Не от мира сего - Иеромонах Дамаскин (Христенсен)

В БОЛЕЕ ПОЗДНИХ РАБОТАХ (предназначенных не столько богословам, сколько простым православным) о. Александр Шмеман сумел дать практические наставления, не вникая в критику «изъянов» традиционного Православия[49]. Но и для него, и еще более для его последователей святоотеческой преемственности не существовало. В лекциях неоднократно ссылаясь на преп. Серафима Саровского, о. Александр Шмеман лишь частично мог оценить великого старца, не в силах проникнуться его подвижническим и провидческим духом (что, к примеру, подтверждается «Великой Дивеевской тайной»), так как сам прервал духовную связь со святыми наших дней, даже с теми, которые следовали духовным заветам самого преп. Серафим Саровского[50] и жили невдалеке.

Им выпала тяжкая задача — сохранить живую связь времен в православной Америке, оттого столь непримиримо высказывались они против «обновленчества». «Шмеманизм» представлял реальную угрозу, но мудрые отцы умели не смешивать явление и личность. Нельзя принять или смириться с извращением Православия, но можно простить человека. Отец Серафим не питал к Шмеману личной вражды, напротив, даже уважал его за твердое стремление донести православную веру до соотечественников–американцев. Опасаясь, что о. Александр может истолковать критику как личное оскорбление, о. Герман вскоре после смерти о. Серафима навестил его, склонился перед ним в земном поклоне и испросил прощение своему покойному брату. Отец Александр Шмеман, чей смертный час тоже был не за горами, с готовностью простил о. Серафима[51].

Так, Божией милостью души о. Серафима и о. Александра примирились для будущей жизни. Нет доказательств, что Шмеман хотя бы частично принял взгляды о. Серафима, однако, несомненно, он отдавал ему должное: как‑никак о. Серафим — плод американского Православия, которому

Шмеман посвятил большую часть жизни. Отец Серафим — не эмигрант, родившийся еще в XIX веке в России, кто призывал американцев к православному благочестию старого уклада, а чистокровный американец, взращенный в миру среди множества религиозных течений, понятия не имевший о Православии. Сызмальства его воспитывали в духе «американской мечты», которую он отверг. Незадолго до смерти о. Александр Шмеман ознакомился с жизнью о. Серафима, жизнью американского православного монаха, и сказал: «Вот человек, за которым будущее».

Пустынь за задворках

Говорят, слышал я, будто невозможно навыкнуть добродетели без ухода вдаль и убегания в пустыню, и удивился, как вздумалось им неопределяемое определить местом. Ибо если навык в добродетели есть восстановление сил души в первобытное их благородство и сочетание воедино главнейших добродетелей для свойственного ей по естеству действования; а это не со вне приходит в нас, как нечто вводное, а прирожденно нам от сотворения, и чрез это входим мы в Царство Небесное, которое, по слову Господа, внутри нас есть: то пустыня излишня, когда мы и без нее входим в Царствие — чрез покаяние и всякое хранение заповедей, что возможно на всяком месте владычества Божия, как поет Божественный Давид: «Благослови, душе моя, Господа на всяком месте владычества Его» (Пс. 102:22). Преп. Никита Стифат.

ХОТЯ ОТЦЫ И ЗНАЛИ, что пустынь в лесных дебрях определена Господом местом их трудов во имя спасения, они не рассчитывали, что каждый гость непременно последует тем же путем. Они понимали: большинство тех, кого вдохновляло пустынножительство и жития святых отшельников, пребудет в миру, ибо именно такие обстоятельства Господь назначил им, чтобы идти ко спасению.

По определению о. Серафима, «пустынь — убежище от мирских потрясений и соблазнов, место неустанного духовного борения во имя Царствия Небесного». Это положение неоспоримо — жизнь в пустыни и впрямь располагает к совершенствованию души, но еще важнее внутреннее расположение души, ощущающей себя в «изгнании». Это состояние могут стяжать все христиане в любых обстоятельствах и условиях жизни.

Как мы уже видели, пустыннический идеал связан исторически с мировоззрением катакомбных первых христиан — мировоззрением сознательной веры, преобразующей жизнь человека, сохраняющей его ум и сердце от мирской пагубы. Отец Серафим часто приводил слова св. Макария Великого: «У христиан свой мир, свой образ жизни, и ум, и слово, и деятельность свои; инаковы же и образ жизни, и ум, и слово, и деятельность у людей мира сего. Иное дело — христиане, иное — миролюбцы; между теми и другими расстояние велико». Отведав небесной сладости пребывания во Христе, христианин призван к неотмирности, к отречению от своего падшего естества, к приобщению, как говорил преп. Никита Стифат, «пустыни страстей», т. е. бесстрастия, что позволит человеку подняться над мирской суетой.

