Иноходец - Михаил Соболев

— Вот это по–нашему, по–бразильски! — обрадовался Борзый. После твоих разборок мне уже делать нечего.

— Ты, Рома, молоток, — похвалил Сидирома Саша. В кино бы тебе сниматься.

Тот поднял голову от дисплея:

— Чего там… они уже мозги совсем прокурили. Лузеры, блин. Тормозят, «винт» у них глючит. Оперативки — ноль. Кто же в ларьке дурь держит? Надо закладки было делать.

— Ты, Рома, тоже смотри, компьютер хоть на ночь вырубай. Скоро не понять будет, о чём ты говоришь.

Саша покосился в сторону Скучина.

Борзый, проследив за Сашиным взглядом, завёлся с пол–оборота, как будто только этого и ждал:

— Санёк, ёпрст, дай хоть мне этому козлу харю начистить…

— Ты что, испугался, Вова? — поинтересовался Саша.

Тот подбежал, задохнулся:

— Я спрайту купить отошёл, в горле пересохло, уже и спрайту купить нельзя, да?.. Смотрю, они уже к вам бегут, рация работает… Я телефон достал… а Борька уже орёт на весь переход…

— Ладно, Вовчик, иди домой. — Саша отвернулся.

— Ребята. Саня! — захлебнулся Скучин.

— Иди–иди, — повторил Саша.

Скучин спустился, оскальзываясь на траве, с холма бомбоубежища и побрёл к пролому в ограде. Борзый как–то по особому смачно сплюнул.

— И что теперь? — поинтересовался, не поднимая голову от экрана, Сидиром. Его пальцы порхали по виртуальной клавиатуре, стёкла очков отражали подсветку.

— Придётся исчезнуть на время, пока всё устаканится. Батю навестить думаю. Вот уж обрадуется, так обрадуется…

Отец исчез из жизни Саньки, когда тот был совсем махоньким, и о родителе в памяти остались лишь прикосновение тёплых ладоней, захватывающий дух полёт под потолок гостиной и запах одеколона. Папаша предпочитал «Спортклуб». Классный, кстати, был букет. Запах победы! Сейчас этот одеколон, наверное, и не выпускают. Теперь куда ни глянь, всюду французский парфюм, типа французский.

Еноховы ютились тогда в крашеном охрой железнодорожном бараке вблизи станции «Ржевка». Эту местность непонятно почему народ называл «Парижем». Скорее всего за отдалённость, а может, и за удобства во дворе. Круглые сутки под окнами грохотали поезда. Пол под ногами дрожал, в буфете звякала посуда, а когда состав проходил, и стук колёс затихал вдали, в открытую форточку врывался птичий гам. Барак стоял на опушке Охтинского лесопарка. Выбежал утром на крыльцо — и ты на воле.

Когда Санька вошёл в разум и стал приставать к маме с неудобными вопросами, она рассказала, что «папу убили злые дяди, которым он мешал воровать». Мальчик надувал щёки от гордости за отца и ходил героем, пока однажды, случайно подслушав разговор мамы с дедом, не узнал позорную тайну семьи, тщательно скрываемую от мальчика. Оказывается, папаша их банально бросил.

Игорь Трошин был известным в то время журналистом — вёл колонку криминальной хроники в «Смене». Потом в газете случилась какая–то некрасивая история с заказной публикацией. Дело в журналистской среде обычное, но Трошин, видимо, что–то не рассчитал, разразился скандал, было разбирательство. На него повесили всех собак и, чтобы успокоить общественное мнение, с треском выгнали с работы. Трошин было устроился в «Вечерний Петербург», но и в «Вечёрке» долго не задержался, стал пить, сошёлся с женщиной и, в конце концов, после череды неприятных разговоров с женой и дедом, собрал пожитки и перебрался к любовнице.

Эта новость стала для Саньки настоящей трагедией. Он, естественно, сделал вид, что тупой, — типа ничего не знает, ни во что «не въезжает», и постарался выкинуть это своё знание из головы, как неприятный сон. Но однажды совершенно случайно наткнулся в семейном архиве на толстенную пачку квитанций с ежемесячными денежными переводами (его гордая мама конечно же на алименты не подавала), из которых и узнал адрес своего блудного папаши. Тот жил во Всеволожске, в получасе езды от Питера. Саша даже съездил туда разок, взглянуть на предка. Честно говоря, папаша не произвёл на него впечатления. Может быть потому, что Саша долгие годы рисовал себе образ непримиримого борца–журналиста, этакого героя–правдолюбца. А увидел, вопреки ожиданиям, побитого жизнью сутулого очкарика с лицом спившегося интеллигента. Отец с новой семьёй обитал у чёрта на куличках, от станции надо было минут сорок добираться пешком или ждать переполненного автобуса. Микрорайон, в отличие от курортного, утопающего в сосновом бору Всеволожска, был застроен панельными «коробками» на бывшей свалке, и звался местными Полем Чудес. Именно так и сказала бабушка, показавшая Саше дорогу:

— Дорожная? Так это на Поле Чудес. Иди, парень, всё время прямо, увидишь на горушке новостройки, там твоя Дорожная и есть.

