Философия крутых ступеней, или Детство и юность Насти Чугуновой - Альберт Карышев

Ирина пришла к ужину последней. Сев за стол, она приподнялась, двинула стул, что-то, хмуря брови, поискала возле него и опять села. Чугунов сказал себе, что она выглядит молодо, годы пока незаметно накладывали грубые штрихи и краски на её лицо, бледное, утончённое, с заострённым подбородком. Просторную кухню Шитиковых неярко освещало бра, висевшее над придвинутым к стене столом, и в затенении Ирина виделась Андрею Ивановичу в образе марсианки Аэлиты, памятном ему по графическому рисунку в книге Алексея Толстого. Молодая женщина слегка растягивала губы, по углам отогнутые вверх. Улыбка, словно намеченная, но не явная, часто блуждала на её лице, но большие миндалевидные глаза Ирины, сколько помнилось Чугунову, никогда по-настоящему не улыбались и не смеялись.

Когда он взялся разливать водку по стопкам, то заметил, мельком глянув на бывшую сноху, как улыбка с её лица спала при виде того, что он делал. Но он разлил, выпил с Шитиковым и стал есть, хваля ужин – Татьяна Ивановна готовила превосходно.

– Давайте ещё по одной, пока не всё съели, – сказал Александр Васильевич, потирая ладони, но лишь только с воодушевлением сам налил себе и Чугунову, жена шлёпнула его по руке, взявшейся было за стопку. Дёрнув плечом, он сердито произнёс: – Что ты меня осаживаешь и позоришь перед человеком? Могу я по-мужски выпить с ним и поговорить?

– Ладно, пей! – сказала Татьяна Ивановна и добавила, подчёркивая, что не меняет гнев на милость: – Наливайся!

– Нет, пусть не смеет! – воскликнула Ирина, округлив глаза и губы, нервно затрепетав и поразив этим Чугунова.

– Хорошо, не буду! Успокойся!

Шитиков с досадой отодвинул от себя наполненную стопку.

Глаза его дочери снова приняли миндалевидную форму. На губах её наметилась улыбка, в которой мелькнуло что-то неприятное, злое. Все за столом притихли.

Чтобы рассеять общую неловкость, свою в первую очередь, и возобновить разговор, Чугунов спросил Ирину:

– Чем занимаешься?

Она ответила с готовностью, словно извиняясь ею за свою вспышку:

– Перевожу с санскрита… Недавно перевела старинный текст. Напечатала в маленькой газете, гонорар в ней не платят…

Говорила она с остановками, вдруг заикаясь, не болезненно, а от стеснения, и несмело встречалась взглядом с Чугуновым. Слушая её ответ, он кивал, так как вспомнил, что, учась в университете, Ирина ходила на курсы древнеиндийского языка.

– Это постоянная работа? – спросил Андрей Иванович.

– Нет, что вы! Это хобби! П-постоянная у меня – операторская. Сижу за компьютером в бюро трудоустройства, на бирже труда. Безработных регистрирую и куда-нибудь направляю.

«Говорит, по-моему, миролюбиво, – подумал Чугунов. – Неужто она в самом деле так нас с Верой Валерьяновной не терпит, как об этом рассказывает её мать?»

– А журналистика? – спросил он. – Стоило ли заканчивать Московский университет для того, чтобы сидеть за компьютером на бирже труда?

– Не стоило…

– И на бирже не очень хорошо платят, – вмешалась в разговор Татьяна Ивановна, пренебрежительно махнув рукой, – и в журналистике её не баловали. Там она зарабатывала ещё меньше. Последний раз устроилась в одну газету, так газета скоро обанкротилась. Зачем высшее образование? Лучше бы пошла в торговый техникум. Встала бы, как мать, за прилавок, а там, глядишь, с образованием-то, до завмага бы доросла. Нет, от моей работы она нос воротит.

– Да, вот что, Ирина, – прямо начал Андрей Иванович главный разговор, – дочка передавала тебе привет. Просила поцеловать маму. Будем целоваться?

Не дождавшись согласия, он приподнялся со стула и чмокнул Ирину в щёку. Бывшая невестка не уклонилась.

– Что молчишь? – с дружеской улыбкой спросил Чугунов. – Хочешь всё знать о своём ребёнке? С дедушкой и бабушкой мы о Насте поговорили, могу и тебе рассказать. Ей всего шесть лет, а она второй год учится в специализированной музыкальной школе по классу скрипки и дополнительно обучается игре на фортепьяно, это по программе школы. Если бы ты знала, какая она милая, красивая, умная и талантливая девочка! Весной, возможно, поедет на конкурс юных скрипачей.

– Да, она красивая, умная и талантливая, – тихо повторила Ирина.

