Том 6. Стихотворения, поэмы 1924-1925 - Владимир Маяковский

2 августа 1924 г.

Севастополь — Ялта*

В авто   насажали          разных армян,рванулись —      и мы в пути.Дорога до Ялты          будто роман:все время        надо крутить.Сначала   авто      подступает к горам,охаживая кря́жевые.Вот так и у нас      влюбленья пора:наметишь —      и мчишь, ухаживая.Авто   начинает      по солнцу трясть,то жаренней ты,          то варённей:так сердце         тебе      распаляет страсть,и грудь —         раскаленной жаровней.Привал,   шашлык,         не вяжешь лык,с кружением      нету сладу.У этих   у самых      гроздьев шашлы* —совсем поцелуйная сладость.То солнечный жар,         то ущелий тоска, —не верь   ни единой версийке.Который москит          и который мускат*,и кто персюки́      и персики?И вдруг вопьешься,         любовью заливи душу,   и тело,      и рот.Так разом      встают         облака и заливв разрыве         Байдарских ворот*.И сразу   дорога      нудней и нудней,в туннель,        тормозами тужась.Вот куча камня,         и церковь над ней —ужасом   всех супружеств.И снова   почти      о скалы скулой,с боков   побелелой глядит.Так ревность      тебя         обступает скалой —за камнем        любовник бандит.А дальше —      тишь;         крестьяне, корпя,лозой   разделали скатыТак,   свой виноградник         по́том кропя,и я      рисую плакаты.Пото́м,   пропылясь,         проплывают года,труся́т   суетнею мышиной,и лишь   развлекает            семейный скандалслучайно       лопнувшей шиной.Когда ж   окончательно         это доест,распух   от моторного гвалта —— Стоп! —   И склепом         отдельный подъезд:— Пожалте      червонец!         Ялта.

[1924]

Владикавказ — Тифлис*

Только   нога      ступила в Кавказ,я вспомнил*,      что я —         грузин.Эльбрус,      Казбек.         И еще —         как вас?!На гору   горы грузи!Уже   на мне      никаких рубах.Бродягой, —      один архалух*.Уже   подо мной         такой карабах*,что Ройльсу* —         и то б в похвалу.Было:   с ордой,      загорел и носат,старее   всего старья,я влез,   веков девятнадцать назад,вот в этот самый      в Дарьял.Лезгинщик      и гитарист душой,в многовековом поту,я землю   прошел      и возделал мушо̀й*отсюда   по самый Батум.От этих дел      не вспомнят ни зги.История —      врун даровитый,бубнит лишь,      что были         царьки да князьки:Ираклии,       Нины,         Давиды.Стена —       и то      знакомая что-то.В тахтах       вот этой вот башни —я помню:       я вел      Руставели Шо́тойс царицей         с Тамарою         шашни.А после   катился,          костями хрустя,чтоб в пену      Тереку врыться.Да это что!      Любовный пустяк!И лучше      резвилась царица.А дальше       я видел —         в пробоину скалвот с этих         тропиночек узкихна сакли,       звеня,      опускались войсказолотопогонников русских.Лениво   от жизни          взбираясь ввысь,гитарой   душу отверз —«Мхолот шен эртс*         рац, ром чемтвисМоуция   маглидган гмертс…»[5]И утро свободы          в кровавой росесегодня   встает поодаль.И вот   я мечу,      я, мститель Арсен*,бомбы   5-го года.Живились      в пажах         князёвы сынки,а я   ежедневно      и нановоопять вспоминаю         все синякиот плеток        всех Алихановых*.И дальше      история наша         хмура̀.Я вижу*   правящих кучку.Какие-то люди,         мутней, чем Кура̀,французов чмокают в ручку.Двадцать,        а может,         больше вековволок   угнетателей узы я,чтоб только           под знаменем большевиковвоскресла        свободная Грузия.Да,      я грузин,      но не старенькой нации,забитой   в ущелье в это.Я —   равный товарищ         одной Федерациигрядущего мира Советов.Еще   омрачается         день инойужасом   крови и яри.Мы бродим,      мы         еще         не вино,ведь мы еще      только мадчари*.Я знаю:   глупость — эдемы и рай!Но если   пелось про это,должно быть,      Грузию,         радостный край,подразумевали поэты.Я жду,   чтоб аэро          в горы взвились.Как женщина,      мною         лелееманадежда,      что в хвост         со словом «Тифлис»вобьем   фабричные клейма.Грузин я,       но не кинто* озорной,острящий        и пьющий после.Я жду,   чтоб гудки      взревели зурной,где шли      лишь кинто         да ослик.Я чту   поэтов грузинских дар,но ближе        всех песен в мире,мне ближе          всех          и зурн             и гитарлебедок   и кранов шаири*.Строй   во всю трудовую прыть,для стройки      не жаль ломаний!Если   даже      Казбек помешает —               срыть!Все равно        не видать         в тумане.

[1924]