Когда пробуждаются вулканы - Михаил Белов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лебедянский описывал вулканы только как геолог. В одном месте он говорил об «эоловых выветриваниях» в базальтах, в другом — о «матрасчатости» горных пластов; и эти совершенно точные технические выражения и создавали в представлении удивительно яркую и вполне конкретную картину гор.
Но вот — более или менее цельное описание пейзажа. Эти строки были подчеркнуты красным карандашом. «Дядя Петя постарался», — подумал Данила.
«…На юго-запад от Северного вулкана на десять километров видна широкая равнина. Лет сорок назад она была густо заселена камчадалами. Извержение вулкана Комроч, что в семидесяти километрах отсюда, разогнало жителей. Селения превратились в развалины, пашни заросли кустарником и дикой травой. Долину сейчас заливает багряный свет заката. Виднеются небольшие озера. Такая обширная плодородная долина — и пустует. Как жаль, что там нет людей. Почему бы не пробуждать вулканы взрывами раньше времени и не отводить лаву в безопасные для человека места?»
На следующих страницах тетради были нарисованы схематические планы вулканов, расположенных вблизи долины реки Синей. Профессор наметил места, где могут быть созданы искусственные выходы лавы, и подробно охарактеризовал теологическое строение склонов, по которым он мечтал проложить русла огненных рек.
Взрыв северо-западного склона Синего вулкана Данила обосновал, придерживаясь технических требований горного дела. Слабым звеном в его расчетах оставалась геология. В райкоме ему указали на этот недостаток, но у него недоставало времени на изучение геологии Синего вулкана, и он рассчитывал в дальнейшем при доработке проекта воспользоваться материалами Соколова. Колбин недаром в своем выступлении все время делал упор на геологическую необоснованность проекта. «Что вы теперь скажете, уважаемый Евгений Николаевич?» — подумал Данила и откинулся на спинку стула.
Одна половина занавеси на окне не была задернута. Настольная лампа с зеленым абажуром отражалась на темном стекле. Казалось, она стоит на улице, за двойными рамами. Данила переводил глаза с одной лампы на другую; трудно было отличить, где настоящая, где отражение. Он протянул руку и нажал белую кнопочку выключателя. Свет погас. Лампа за окном исчезла. Легкий нажим на кнопку — и свет опять зажегся. Сразу понятно, где настоящая лампа, а где ее отражение. «У человека нет кнопки. Не узнаешь, когда он бывает настоящим, а когда фальшивым», — подумал Данила и вспомнил разговор с Петром Васильевичем в колхозе «Заря», куда тот прилетел повидаться с отцом Данилы. Спор возник из-за Колбина.
— Удивительно, — сказал Петр Васильевич, — почему бюрократ всегда и всюду должен быть бюрократом и никем иным? Вне службы он может быть компанейским человеком и добрым семьянином. А разве мало людей, превосходно знающих свое дело, но готовых ради карьеры идти на компромисс со своей совестью? Или вот такой пример…
Он рассказал об одном работнике городского масштаба, который произносил превосходные речи о коммунистическом воспитании и одновременно, пользуясь своим служебным положением, приказал директору средней школы выдать ему аттестат зрелости. И директор выдал.
— Раз это стало известно, значит ваш деятель получил по шапке. И все это частные случаи, дядя Петя, — возразил Данила.
— Конечно, — согласился Петр Васильевич. — Но почему Колбин не может быть таким же частным случаем?
Отец Данилы не принимал участия в разговоре, но при последних словах не выдержал, сказал:
— Может, он сызмальства так воспитан. Легко осуждать…
— Я не осуждаю! — вскипел Петр Васильевич. — Я не осуждаю, Корней Захарович. Но он же оклеветал вас…
— Что и говорить, отвратно было на душе, когда пришлось расстаться вот с ним, мальцом, — отец кивнул на Данилу. — Да что поделаешь, сердце не хранит злобы. Вы уж, Петр Васильевич, не ворошите прошлого. Бог ему судья, бог и накажет.
…Вспомнив весь этот разговор, Данила глубоко вздохнул. Отец! Дорогой отец! За эти дни для Данилы весь мир изменился. Ему было и легко и трудно. Легко потому, что нашел отца, трудно, — что потерял Варю. Пойти извиниться, как советует дядя Петя? А в чем извиниться? Нет, он не пойдет. «Поставим точку», — который уже раз за вечер с горечью подумал он, торопливо закуривая сигарету.
Шел двенадцатый час ночи. Полковник Романов не возвращался. Данила оделся и вышел на улицу, захватив тетрадь в коленкоровой обложке. «А для дяди Пети ничего нет в записках профессора», — подумал он и не почувствовал от этой мысли ни радости, ни горести. В эту минуту ему было безразлично, когда Колбин бывает настоящим и когда фальшивым.
Данила направился к Соколову. Поднялся ветер, луна ныряла в рваных облаках. Влюбленная пара перешла в полутьме через улицу. Они шли обнявшись. «И я мог бы так гулять», — подумал Данила.
За поворотом он увидел темный силуэт дома Соколова. Окна были освещены. Данила поднялся на крыльцо и сильно постучал. «Будем работать всю ночь», — подумал он.
Марина сидела на диване в купальном халате, повязав голову мохнатым полотенцем, как тюрбаном.
Варю срочно вызвали в больницу. Овчарук пошел ее провожать. После ухода сестры Марина приняла ванну и с альбомом устроилась на диване. Она любила рисовать по памяти, как другие любят заносить в дневник свои впечатления. Но сегодня ей ничего не хотелось делать. Она чувствовала усталость и щемящую боль в сердце. За последнее время это стало часто повторяться. В минуты душевной депрессии она готова была на любое сумасбродство, только бы снять с сердца мертвящую тоску.
Она часто мечтала о ребенке, о крутолобом пузыре. Какое это должно быть счастье: в муках и страданиях рожать детей. Жизнь наградила ее талантом, она же обошла ее, уготовив одинокую, не согретую детской лаской старость.
Колбин! Марина чутьем догадывалась, что он по-своему любит ее. Она до сих пор не забыла его сильных рук. Но не было в ее душе прежней страсти к нему и слепого восхищения перед ним. Если бы она была не так красива, он не стал бы домогаться ее. Она понимала это, оправдывала его, как художник, и не могла простить, как женщина.
Марина сжала виски руками и поднялась с дивана. В это время в передней раздался звонок. Она открыла дверь. Порог переступил Колбин.
— Вы сегодня какая-то особенная, Марина, — сказал он, ставя на стол бутылку коньяку. — Будем пить благодатную влагу и вспоминать молодость.
— Когда нет будущего, вспоминают прошлое, — сказала Марина, скрываясь за дверью.
Колбин спокойно откинулся на спинку дивана. Из кухни слышалось позвякивание посуды. Будущее! Он никогда не задумывался над этим. Он жил сегодняшним днем. Пробивал дорогу, чтобы первым вырвать то, что ему нравилось. А что завтра будет — не все ли равно. Марина сказала бы: немудреная философия. Что ж…