Пролегомены российской катастрофы. Трилогия. Ч. I–II - Рудольф Георгиевич Бармин

решений большевистских вождей. Как известно, в феврале 1931 года на Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности Сталин заявил: «Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в 10 лет… иначе нас сомнут» («Завтра». № 13. 2015). Почему в 10, а не 15, ведь так можно и надорваться. Где примерный расчет? Не было его. Так решил вождь, и гонка началась — чтобы догнать и перегнать. А расчет необходимо было произвести — средства были ограничены, и их необходимо было использовать рационально: где строить, что в первую очередь, что во вторую и т. д. Верх взял типичный большевистский подход — волевой, волюнтаристский, приведший к первой стратегической ошибке — строить все и сразу. И заводы, и электростанции, и метро, и школы, и институты, и каналы и пр., и пр. С первых шагов был нарушен принцип соразмерности — соблюдение пропорций между возводимыми объектами и возможностями их обеспечения материальными ресурсами. Уж если задумали такое грандиозное строительство, необходимо было ввести режим жесточайшей экономии — прекратить транжирить средства по линии Коминтерна в бесплодных попытках свалить режимы в основных капиталистических странах, прекратить содержание по всему миру компартий и прочих паразитов, сосущих глупую советскую корову. Прежде чем навязывать другим народам свою политико-экономическую модель, построй ее у себя да обеспечь народу достойную жизнь — это и будет примером для подражания другим народам.

Вопрос о темпах. Для чего Сталин решил проводить индустриализацию бешеными темпами? Прежде всего для обеспечения обороноспособности страны, чтобы сохранить свою власть и власть своей преступной партии, залившей всю страну кровью. Он твердо усвоил изречения своих учителей — Маркса, Энгельса, Ленина — о невозможности построения социализма в одной стране, и, чтобы доказать обратное, необходимо было спровоцировать мировую революцию как следствие мировой войны или создать оборону, которую не мог бы одолеть любой враг. Для создания такой обороны история отпустила мало времени. Надо спешить. Но и темпы были взяты чрезмерные, с потолка. Скорей, скорей, а то завтра будет поздно! А какой темп должен был быть оптимальным — легко было просчитать. Для этого еще до катастрофической коллективизации надо было взять данные об экономическом развитии главных капиталистических стран — США, Англии, Франции, Германии, Японии, тенденции их развития на ближайшие 10–12 лет, а также состояние их вооруженных сил и каковы они будут примерно через тот же промежуток времени. А также попытаться выяснить, каковы планы внешнеполитического курса этих стран на этот же период времени. Необходимо отметить, что к началу тридцатых годов Кремль обладал самой разветвленной разведывательной сетью в мире. Поэтому сбор данных по вышеуказанным вопросам особых трудностей не представлял бы. Сбор этих данных облегчала и близость большевистских верхов с верхами мировой закулисы — денежными мешками Уолл-стрит, иначе Фининтерна. Учесть также, что капиталистический мир вползал в мировой кризис и правительствам вышеуказанных стран было не до большевиков. Короче говоря, еще в 1928 году требовалось создать некий прогностический центр, который форсированно промониторил бы мировую ситуацию по вышеуказанным вопросам. А ситуация складывалась для СССР весьма выигрышная — в связи с мировым кризисом 1929–1933 годов в капстранах имел место резкий экономический спад, массовая безработица, обнищание народных масс и прочие минусы этого процесса. С полной уверенностью можно было предположить, что в связи с такой ситуацией на СССР в течение ближайших десяти лет нападать никто не собирается — необходимых сил для этого не было. Поэтому вопрос о бешеных темпах отпадал.

Исходя из разведданных, рассчитать, какие должны быть собственные вооруженные силы примерно через десять лет, и из десятилетней будущности состояния вооруженных сил противника задавать темпы строительства основных объектов индустриализации. Это — три-четыре месяца совместной интенсивной работы Генштаба и плановиков хозяйственного развития. Это предотвратило бы катастрофические коллизии сплошной коллективизации, сохранило бы наиболее трудолюбивую прослойку крестьянства, спасло бы миллионы людей от принудительной гибели в болотах Севера, Сибири и Дальнего Востока. Были бы сэкономлены многомиллиардные средства, израсходованные на содержание охраны, строительство лагерной инфраструктуры, транспортировку ссыльных, их содержание и т. д. Правда, пришлось бы учиться жить с кулаком, а не отнимать у него в 1928 году всю сельскохозяйственную технику (Борисов… С. 86), лишая всяких стимулов к труду; пришлось бы учиться жить и с городским частником, вести с ним диалог. Но ведь в этом и заключается искусство внутренней политики правительства, если оно озабочено сохранением общественной стабильности и приумножением благосостояния народа. Ничего подобного сделано не было. Вся беда народов России в том, что шайка ленинских экстремистов никогда о народном благе не помышляла. Она рассматривала народ как враждебную массу, ее окружающую. Никогда не забывайте о ленинском тезисе из «Что делать?»: «Мы идем тесным кружком, окруженные врагами…» А вокруг был народ российский, ничего не знавший о социалистических утопиях и никогда не помышлявший об их претворении в жизнь. Поэтому, когда встал вопрос об источниках индустриализации и ее темпах, верхи не заморачивались. Пошли по привычному для большевиков пути — пути насильственного принуждения, без всяких изысков при необъятной власти скрутили слегка разжиревший слой российского населения, загнав его в лагерные резервации, лишив всего нажитого египетским трудом. Волевым решением приняли проведение сплошной коллективизации частного сектора в городах.

Ценой чрезвычайных жертв (массовых репрессий, нищенской зарплаты, ежегодных принудительных займов, различных поборов то на авиацию, то на военный флот и пр.) индустриализация достигла своих целей — к началу ВОВ были созданы мощные промышленная база и вооруженные силы, которые по количеству и качеству не уступали наиболее вероятному противнику — вермахту, а по некоторым видам военной техники (например, танкам) далеко превосходили его. Как распорядился этим национальным богатством Сталин, так горячо «переживавший» за оборону страны, чтобы ее «не смяли»?

Советская группировка на западных границах к началу войны располагала 3,08 млн солдат и офицеров; 57 000 орудий и минометов, 13 924 танками и 8900 самолетами. К 22 июня с востока в западные округа прибыло еще 200 000 солдат и офицеров, 2746 орудий и 1763 танка (Кузнецов… С. 115). Германская группировка состояла из 3,5 млн солдат и офицеров, 37 000 орудий и минометов, 3865 танков и штурмовых орудий, 3900 самолетов (указ. соч., с. 114–115).

И только благодаря политической и полководческой бездарности Сталина и трусости всего руководства наркомата обороны во главе с министром обороны Тимошенко и начальником Генштаба Жуковым советская группировка в день нападения Германии представляла абсолютно неподготовленную ни к обороне, ни к нападению дезорганизованную массу, которая за три недели войны потеряла 6000 танков, 6500 пушек, 3000 противотанковых орудий, 12 000 минометов, около 3500 самолетов, около миллиона