Ловушка для Бесси - Лариса Капицына

Дверь распахнулась, и в проеме показалось недовольное женское лицо.

– Джули! Кто там? С кем ты разговариваешь? – голос был полон недоверия.

– Это Элис Барнхем, мама. Я тебе говорила, мы вместе работали в госпитале. Она пришла навестить меня.

Миссис Стайлз натянуто улыбнулась Элис и кивнула ей головой.

– Пожалуйста, недолго. На улице становится свежо. – громко проговорила она и скрылась за дверью.

– Она делает вид, что беспокоится обо мне. – усмехнулась Джули. – На самом деле они все, – она пренебрежительно кивнула в сторону дома, – ненавидят меня. Отец говорит, что я опозорила их, и даже не разрешает мне обедать за общим столом. Еду мне приносят в комнату. Даже старшая сестра теперь ненавидит меня, хотя ей-то я ничего плохого не сделала. Отец почти каждый вечер поднимается ко мне и изводит меня разговорами и упреками. А все потому, что он рассчитывал, что я выйду замуж за мистера Руни, его компаньона. Но теперь-то понятно, ничего не выйдет. А я только рада! Видела бы ты это ничтожество: он маленький, лысый, и ему почти пятьдесят лет. В нем нет ничего мужественного, ничего привлекательного…

Джули раздраженно взмахнула рукой и, когда рукав ее платья натянулся, Элис увидела на руке, чуть повыше кисти, синие пятна. Очевидно, мистер Стайлз, в ежедневных душеспасительных разговорах с дочерью давал волю не только словам, но и рукам. Джули перехватила взгляд подруги, покраснела и поспешно спустила рукав на место.

Элис поражалась тем переменам, которые произошли с Джули за несколько дней. Лицо ее было также красиво и свежо, но имело какое-то сонное, тупое выражение. Прозрачные голубые глаза, прежде живые и переливчатые и всегда носившие в себе некую тайну, теперь смотрели равнодушно и уныло. Должно быть, только выработав тупое безразличие, можно было перенести домашний ад. Лишь один раз эти глаза ожили и засверкали как в былые времена, когда Элис обмолвилась, что капитан Майлз отправлен домой, и его уже нет в городе.

– Вот как? – по голосу, по сгорбленным плечам Джули было понятно, что эта новость является для нее убийственной, но в то же время ожидаемой. Когда она совсем низко опустила голову, Элис заметила, что на руку Джули капнула вначале одна слеза, потом другая. Неужели новость об этом человеке еще могла волновать ее?

Элис протянула ей платок и погладила по плечу.

– Не надо так переживать. Этот человек причинил тебе столько горя… Лучше тебе поскорее забыть о нем.

Джулия прижала платочек к глазам и шмыгнула носом.

– Весь ужас в том, дорогая, что я никак не могу забыть его. Я все время думаю о нем, чтобы я не делала, чем бы не занималась… Он точно приворожил меня, понимаешь? И мне ужасно стыдно любить человека, который теперь совсем равнодушен ко мне. Но я ничего не могу с этим поделать. Они спрашивали меня о нем, хотели, чтобы я назвала его имя. Но я не говорю им. И никогда не скажу! – Джули гневно сверкнула глазами. – От этого они злятся еще больше. Ох, Элис! – на ее лице теперь играли краски жизни: волнение, растерянность, тоска. – Мне все стало безразличным, все осточертело. Я хочу видеть его, понимаешь? Он необходим мне как воздух.

Они посидели еще немного. Наконец Джулия поднялась и протянула руку Элис.

– Прощай, – сказала она. – Больше не приходи ко мне. Я теперь не слишком подходящая компания для тебя. И выходи поскорее замуж за своего любимого, чтобы не оказаться такой же дурой как я.

Джулия развернулась и направилась к дому.

Больше Элис ее никогда не видела.

Возвращаясь вечером домой и перебирая в уме разговор с Джули, она не могла не признать, что не смотря на доверчивость и неосторожность этой девушки, даже на ее распущенность, в поступках Джулии была какая-то особая женская правота. Поведение Джулии не одобрялось людьми старшего поколения, но зато ее легко было понять тем, кто помоложе. Жизнь брала свое, и противиться инстинктам и желаниям было очень трудно. Перед самой Элис тоже стояла непростая задача – сохранить свою любовь, и в то же время, не оказаться в таком положении, в котором оказывается рано или поздно любая девушка, которая идет на поводу у своих желаний, пренебрегая нормами морали.

