Русское тысячелетие - Сергей Эдуардович Цветков

фехтования`“. — „Как вы догадались, Ваше Величество?“ — „Право, не трудно было догадаться, это последний роман, который я запретил“».

В Нижнем Новгороде писатель провёл три дня, а затем отплыл в Казань и далее — в Саратов, Царицын, Астрахань, а откуда — на Кавказ. На Кавказе он посетил Кизляр, Дербент, видел в Баку разлившуюся по морю горящую нефть, в Тифлисе слушал итальянскую оперу, взбирался на вершины гор, осматривал монастыри и храмы, присутствовал на богослужении огнепоклонников, наблюдал похоронную церемонию мингрелов, встречал вместе с шиитами «мухаррам» — первый месяц мусульманского календаря.

Всюду его ожидал горячий приём, а в Дагестане его даже короновали «императором литературы». Война на Кавказе ещё продолжалась, и Дюма старался быть справедливым к обеим сторонам. Побывав в перестрелке с чеченцами, писатель отдал должное и великолепной кавалерийской выучке казачьего конвоя, и храбрости горцев.

Путешествие казалось ему нескончаемой восточной сказкой: «Я здесь путешествую, как принц. Русское гостеприимство такое же потрясающее, как и уральские золотые прииски». Писатель восхищался русским гостеприимством, но предупреждал: «Никогда не заглядывайтесь на вещь, принадлежащую русскому человеку: сколько бы она ни стоила, он вам её непременно подарит!»

Увлечение экзотикой сменялось в нём искренними попытками понять — не умом, так сердцем — эту необъятную загадочную страну. Это было нелегко, ведь «в России ничего не делается так, как в других странах».

И однако же, на страницах его путевых очерков встречаются меткие наблюдения, не потерявшие и ныне своей актуальности.

Вот, например, весьма злободневное замечание: «Я останавливаюсь на мосту и смотрю на крепость. Прежде всего в глаза бросается то, что колокольня Петропавловского собора одета в леса: её реставрируют. Вот уже год, как поставили леса, и они будут стоять ещё год, два, а возможно, и три. В России это называется „подновление траченого“, но можно перевести и как „присвоение растраченного“. В России невозможно, как говорят у нас в народе, поужаться в тратах; здесь всякая трата неизбежно переходит в растрату, и, однажды начав, здесь никак не могут остановиться».

Или вот ещё, как будто взятое из вчерашней газеты: «В России, как и везде, но больше, чем где бы то ни было, благотворительные заведения имеют целью прежде всего содержать известное число чиновников. Те, для кого они были основаны, — это уж во вторую очередь, если очередь вообще до них доходит».

Следующая российская задачка никем не решена до сих пор: «Россия — страна неразрешимых арифметических задач. Повар императора, например, получает сто рублей в месяц, и из этих ста рублей он должен платить своим помощникам. У него их двое: первый получает сто пятьдесят рублей, второй — сто двадцать!».

Вот ещё знакомая картина: по пути в Елпатьево экипаж, в котором ехал Дюма, безнадёжно увяз в рыхлом песке. Причина в том, что строители дороги «забыли проложить настил из сосен».

Если в ХХ веке СССР был «страной Советов», то для Дюма Российская империя — это «страна советников»: действительных, тайных, статских, коллежских, надворных, титулярных. Результат, впрочем, один: «Россия — страна, в которой советников больше, чем где бы то ни было, и которая меньше всех прислушивается к советам».

Порой его охватывала вполне русская тоска бесконечных просторов: «Именно безлюдье особенно поражает и более всего удручает в России».

Из забавных наблюдений упомянем попытку писателя разобраться в тонкостях российского сквернословия: «Ассортимент ругательств столь же разнообразен, как и обороты речи, выражающие нежную любовь; никакой другой язык так не приспособлен к тому, чтобы поставить человека намного ниже собаки.

Заметьте к тому же, что это нисколько не зависит от воспитания. Благовоспитанный и утончённый аристократ выдаст „сукина сына“ и „твою мать“ с той же лёгкостью, как у нас произносят „ваш покорный слуга“».

Из Астрахани в Кизляр Дюма сопровождал казачий конвой, любезно предоставленный гетманом астраханских казаков генералом Н. П. Беклемишевым. Оказавшись в южнорусских степях наедине с персонажами своих детских кошмаров, писатель нашёл, что казаки вовсе не так уж страшны и «на поверку оказались очень симпатичными людьми».

До самого последнего дня пребывания в России он так и не узнал, что всё это время находился под тайным полицейским надзором. Начальник Третьего отделения собственной Его Величества канцелярии князь В. А. Долгорукий получал подробные отчёты с мест от градоначальников и полицмейстеров. Подозревали, что французский писатель склонен к «хитрому разведыванию расположения умов по вопросу об улучшении крестьянского быта и о том значении, которое могли бы приобрести раскольнические секты в случае внутреннего волнения в России».

«Благонамеренные» издания и вовсе костерили французского гостя на чём свет стоит. Писали, что традиционное русское радушие больше похоже на раболепство перед иностранцем. Не чурались и откровенного издевательства над Дюма и его сочинениями. В этом отношении всех переплюнул журнал «Иллюстрация», который в большой статье, печатавшейся в № 26–30 (1858), выставил Дюма литературным подёнщиком и плагиатором. Более того, по мнению автора, пожелавшего остаться неизвестным, Дюма «убил литературу, (…) искажая историю, составляя произведения, раздражающие, неизящные, лишённые значения. Он испортил вкус публики, которая уже не замечает красот языка, скучает истиной… Это, может быть, слишком строго, но потомство будет ещё строже нас».

Дюма повезло, что он не понимал по-русски, иначе его впечатления от путешествия вряд ли были бы такими восторженными.

Потомство всё же смягчило приговор «Иллюстрации». Путевые очерки Дюма («Впечатления о поездке в Россию») впервые были полностью переведены на русский язык и изданы в 1993 году. С тех пор в России у них появились миллионы читателей.

Знакомство Дюма с Россией и Кавказом закончилось в г. Поти. 1 февраля 1859 года он поднялся на палубу парохода «Великий князь Константин», который взял курс на Марсель. Месяц спустя писатель сошёл по трапу в марсельском порту, облачённый в грузинский национальный костюм и с кривой восточной саблей на боку. Следующая его заграничная поездка состоялась в мае 1860 года, когда он устремился в Палермо — навстречу победоносным войскам Гарибальди.

В Россию Дюма больше не вернулся.

Последний часовой русской государственности

«Каждое утро я начинаю с того, что благодарю Бога за то, что Он даровал мне ещё один день жизни. Каждый раз, как я выхожу из дому, я мысленно прощаюсь со своими, потому что я никогда не