Иноходец - Михаил Соболев

Сосед, насвистывая и щурясь на солнечные зайчики, отражающиеся от лаковых боков авто, мыл новенький «Renault Duster».

— Вот, Саня, машину поменял.

Евгений отступил на шаг, полюбовался железным скакуном и вдруг, выразив на лице озабоченность, наклонился и смахнул тряпкой крошечную травинку с колёсного диска.

— Дача у меня тёплая, машина новая, баньку вот построю — и сам чёрт мне не брат! Решил здесь зимовать. Хорошо здесь, вольно. Город я не люблю.

Он вздохнул полной грудью:

— Веришь, Саня, все сорок лет, с армии, — в кабине. А вернёшься из рейса, сутки пьёшь, а потом двое лежишь и слушаешь, как капает в раковину, будто жизнь из тебя вытекает… Та командировка на Донбасс мне до сих пор снится. Среди ночи в поту просыпаюсь! Заплатили, правда, хорошо, грех обижаться…

Он подул на лобовое стекло и вытер ещё одно пятнышко:

— Но страшно–то как, Саня, было. Не рассказать… Ведь мог и не вернуться, ядрён–батон… Жалко людей, спору нет, но, если по совести разобраться, они и сами ведь виноваты. Надо было ехать в Киев, на майдан, когда всё ещё начиналось, и наводить там порядок. А теперь Россия помогай, давай корми! У нас что, своих бед мало? Вон санкции собираются наложить, всё подорожает, люди говорят, могут пенсию срезать. А мне ещё баню достраивать. Хочу, Саня, на старости лет пожить в тишине.

Саша молчал.

— А ты что, никак в город собрался? — Евгений, наконец, заметил Сашину спортивную сумку. — Айда, со мной!

— Спасибо, дядя Женя, я пока не поеду.

Настроение у Саши испортилось окончательно. Он Евгения героем считал, а и тот — как и все: моя хата с краю.

Саша поплёлся на станцию в третий раз за этот долгий–долгий день. Одуванчики к вечеру потеряли свой праздничный вид, съёжились, готовясь ко сну. Он подобрал с обочины палку и стал яростно сшибать их поникшие головки. Если бы юношу сейчас спросили, на кого он злится, вряд ли получили бы от него разумный ответ. Он в сердцах врезал по неосторожно высунувшему из травы лысую башку камню, и палка сломалась. Саша чертыхнулся, бросил своё импровизированное оружие и прибавил ходу.

Он вспоминал, как возвращался на станцию со Светой по этой же дорожке. Вот — поворот, вот — собранный из шпал мостик через заросший ирисами ручей. У самой воды тогда сидела смешная толстенькая ондатра с травинкой во рту. Света скользнула по зверьку равнодушным взглядом. Саша протянул девушке руку, но она сделала вид, что не заметила. Только на платформе Света наконец повернулась к нему и спросила что–то о военном училище. Он в ответ пожал плечами, чувствовалось, что она говорила без интереса, просто так, чтобы прервать тягостное молчание. В этот момент по соседнему пути загрохотал товарный состав, и Саша не расслышал, что девушка ещё сказала.

Вечерняя электричка выбилась из графика и мчалась мимо перелесков и заросших бурьяном полей, предупреждая о своём приближении протяжным гудком. Вагон был полон, и пришлось стоять. Два хмельных мужичка, расположившиеся на последнем сиденье, заспорили об Украине и чуть было на кулачки не схватились.

Один кричал:

— Там всю гуманитарку разворовывают. Роддом — без медикаментов, а у главврача в гараже — целый склад!..

Другой:

— Ты кого слушаешь, бендеровскую пропаганду, мой батька убит этой бендерой проклятой под Ровно. Да я тебе…

Петухов разняли. Они замолчали, но так до города и сидели, отвернувшись друг от друга. Один в окно смотрел, второй — под ноги.

Мама заплакала — обняла Сашу, руки не разжать. Потом заставила себя успокоиться и принялась кормить сына.

— Мам, полицаи не заглядывали? — спросил он с набитым ртом.

— Заходил участковый, я сказала, что с друзьями в поход ушёл на Карельский перешеек, как ты велел. Сынок, что случилось?

— Это из–за армии, призыв скоро. Пацанов навещали, вот я и спросил.

— Саша, у нас гости, — объявила мама, когда он насытился.

Вот так сюрприз: Оксана Павловна, тётка с Украины приехала. Сухонькая, личико съёжилось в кулачок, вся в чёрном — она бросилась племяннику на шею:

— Ой, лихонько, Сашко, сыночек. Варваровку нашу расстреляли… Хату, ироды, спалили…

— Кто, кто расстрелял, тётя Ксана?

— Хунта… бендеры эти. Вот с Галой приехала к вам, больше нам некуда… Зять с Наталкой там остались. Павло в ополчение подался, а она в больнице за ранеными ходит…

Белобрысая девчонка лет шести, забравшись с ногами на диван, рисовала фломастером танк с белой свастикой на башне.