Она отвернулась от Чугунова. В её неверной незаконченной улыбке что-то стало меняться, выражение лица делалось беспокойным. Приглушённое освещение скрывало истинный цвет её щёк, но Андрей Иванович помнил, что щёки Ирины никогда не были цветущими – «благородная бледность» с них не сходила. В некоторые прежние их встречи Ирина вдруг казалась ему женщиной не в себе. Однажды он намекнул на это Алексею, и тот, помедлив, спросил: «Ты так думаешь?» – «Да, так думаю». «Нет, – сказал сын, – с психикой у неё всё в порядке. Жена моя – поэтическая натура, поэтому выглядит не от мира сего. С ума сходит по Бродскому и Ахмадулиной, сама пишет стихи. Хотя порой мне в ней видится то же, что и тебе». Теперь скользкая мысль о психике Ирины подкрепилась в сознании Чугунова раздумьем: почему мать и сама к дочери не едет, и её не берёт к себе. Это же ненормально для матери.

– Пока ждали тебя с работы, – снова обратился он к Ирине, – мы вот о чём поговорили. Как ты считаешь, где Насте лучше было бы пойти в общеобразовательную школу: у вас в Москве или у нас в Григорьевске? Тут есть одно обстоятельство. Если хочешь, дочка твоя переедет в Москву, но с условием, что она продолжит учиться музыке. Ну, что скажешь?

– Я не знаю…

– Зачем вы опять говорите про своё условие? – Татьяна Ивановна, подумалось Чугунову, была готова рассориться с ним. – Я же вам сказала, что в музыкальную школу мы не сможем Настю водить!

– Почему? Я бы смог, – сказал Шитиков. – Ушёл бы с работы и водил.

Она зловредно усмехнулась:

– Хорошо ещё, выпить тебе больше не дала. А то бы на ночь глядя побежал записывать ребёнка в музыкальную школу.

– Всё же давайте послушаем мать Насти, – сказал Андрей Иванович. – Что ты, Ирина, решила?

– Не знаю, – повторила она. – Я подумаю.

– Ладно, думай. Время терпит. А пока наезжай к нам и встречайся с дочерью. Появись в Новый год, устрой ребёнку настоящий праздник.

– Постараюсь…

– Съезди! – сказала Татьяна Ивановна.

Ей Ирина не ответила. Теперь она лишь вздыхала, думая о своём, и явно тяготилась разговором. Андрей Иванович не собирался травить бывшей невестке душу, когда, сам не зная почему, вдруг соврал:

– И от Алексея тебе привет.

– Ему тоже, – пролепетала она, и по лицу её змейкой пробежала судорога.

Сославшись на дурное самочувствие, Ирина ушла из-за стола, держась за виски и морщась.

Чугунова хозяева положили спать в гостиной на диване, накрыв диван свежим бельём. Андрей Иванович долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок; а утром, расхотев идти в журнал, уехал в Григорьевск.

9

Стройная учительница сольфеджио Наталья Анатольевна Кононова быстрой летящей походкой вошла в класс. Детей, бегавших по классу или бренчавших на рояле с двух его сторон, как ветром смело и разбросало по своим местам за старыми столами, давно крашенными жёлтым лаком.

– Я просила не расстраивать инструмент, – сказала учительница. – Если взялись играть, то играйте, а не бейте просто так по клавишам. И пыль подняли…

Строгим взглядом окинула она ребят, и Андрей Иванович, сидевший возле Насти, почувствовал себя ответственным за поведение шалунов-музыкантиков. Он много раз брался утихомиривать их, детей «неуравновешенных», сангвиников и холериков, но ничего у него не получалось. Одарённые шалуны и других старших не слушались, а их тут, кроме Чугунова: родителей, дедушек и бабушек, – нынче сидело пять человек, чуть не при каждом из малолеток, которых всего числилось семь. Так невелик был класс.

Кононова сделала перекличку, открыла журнал, лежавший на рабочем столе, и отметила присутствующих.

– Начнём, – сказала она, отошла к фортепьяно и стоя взяла благозвучный аккорд, задавая воспитанникам музыкальную интонацию. – Откройте хрестоматию. Тереза, пой домашнее задание. Остальные внимательно следят.

Маленькая девочка, как и Настя, скрипачка, встала из-за стола на кривоватые ноги, держа раскрытую хрестоматию. Она была смуглая, с раскосыми чёрными глазёнками и заплетёнными в две косы смоляными волосами. Дирижируя рукой – как учили, – она весело, но слишком громко стала выводить голосом первые такты нотного текста, широко открывая рот и раскачиваясь.

Дети засмеялись. Учительница остановила Терезу:

– Что ты кричишь, как рок-звезда? Мы хорошо слышим. У нас у всех музыкальный слух. Стоять необязательно. Тебе же хрестоматию неудобно держать! Работай сидя.

Восточная розочка не смутилась и не села. Она пробовала не выкрикивать ноты; но скоро её сильный задорный голос опять набрал децибелы, и у Чугунова зазвенело в ушах. Кононова сдержанно её похвалила, но спеть до конца не дала. Радостно блеснув агатовыми глазами, Тереза вернулась за стол, и там нарядно поседелая бабушка, тоже смуглая и раскосая, погладила её по голове.