Бесконечно опечаленная этим разговором, Элис рассуждала сама с собой и во многом винила людей старшего поколения. Если бы они лучше понимали своих детей, можно было бы избежать многих бед. Если бы Джулия и ее мать были ближе друг другу, то Джулия могла бы посоветоваться с ней. Но старики так категоричны, так непреклонны в своих суждениях, как-будто сами никогда не были молодыми! Взять хотя бы ее отца! Он всегда говорил, что любит ее, что она – самое дорогое что есть у него, но стоило ей полюбить, как его будто подменили. Он стал упрямым и злым, говорит ей такие грубые, такие ужасные слова, что теперь ей даже не хочется возвращаться домой и видеть его. Конечно, он не такое чудовище как отец Джулии, мистер Стайлз, да и она не такая неприспособленная как Джули. Элис с детства вела дом и выполняла женские обязанности. У нее есть работа и хотя и очень маленькая, но зарплата. В сущности, она могла бы уйти из дома хоть сейчас и обойтись без его одобрения, ей только не хватало смелости порвать с ним окончательно, слишком многое их связывало. Ведь сколько она себя помнила, они всегда жили вместе. Кроме того, отец был таким старым и немощным, что, пожалуй, нуждался в ней больше, чем она в нем. Мистер Барнхем часто болел, и иногда приходилось по целым вечерам сидеть у его постели, давать ему питье и порошки, кормить его, менять ему белье, проветривать комнату. Кто станет делать это, если она бросит его? Если бы он не был таким упрямым, они с Гремом могли бы поселиться в их доме, и оба, по мере возможности, ухаживали бы за ним, и ему не было бы так одиноко как теперь. Как хорошо бы им жилось вместе, если бы не его упрямство!

Все еще смутно надеялась, что отец образумится, Элис выжидала момента, когда у него будет хорошее настроение, продумывала убедительные доводы. Несколько вечеров подряд, она возвращалась домой по-раньше. Ей казалось, что это успокоит его, и он будет настроен не так враждебно. Но дома ее встречало все тоже угрюмое лицо и насупленные брови. Так что она не выдерживала и сбегала на западную улицу, где ее ждали ласки, объятья и любовь.

Старый мистер Барнхем не спал ночами. Дочь шла по скользкой дорожке, он видел это вполне определенно. Следовало поговорить с ней, образумить ее, в этом он видел долг отца, но ему не хватало выдержки. Мешала гордость и старческая раздражительность. Он видел, что не имеет на дочь прежнего влияния, и это глубоко уязвляло его самолюбие. Каждый вечер старик давал себе слово быть более терпимым в разговорах с дочерью, но утром, глядя как она тщательно наряжается, как долго вертится перед зеркалом, очевидно, чтобы произвести впечатление на этого проходимца, сердце его закипало, и он говорил ей гадости. Когда она уходила в слезах, он корил себя за несдержанность и снова клялся, что вечером, когда она вернется, он будет говорить с ней иначе. Но вечером все повторялось, и ему никак не удавалось донести до нее свои тревоги и образумить ее. Он ни на минуту не допускал мысли, что сможет принять ее выбор. Он мог только уберечь ее от ошибки, которую она намеревалась совершить. Этот мерзавец (а мистер Барнехем теперь не называл его иначе) никогда не переступит порог его дома и не станет его зятем! По развязному виду, по щеголеватой манере одеваться, по той нахальной бесцеремонности, с какой он тискал руку его дочери, мистер Барнхем сделал вполне определенные выводы об этом человеке, и никакие уговоры не могли бы разуверить его. Его только поражало, что Элис, его Элис! такая рассудительная, такая скромная, могла увлечься этим бездельником и прохвостом. Она должна была бы обратить внимание на мистера Вурса, владельца кондитерской с улицы напротив, их старого знакомого, который явно был к ней не равнодушен, или мистера Нича, нотариуса с Бромли-роуд, вдовца, который как раз подыскивал себе жену, как слышал мистер Барнхем. Конечно, они не были бравыми молодцами, не слишком большое значение придавали своей внешности, не умели говорить дамам комплименты, а у мистера Нича и вовсе было двое детей. Но это были надежные люди, солидные и вполне обеспеченные. В их серьезности можно было не сомневаться. Мистер Вурс прямо дал понять ему в приватной беседе, что Элис всегда производит на него самое благоприятное впечатление, и что он в восторге от ее красоты и бойкого нрава. Обоим кандидатам тоже было за сорок, но в их случае это было простительно. Эти люди крепко стояли на ногах и сумели бы позаботиться о ней, тогда как мерзавец, задуривший ей голову романтическими бреднями и слюнявыми поцелуями, мог только ввергнуть ее молодую жизнь в нищету и безденежье. Мистер Барнхем отлично преставлял себе чем закончится эта связь. Через пару лет, его дочь, подурневшая от многочисленных изнуряющих забот, будет сбивать башмаки в поисках лучшей работы, чтобы этот человек смог купить себе новый жилет или шляпу! От таких перспектив у старика сводило скулы. Ну что прикажешь делать с вздорной девчонкой!