему мерещится спьяну, а который настоящий. Да всё, что угодно теперь можно сказать. И сделать.

После указа Президента, решившего судьбу Правящей партии далеко не в её пользу, политическая и моральная обстановка в стране резко изменилась. Исчезла беспредельно могучая сила, державшая всё и вся мёртвой хваткой, всё и вся решавшая, всё и вся направлявшая по «единственно верному пути», в чём она десятилетиями пыталась убедить слушающих главным образом словами и «наглядной агитацией» в виде плакатов и лозунгов. Закрылись обкомы, райкомы и горкомы Правящей. Вынуждены были оставить свои, казавшиеся вечными и незыблемыми ещё совсем недавно, посты партийные секретари всех рангов, калибров и дальнобойностей. «Ушли» и многих председателей исполкомов – по политическим, идеологическим, экономическим и прочим причинам…

Глава III. История выбора перед выборами или «Власть переменилась – скидовай сапоги!»

В Клёве осенью 1991 года на должностях председателя Городского Завета народных депутатов и председателя исполкома оного в едином лице, в результате бурления и клокотания обстоятельств, вдруг оказался всего один человек – Фёдор Иванович Лапкин, высокий человек с приятным лицом провинциального интеллигента средних лет, соединив в себе и украсив себя, таким образом, обеими то ли ветвями, то ли рогами, власти. Долго такое украшение оставаться на одном человеке не могло, и вскоре естественно встал на дыбы вопрос о кандидате на пост уже не председателя исполнительного комитета при Горзавете, а главы администрации района. Должность, не имевшая аналогов во всей предыдущей истории Клёвского района. Руководитель администрации получал гораздо большую самостоятельность при решении всех вопросов, и ответов на них, имеющих отношение к городу и району, но и большую ответственность за результат. В то же время сохраняя и некоторую зависимость от власти представительской.