Папаша, судя по всему, времени зря не терял — у Саши, оказывается, была сестрица — полная некрасивая девочка в больших очках.

Во Всеволожск Саша поехал на маршрутке, на вокзале маячить не хотелось. Ни о каком розыске, конечно, речи быть пока не могло, но, как говорит Борзый, бережёного бог бережёт, а того, кто не бережётся, мент стережёт. Встретил Саша отца у подъезда, заранее подгадал, когда тот с работы пойдёт. Трошин тянул журналистскую лямку в районной газете, где график работы был свободным. В первую половину дня отец в редакции, как правило, не показывался, зато вечером задерживался допоздна. Пока завтрашний номер не сверстают, домой сотрудники не уходили. Трошин сына не узнал, и когда, уже в сумерках, на его пути встал незнакомый парень, засуетился, сделал было шаг в сторону, уступая тротуар. Когда же Саша представился, родитель искренне обрадовался, сверкнул очками, обнял сына.

Саша украдкой поморщился — от отца пахло какой–то затхлостью. В «Секонд Хенде» он, что ли, одевается?

Растроганный Трошин покрутил сына так и сяк, похлопал по плечам, ощупал бицепсы.

— Вырос! Возмужал… Давай, — сказал, — в кафе посидим, дома я ремонт затеял.

Саша видел, что отец растерян и домой вести его побаивается — слишком много говорит, в затылке то и дело скребёт и глаза отводит. В общем, как перед дракой, если заранее струсил.

«В кафе, так в кафе, мне пофиг», — подумал Саша.

Отец заказал по салатику, кофейку заварить попросил, бутылку Гжелки принесли. Саша обратил внимание, как у отца мелко–мелко подрагивали руки, когда тот разливает водку. В предвкушении выпивки папаша стал оживлённым, плечи расправились, кожа на щеках подтянулась и заалела. Куда только делся затюканный жизнью интеллигент. Он сыпал цитатами, попытался даже пофилософствовать на тему «отцы и дети».

От водки Саша отказался, не пью, пояснил, спортом занимаюсь. Отец похвалил, свою рюмку тоже отодвинул, а потом скоренько сцапал и вылил в себя, только кадык дёрнулся.

— Как ты, папа? — спросил Саша

— Да что я, сынок, — засуетился тот, наливая вторую. — Работаю в районной газете, в отделе писем, не бог весь что, конечно. Иногда удаётся тиснуть статейку, за отдельную плату, естественно, — хихикнул он. — Вот и сегодня гонорар получил, — Трошин любовно оглядел стол и потёр руки. — В общем, живу, сынок. Как все…

Саше почудилось, что папаша хотел сказать: «как все советские люди».

«И этот тоже — как все».

Саша смотрел, как его некогда блестящий отец целится вилкой в редиску, в то время как глаза косят на бутылку. Посмотрит на сына, вроде бы потянется к нему нутром, а зрачки тут же убегают к сосуду с пойлом. Стёкла очков запотели, на лбу отца выступили крупные капли пота, одна повисла на кончике носа.

— Вы то как? Мама здорова? Нелегко сейчас, наверное. Ты, сын, береги маму. И обращайся, если что. Помогу, — обнадёжил отец.

Саша чуть было не разбил бутылку об его голову:

— Какой из тебя помощник! Ты посмотри на себя… На, утрись, — Саша выдернул из пластмассового стаканчика пачку салфеток и швырнул на стол перед отцом.

— Зачем ты так, сынок? — отец засопел. — Я к тебе всей душой…

Саша поднялся:

— Мне пора.

Обиженное лицо отца разгладилось. Саше показалось, что тот вздохнул с облегчением. Похоже, он обрадовался, что сын так ничего и не попросил. Саше почудилось, что отец в уме подсчитывает, сколько дензнаков он сможет утаить от жены.

Назад Саша возвращался на электричке, денег на маршрутку не было. Последние копейки он потратил в соседнем с кафе хозяйственном магазине, купив бутылку растворителя.

Его трясло. Это надо же, о маме заговорил! Придётся, видно, кланяться Мирону. Тот, похоже, связан с националистами. Не к Кириллу же обращаться? Вот мамуля бы обрадовалась. Но сначала — дело.

Электропоезд лязгал сочленениями. Закатное солнце лихорадочно семафорило «SOS» в просветах деревьев. Вспышки вышибали слезу из воспалившегося глаза.

Контролёры, похоже, смену закончили. Билеты никто не проверял. Перед самым городом в голову состава проследовал полицейский наряд — два сонных сержанта. Они внимательно посмотрели на притулившегося у окна — правой, здоровой, щекой к проходу — парня. Трезвый, одет прилично, спортивная сумка. Возвращается хлопец со сборов. Полицейские прошли мимо, не закрыв за собой дверь в тамбур. Электропоезд, погромыхивая на стрелках, нырнул под новый пешеходный мост на последней перед Петербургом станции.