Четыре угла - Виктория Лысенкова

выход сам нашёл Германа ещё пару часов назад, когда два странных ребёнка пригласили его к себе на ужин. Решено.

Начинающий психиатр отправился искать дом своих маленьких знакомых, будучи уверенным в том, что их жилище должно выделяться явными отличительными чертами, как причёски и цвет волос детей.

Стоявшие вдоль задних стен замка дома сменялись друг за другом. Ничего утешительного. Все они были однообразны, не было ни малейшего намёка на их хозяев, казалось, все пропало. Но вот пришелец заметил небольшой деревянный дом с чёрно-былым флажком на крыше.

«Нашёл». Герман рискнул постучаться в дверь. Послышался строгий мужской голос изнутри дома: «кто там? Хотя не важно! Убирайся!».

– Я был приглашён на ужин вашими детьми. Надеюсь, все в силе и вы позволите мне войти! – Ответил дружелюбно, и почти улыбаясь, Герман.

Когда-то могучая, но сейчас хлипкая дверь раскрылась, и тёплый свет огня вылился наружу.  Строгий и озлобленный взгляд отца семейства впился в глаза чужеземца. Не отводя своих глаз, он крикнул детей. Они тут же появились за его спиной. Не желая больше стоять, мужчина ушёл, оставив в дверях Германа и близнецов.

– Ты пришёл? – сказал равнодушно мальчик.

– Вы же меня позвали. А я дал слово придти и я его сдержал.

– Мы звали не для того, чтобы ты пришёл.

– А для чего?

Но мальчик лишь пожал плечами.

– Мы вас ждали. И раз вы пришли, проходите. Но предупреждаем, что здесь никому не рады. – Взяла слово сестра мальчишки.

– И даже вам. Так?

– И даже.

Герман прошёл в гостиную, которая оказалась ещё и кухней и спальнями. По середине стоял прямоугольной формы стол с четырьмя стульями, по двум противоположным стенам скрывались две кровати, а камин, что освещал все пространство и давал тепло, находился на той стене, что была напротив двери. Ни одного окна, ни одного источника солнечного света за исключением дыр в стенах и входа в дом.

Германа попросили постоять возле стола напротив отца семейства, чтобы дать времени подготовит все к ужину. Грозный верзила стоял левым боком к гостю, его лицо освещал огонь из камина. Холодная мурашка пощекотала Рица и убежала прямо по ягодицам.

– Я надеюсь, что ты уйдёшь в ближайшее время и я тебя больше никогда не увижу. – Заговорил грозный мужчина.

– Откуда же у вас такие надежды?

– От туда, от куда и ты, и я. Но это слово нельзя говорить при детях. Но мы оба поняли, про что я. – Он говорил грубо, все время корча нос и оголяя зубы. Это была морда поистине злого пса.

– Очень жаль. Жаль, что Ваши дети меня пригласили и вам придётся лицезреть мое лицо.

– Ты даже не представляешь, как мне то жаль.

– Вы не дали мне договорить. Я же вижу в данной ситуации горечь лишь потому, что не могу ещё дольше портить вам своим лицом вашу жизнь.

Мужчина резко повернулся к Герману, сделал тяжёлый шаг и был остановлен приятным женским голосом.

– Не надо. – Мать детей заступилась за гостя, уважая выбор детей. – Времени и моментов всегда достаточно, чтобы выплеснуть свой гнев. Сейчас же, давайте просто поужинаем и узнаем, почему этот молодой человек оказался в нашем доме.

Женщина с растрепанными светлыми волосами поставила на стол обугленный и почерневший котёл. Из него торчали кости и вытекала мутная вода. Это было отдаленным подобием супа.

Все сели за стол. Дети уселись напротив Германа, и по правые их руки находилась мать, а затем и отец. Тёплый огонь освещал все плавным светом, охотно озарявшим лица людей.

– Так все же. Как так получилось, что вы у нас? – начала мать.

– Я шёл по улице, когда услышал ссору ваших детей с их отцом. В ходе разговора, а точнее криков, мы выяснили, что поднять руку на детей сейчас не получится. Ваши дети увидели в моих шагах, поступках нечто необычное и пригласили к вам.

– Необычное велело им совершить необычное. Я это к тому, что вы первый гость в нашем доме.

– Мне от этого и неловко, и приятно. Чувствую себя важной персоной.

Наступило неловкое молчание. Дети ковыряли деревянными ложками в тарелках, пытаясь найти кусочек мяса, отец просто же пил из миски не используя приборы, а мать грустно смотрела вдаль и совсем не прикасалась к еде.

– Простите. – Раздался звонкий голос Германа. – Я могу задать не совсем ловкий вопрос, скорее всего, он даже будет неловким, но интерес заставляет меня спросить: правда ли то, что родился лишь мальчик, а девочка появилась уже в ходе развития вашего сына?

Дети единовременно подняли глаза на своего гостя. Отец отставил миску, а мать продолжила смотреть в никуда.

– Да. Это чистейшая правда. – Начала говорит женщина. – Наш сын родился в этом доме. Он был один. Один сделал первые шаги, один сказал первое слово, один научился держаться живым. Но годы шли, не замечаешь, как летит время, и вот он уже другой. Сначала, его волосы стали менять цвет, покрывая одну половину головы черными прядями, а затем на затылке образовалась выпуклость, что напоминала лицо… Так, шаг за шагом и мой мальчик пришел домой не один. И мы сразу поняли, что она не просто часть его, а часть всех нас. Мы приняли девочку, почти не отпираясь от судьбы. Сами не заметили, как начали уж думать, что они родились в один день. Почему это произошло? Я про появление нашей «дочки», никто не знает. Да мы и не спрашивали у других.

– Это интересно. Поймите, я с таким не сталкивался. У вас, в хорошем смысле, уникальные дети.

– В хорошем? Не притворяйтесь. Хорошего в этом мире нет.

– А в вас?

– Каков мир, такие и мы.

– Не верю. Этого не может быть. Ведь, стоит сказать, каковы люди – таков и мир. Мы сами его творим.

– Наивно так полагать. Что ты один можешь против всех?

– Могу изменить немного. Но я верю в цепную реакцию. И то, что вы не выгнали меня и накормили, лишь подтверждает мысль, что добро порождает другое добро. Главное начать его сеять, а начать можно и с самого себя, не хватаясь за масштабные изменения.

– Ещё не вечер, чтобы потребовать за это плату.

Дети ехидно улыбнулись, один в левую сторону, другой в правую.

– Да пусть даже так.

– Но мама шутит. Вы это знаете. Потому так спокойно и говорите. – ввязался мальчишка.

– Возможно. Но это все рано лучше, чем.. чем вы знаете что.

– Да, знаем.

Наступила уже ночь. Герман не хотел уходить в неосвещённый ничем мир ненависти и просился