Редкие девушки Крыма. Роман - Александр Семёнов

– Всё, надо успокоиться, – говорит Женя, – а то не сможем залезть.

Стараясь не ломать черничные кусты с новорождёнными ягодами, обходим скалу: с другой стороны она столь же крута, но снабжена выступами, по которым можно карабкаться. Я мысленно прикидываю маршрут. Можно, в Крыму по таким лазал, только не забыл ли, как это делать?..

– Давай за мной, – говорит Женя, ступает на нижний порожек, примеряется, тянется – и вдруг, ловко работая локтями, переливаясь гибкой спиной, с необычайным проворством летит вверх тем путём, что я и наметил. Вот она уже там и машет рукой. Я ползу следом, придерживая зубами сумку с фотоаппаратом.

– Ну ты даёшь! – говорю, оказавшись наверху. – Никогда такого не видел.

– Так я же в прошлом как бы звезда, – отвечает Женя, стягивая майку. – Разве не говорила? Чемпионка всего по скалолазанию. Обо мне в газетах писали, по телевизору тоже…

– Когда ты всё успела?

– Старалась. – Женя пожимает плечами и, наклоняясь, расшнуровывает кроссовки. – Главные успехи были в старших классах.

– А сейчас?

– Лазаю для себя. С большим спортом завязала, когда в третий раз выбила один и тот же палец. Для работы нужны здоровые руки. А эта скала – моё любимое место.

– Как ты её нашла?

– Гриша рассказал два года назад, пошла по берегу и увидела. Хорошо тут, давай загорать.

9

– Женя, ты училась в Первом Медицинском? – спрашиваю, сидя на шершавом граните.

– Нет. Почему так думаешь?

– Просто единственный медицинский вуз, который знаю.

– Я училась в академии имени Мечникова, вот тебе второй. Повышала квалификацию в Военно-Медицинской академии, вот третий.

– О ней знаю, но почему-то забыл. А как в первый раз пошла с Игорем? Я случайно, вместо приятеля, сломавшего ногу.

– Я тоже в какой-то мере случайно. Увидела весной объявление в газете, в туристскую группу нужен врач. Прикинула: буду в отпуске, Саня в лагере, загранпаспорт просрочен. Почему бы не развеяться? Заодно, может, подзаработаю, денежка смешная, но всё же. Позвонила, с тех пор хожу. Прошлым летом даже два раза была, второй раз вместе с Саней. Ему понравилось. Жил как большой, в собственной палатке. Сейчас не получится. Заберу из лагеря, слетаем в Тунис на восемь дней… И в больничку, работа зовёт.

– Больничку… Тюремную, что ли?

– Нет, обыкновенную! Это мы ласково называем. Вот что значит испорченные нравы.

Поднимаюсь на колени, вновь достаю фотоаппарат. Женя изображает застенчивость, делает испуганное лицо. Потом, смеясь, разглядываем кадры на экране.

– Мы навернёмся отсюда когда-нибудь! – возмущается она и продолжает спокойнее: – Вот эту мне перепиши, ладно? Эту тоже. А эту можешь удалить, я здесь какая-то глупая…

На мой взгляд, вовсе нет.

– …и в интернет не выкладывай.

– Не буду.

Листаю назад, назад, дохожу до лягушки.

– Лопух! – вспоминаю. – Как не догадался посадить её на левую руку?

– Зачем?

– Доказательство, что я снимал и моя рука. Особая примета, шрам на большом пальце.

– Настя и так поверит. А я давно обратила внимание. Можно посмотреть? Я любопытная девица…

Протягиваю руку, Женя берёт её в ладони, прикасается к пальцу. На нём след от трёхгранного разреза, ногтевая фаланга толще, чем у собрата на правой руке, и снизу на ней вмятина. Страшновато для того, кто впервые видит, я-то привык, не замечаю. Главное, что палец абсолютно рабочий.

– Не бойся, – говорю, – не болит.

– Да я вижу, не должно болеть, – отвечает Женя. – Щучья пасть… Очень классно сделано, мастерски. А как это получилось?

– Не помню, честно. В армии было дело. Может, укололся обо что-то или оцарапал. Не обращаю внимания на такую ерунду и тогда не обратил. Вдруг палец стал побаливать, я уже не мог взяться за голенище сапога, чтобы натянуть на ногу. Брался вот так, – я показываю крокодильчик из указательного и среднего пальцев и продолжаю: – Ладно, думал, пройдёт. А он не проходит, месяц, полтора, а потом за несколько дней раздулся толщиной как запястье. Когда пришёл в госпиталь, уже были все показания… ну, понятно к чему.

Женя кивает: понятно.

– Но хирург подумал: это я всегда успею, попробую для начала почистить.

– Молодец. Я бы его поцеловала.

– Повезло, что к нам в гарнизон перевели госпиталь из Дрездена. Как раз выводили войска из Германии. Были врачи и лекарства.

– А гарнизон где?