Тоненько зазвенело в больном ухе. Кровь бросилась в голову Саше. Он схватил телефонную трубку и набрал номер тренера:

— Здрасте, Мирон Григорьевич, это Саша Енохов. Знаете… я решил остаться дома…

— А чего так? — поинтересовался Мирон.

— Ищите дурачков в другом месте, — начал раздражаться Саша.

— Не понял, — помолчав секунд десять, сказал тренер, — я к тебе пришёл или ты ко мне? А кто вернёт деньги, которые на тебя потрачены?

— Я рассчитаюсь, Мирон Григорьевич, заработаю и отдам.

— Вот соберёшь гроши, тогда и побалакаем… Времени у тебя сутки. А пока твоя подружка у меня погостит… В полицию ты не ходи, Енохов, закроют они тебя, кхе–кхе, — и себе и ей навредишь.

— Какая подружка, Света?! — Саша не верил своим ушам. — Слушай ты, козлина, отпусти девчонку… Если с ней что случится, я тебе кадык вырву…

Часть вторая

За

Отчим болел за «Зенит». Живот свешивался с дивана.

— Кирилл Петрович, я машину возьму? Ну очень надо.

— О чём разговор, Саша, — Кирилл приглушил звук. — Не умеют играть!

Он потянулся:

— Бери, до понедельника мне не нужно. Бак полный, вчера как раз заправился… Документы не забудь, Саша, в шкатулке… И не гони, слышишь, не гони!

Кирилл взялся за пульт.

— Ма, я телефон твой возьму?

Уаз «отдыхал» на открытой стоянке, в пяти минутах от дома.

«Ну и учудила Светка! Я сам, конечно, виноват, не предупредил, что собираюсь домой, думал сюрприз сделать. И она думала — сюрприз, — корил себя Саша, мчась по трассе. А Мирон–то, Мирон… Всё рассчитал, гадюка: Светкины родители в отъезде, мне в полицию нельзя. А если и рискну, меня и слушать там не будут. Кто я такой? У, бандера недобитая!..»

В голове юноши раз за разом всплывало то, чему их учил на тренировках Мирон.

«Отними ресурс у слабого, но не хнычь, если придёт сильный и заберёт всё у тебя».

У Саши будто глаза открылись. «Отбери!» Всё им мало, уродам.

Нога сама давила на газ, и Саша то и дело заставлял себя притормаживать. «Остановят гайцы за превышение, больше времени потеряешь».

В садоводство он влетел «на четвёртой». На ухабе так тряхнуло, Саша чуть было язык не прикусил. Он притормозил у домика Евгения. На двери — замок, машины во дворе нет, видно, ещё не вернулся. Придётся самому…

Уаз Саша бросил на обочине и что есть духу припустил по линии. Ноги после полуторачасовой поездки затекли, служить отказывались, но, пробежав первый десяток метров, налились силой. Метров за двадцать до участка Мирона он увидел, что Скучин — надо же, Скунс, подлюка! — возится с замком. На плече — сумка.

«Успел! Закрывает дверь, ещё чуть, и опоздал бы».

Саша налетел как вихрь, зажал Скучину шею локтевым сгибом, перегнул через бедро:

— Где Светка? Удавлю!

Тот захрипел и закатил глаза. Саша чуть ослабил захват, и в самом деле ещё задохнётся…

— Отпусти, я всё расскажу, — просипел Скучин.

Саша поставил его на ноги, развернул к себе и встряхнул, как следует.

— Говори!

— Бабаево, — выдавил из себя Скучин и закашлялся. Изо рта потекли слюни.

«Ну и воняет от него, блин!» — поморщился Саша.

— Не слышу! — ещё раз рыкнул он.

— Бабаево, улица Лесная, дом семь.

— Он что, насильно её увёз?

— Сама поехала. Он сказал, что ты там от полицаев прячешься.

Скучин, похоже, уже продышался и говорил связно.

— Ты там был? Как на машине добраться? Быстро!

— По Вологодской трассе… переедешь Волхов — сразу направо, на Иссад. А за Тихвином, по стрелке, — на Вологду. Километров триста будет. Увидишь табличку слева.

— Как же ты, Вова, своих сдал? — спросил Саша, отпустив бывшего приятеля. Тот обмяк, будто тряпичная кукла, и сполз, цепляясь за Сашу, на землю. По щекам потекли злые слёзы:

— Мной всегда помыкали! А хотел быть с вами… Я люблю Светку, ты разве не знал? А она и не смотрит… Будто нет меня.

Саше стало жалко Скучина и противно одновременно. Будто наступил ненароком на лягушку.

— Не будь бабой, Вова. Ты же знаешь, я к тебе всегда хорошо относился.

— Да, ты — всегда, Саня… Ты один! — он поднял голову, по–собачьи заглядывая в Сашины глаза.

«Тьфу ты, слизняк. Ещё чего доброго ноги начнёт целовать», — ругнулся про себя Саша.