Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Порадуйся хотя бы тому, что горячую воду отключают только один раз в год, – с мудростью античного философа пыталась ободрить мужа Мария.
– Ладно, моя ласточка, сейчас я приду, поможешь помыться.
За кухонным столом они сидели друг напротив друга, жена по-матерински следила за мужем, не забывая подкладывать ему в тарелку еду. Сначала он ел молча.
– Измотался ты за эти дни, Алеша, – сказала Маша, погладив его по руке с набухшими до синевы венами.
– Да, проехал в общей сложности тысячу километров, – неожиданно светло, по-мальчишески отозвался Зубов.
– Тысячу километров?
– Тысячу, Маша. Разве много? Непогода у Славки застала. Вот буран так буран случился, давненько я такого не видывал!
– А у нас стороной прошло, немного в Петергофе и в Кронштадте ночью снегу подбросило, а в центре тишина.
– Повезло вам.
– Скорее, тебе не повезло, Алеша. Как там Слава и Людмила?
– Все хорошо у них, нас в гости на майские зовут.
– До мая дожить надо. Но раз такая перспектива открывается, значит, доживем.
Они опять замолчали. По телевизору шли новости. Алексей прибавил звук, когда увидел знакомый дом, услышал прокуренный диссонансный тембр непонятно чему радующейся журналистки, торопившейся выплеснуть новость. И опять погрустнел. В невыносимо безжалостном репортаже было рассказано обо всем: и про обрушение в доме, и про гибель двух людей, и про приборы, которые, якобы, контролируют состояние оставшихся и требующих немедленной разборки конструкций, и про успехи местной пожарной службы. Завершающим аккордом этого душераздирающего сюжета стал категоричный призыв к власти. Журналистка с апломбом непогрешимого судьи требовала немедленно посадить в тюрьму всех, кто виноват в этом «убийстве» неповинных людей. Камера крупным планом показывала информационный щит, на котором четко был прописан адрес, название организации и фамилия генерального директора Алексея Николаевича Зубова.
– Вот, стервозы, что делают, – процедил сквозь зубы, как будто хотел плюнуть, Зубов.
– Алеша, позвонить надо, почему они раньше времени виновных нашли. Они что, по американской технологии работают?
– Кому позвонить, Маша?
– В прокуратуру, наверное.
– Некуда звонить, свобода у нас полная и бесповоротная, как в тюрьме. Величается – де-мо-кра-ти-я! Так называемые средства массовой информации говорят, что хотят, показывают вообще что-то выходящее за рамки человеческого понимания, смакуют низменные пороки, правду подменяют ложью, геройство – предательством, обвиняют, кого хотят, чаще тех, кто по какой-то причине не нравится их спонсорам.
– И как быть? Лично против тебя ведь тоже выступают.
– Буду терпеть. Бог даст, беда стороной обойдет, а не обойдет, отвечать стану не за свои ошибки, как за свои.
– Ты уж не пугай меня фронтовой самоотверженностью.
– Пугать не буду, но отвечать – буду.
– Мы еще поборемся, а репортаж в новостях не остановить, это при советской власти в райком сначала звонили, разрешения спрашивали. Сейчас такие деликатности не в моде. Да и вообще, нравственность и деликатность – понятия устаревшие. То, что, казалось бы, должно иметь положительный смысл, например, свобода слова, приводит к беспределу.
Маша говорила что-то еще важное, умное, но Зубов ее не слышал, сон овладел им.
На другой день в организации появились представители разных комитетов, департаментов и отделов. Стройка мало кого интересовала. Требовали бумаги: Устав, штатное расписание, инструкции по технике безопасности, приказы о назначении ответственных лиц за перемещением грузов кранами, сертификаты на полученный железобетон и кирпич, протокол о выборах генерального директора, материалы по сертификации строительной лаборатории. В общем, много всего нужного и ненужного. Из Службы строительного надзора города прибыл хороший знакомый Алексея Николаевича, с которым они когда-то работали вместе.
– Слушай, Григорий, они что, с ума посходили? Требуют бумаги, главное, все почти одни и те же, словно под копирку.
– Так инструкции у всех одинаковые.
– Почему же ни один представитель на стройку не идет?
– А что там делать? Если туда поедешь, бумаги самому писать надо, в таком деле опыт нужен, а здесь можно с тебя потребовать, а редактировать-то проще.
– Всем говорю, что несчастный случай произошел не в нашей компании, все равно бумаги дай, и не мешай нам заниматься работой.
– Чего ты хочешь, откуда им все знать, зачем разбираться в твоих хитросплетениях?
– Какие хитросплетения, Григорий!
– Какие? Генподрядчик, подрядчик, застройщик, заказчик, для многих это эзопов язык. Есть информационный щит, есть репортаж по телевизору, везде прописана твоя контора, потому к тебе и идут. Главное, прокуратуре и следователям правильно объяснить. Там ошибка может быть роковой, а с остальными дело поправимо. Не торопитесь бумаги подписывать.
– О времена! О нравы! – продекламировал Зубов классику, вспомнив про самую светлую сторону своей жизни – про театр, завсегдатаем которого он является много-много лет, и резюмировал: – Да, весь мир театр. И люди в нем актеры.
Но его собеседник не понял чувств Зубова, не поддержал его метафорическое видение бытия и продолжал о своем.
– Что, раньше лучше были нравы? Приезжал инспектор из обкома профсоюзов и назначал крайнего.
– Нет уж, так просто не назначал, расследование все-таки было.
– Вспомни, как меня таскали за пьяницу, который и до стройки-то не дошел. Упал в кустах у забора и помер. Чего только не придумали, каких только версий не выдвигали. Меня уже в СИЗО увозить хотели. Помнишь, как ты весь участок поднял, меня у милиции отбил. Забастовку объявили, только тогда расследование началось.
– А ты с чем к нам приехал?
– Алексей, хочу подробнее узнать, как дело было.
– Вот так и было, Григорий. От лени-матушки – стропальщики марш на удавки не взяли, еще оттого, что сейчас на заводах ЖБИ забыли про входной контроль, наверняка, петли из несоответствующего металла сделаны были, два раза перегнули и «кирдык». По этим и другим вопросам сейчас комиссия работает.
– Какая комиссия?
– Я же назначил своим приказом комиссию по расследованию смертельного случая.
– Вот в этом ты молодец. Потому что остальные ничего расследовать не будут. Напишут обо всем, что узнают, услышат и сами дофантазируют.
– Тебе, Григорий, какие бумаги нужны?
– Зная тебя, – никакие. Доложу начальству суть дела, может, поймут.
– Ты уж постарайся.
– Постараюсь, Алексей.
Несколько месяцев шли проверки, то стихая, то опять возбуждая большое количество и специалистов, и простых петербуржцев, по старинке доверяющих печатному слову и телевизору. По нескольку раз уже всех допросили, опросили, опечатывали бумаги, сервер, счета. Потом снова и снова повторяли эти действия, мешая работать.
Много времени ушло на переговоры с семьями погибших. Первые дни и даже недели все горевали вместе: и строители, и руководители стройки, и семьи, все были участниками общей беды. Руководство взяло на себя похороны, рассчитало по максимуму компенсации женам и родителям. Прошло немного времени, и вдруг жены погибших парней, обзаведясь адвокатами, начали оспаривать выделенную им материальную помощь, требовали все больше и больше. Как будто кто-то подогревал их аппетиты.
Женщины набрались опыта, познали азы адвокатской мудрости, вошли во вкус, стали шантажировать, угрожали, что посадят всех, если каждой не дадут квартиру, машину и, конечно, денег,