– Каменка.

– Озеро Красавица? Знакомые места… Мы там недалеко катались на лыжах.

– С Саней?

– Ага, с ним.

Женя в задумчивости не отпускает мою руку, разминает, нажимает на чувствительные точки между пальцев. Снова, как и вчера, усиливается ветер, вершины сосен над нами качаются, и шум ладожских волн с каждой минутой нарастает.

– Между двух больших, неведомых озёр тянется во тьме дорога. Не гаси огонь, закончим разговор. Времени в обрез, а дел так много, – медленно произносит Женя.

– Что это, откуда? – спрашиваю я.

Она пожимает плечами.

– Не знаю. Приснилось прошлым летом. Никому не говорила, ты первый. Тогда был поход короче нашего, пять дней, более северный маршрут. Как раз Саня с нами шёл. Мы остановились на ночь в каком-то месте, очень странном. Я потом еле нашла на карте. Рядом два озера, и они так непохожи друг на друга, будто вообще из разных миров. Я такого не видела никогда. Каких-то пятьдесят метров – и всё другое. Одно озеро как с открытки, настоящий курорт. Вода прозрачная, тёплая, песок золотой. Лес вокруг ровный, как из парикмахерской. И форма – просто блюдечко. Мы на его берегу разбили лагерь. А второе озеро – тёмная вода. Даже в ясный вечер. Как будто что-то скрывает. Берег обрывистый, и камни, камни. Не знаешь, как подойти…

– А зачем подходить?

– В том-то и дело. Я стояла между озёрами и чувствовала, что мне интереснее второе, понимаешь? Хочу в нём искупаться, переплыть. Странно, да? Не знаю почему, но я бы хотела остановиться там. Но так и не подошла. Легла спать, а сама думала, думала… А потом уже, когда забыла, в городе услышала во сне эти слова. Бред?

– Мне нравится. А продолжение?

– Пока не снилось. А наяву мой сухой ботанический ум не может выдумать продолжение.

Женя молчит, прислонившись к моему плечу. Я представляю лесную дорогу, шумящие под косым ветром сосны, два непохожих друг на друга озера и одинокую фигурку между ними, на вечном перешейке. С какого берега протянется рука, и что за высота тебя поманит? Плывут издалека года и облака, болотные огни горят в тумане…

– Слушай, Жень, – вспоминаю, – помнишь, ты вчера говорила, чтобы я написал книгу?

Женя кивает.

– Я уже начал весной, написал два рассказа. Но не знал, буду ли продолжать. Теперь придётся.

– Здорово. А о чём рассказы?

– Пока секрет.

– Ну скажи… Фантастика, наверное?

– Нет, мне по работе хватает этого добра.

– Значит, про девушек, – уверенно заключает Женя. – Угадала?

– Почему так решила?

– А что же ещё? Мы ведь, когда пишем, выражаем свою тайную мечту, правда? А какая у тебя мечта? Сидеть на берегу моря, и чтоб вокруг были девушки, да побольше всяких. Чтобы они, значит, тебя развлекали, готовили обед, приносили коктейли, купали в ванночке… – тут Женя икает, стукается головой мне в грудь, и мы вновь едва не падаем со скалы.

– Ну что такое! – произносит она, утирая слёзы. – Даже на работе так не угорала с коллегами!.. года два уже.

– А я гораздо дольше.

– Но знаешь, – продолжает Женя, – нет ощущения, что это не к добру.

– У меня тоже нет.

– Я тебя больше не буду мучить расспросами, подожду. Ладно? Хотя бы до весны. Если не забудешь.

– Не забуду, – говорю, обнимая её за плечи, – как можно забыть?

А Ладога шумит всё сильнее, мне на голову падает, отскакивает и катится вниз сосновая шишка, и солнце то прячется, то выглядывает из-за облаков, летящих нам навстречу.

Глава вторая. ОДНОКЛАССНИЦЫ

1

Сербскую фамилию Огненов без оборванного хвостика «ич», тёмный цвет волос, непоседливый характер – всё это я получил в наследство от деда Георгия, никогда мною не виденного. Я и слышал о нём немного, и это легко объяснить: он умер в 1958 году, когда мой отец только пошёл в школу. Бабушка Нина прожила намного дольше, я хорошо её помню, но она была неразговорчивой, а я слишком мелким, чтобы расспрашивать. А потом мы вдруг оказались в разных государствах. Знаю, что в годы Великой Отечественной дед Георгий участвовал в Сопротивлении, весной сорок пятого, тяжело раненный, попал в советский госпиталь, затем – в санитарный эшелон, идущий на восток. Чудом выздоровел и остался в Союзе, работал каменщиком в старинном прибалтийском городе. Многие дома в нём помнят крепкие мозолистые руки Георгия Воиславовича. Я, разумеется, их не видел, но, когда гляжу на свои квадратные, жилистые, поросшие густым чёрным волосом лапы, чувствую, что они тоже достались мне в наследство.