Рассказывая о пустынниках русских лесов — Северной Фиваиды, о. Серафим указывал, что миропонимание пустынников следует воспринимать всем, кто следует за Христом, и в монашестве, и в миру. «Глас Северной Фиваиды зовет нас, — писал о. Серафим, — если не уйти в пустынь (такая удача выпадает некоторым и сегодня, ибо остались еще на земле леса), то хотя бы сохранить «благоухание» пустыни в сердце своем, сердцем и умом пребывая с Божьими угодниками, подобными ангелам, сделать их своими ближайшими друзьями, молитвенно беседуя с ними; сторониться увлечений и страстей мира сего, даже если они возобладают в религиозных учреждениях или вовлекут кого‑либо из иерархов; помнить первым делом, что принадлежишь горнему граду Иерусалиму, граду Небесному, к которому устремлены все дела и помыслы христиан, и уже во вторую очередь — о принадлежности к падшему миру сему. Вкусивший однажды благоухание пустыни, восхитительное чувство свободы во Христе, трезвение в беспрестанной борьбе, никогда уже не удовольствуется ничем мирским, а воскликнет вслед за Иоанном Богословом: «Гряди, Господи!» Дабы услышать: «Ей, гряду скоро!» (Откр. 22:20)».

ВОТ ЧТО ХОТЕЛИ донести до людей в своих книгах и журнале о. Серафим и о. Герман. И неудивительно, что сподобились и конкретными делами помогать христианам в жизни. Об их помощи Владимиру Андерсону уже упоминалось. Он и его семья не только спасали собственные души сознательной христианской жизнью, но и помогали спастись другим. Пережив тяжелое сиротское детство, Владимир всю жизнь помогал обездоленным. Работая в католической благотворительной общине, он с женой Сильвией кормил, одевал и давал приют бездомным. Бродяги не обходили стороной их дом при дороге — знали, что там их ждет вкусная еда и ночлег. Владимир порой брал целые семьи, если видел, что они нуждаются в помощи. Ненавязчиво, личным примером он обратил многих в христианство и Православие.

К этим богоугодным трудам Андерсоны добавили и книгопечатание. Сколько книг выпустил Владимир с сыновьями в семейном издательстве «Православные книги»! В основном духовную классику, давным–давно не переиздававшуюся.

С помощью Владимира пришел к Православию и еще один вдумчивый богоискатель, Крейг Янг. Католик, школьный учитель, как и Владимир, он разочаровался в римской католической Церкви после внезапных и неоправданных перемен 2–го Ватиканского Собора. Познакомились Владимир и Крейг в 1966 году в Сан–Франциско на учительской конференции. Узнав о сомнениях Крейга, Владимир предложил ему открыть душу Православию. Крейг внял словам друга, и случай вскорости представился — похороны архиеп. Иоанна. Они обернулись высоким и благоговейным прославлением православного святого, и у Крейга осталось неизгладимое впечатление. Не раз заглядывал он в книжную лавку братии, писал им, когда они перебрались в Платину. В 1970 году Крейг решился принять Православие. Однако его жена Сюзанна и мысли не допускала, чтобы оставить католичество. Крейг решил свозить жену в усыпальницу архиеп. Иоанна, ибо именно на похоронах этого святого человека ему открылась таинственная сила Православия. Встав на колени перед ракой, Владимир безмолвно молил Владыку Иоанна привести к Православию семью. Помолившись, он подошел к Сюзане. И она не осталась равнодушной к благодати, которой была преисполнена усыпальница, заверила мужа, что поддерживает его решимость принять Православие. Изумленный Крейг тут же поблагодарил архиеп. Иоанна за столь быструю помощь. Тем же годом он, Сюзанна и их маленький сынишка Ян присоединились к Православной Церкви. Крейг принял имя Алексей в честь Алексея, человека Божия.

Он с семьей уже два года жил в местечке Этна (750 жителей) на границе штатов Калифорния и Орегон. На сотни миль окрест не было ни православных церквей, ни православных прихожан. Алексей призадумался: не переехать ли обратно на побережье, поближе к Сан–Франциско, чтобы не отрываться от Церкви. Он написал о своих раздумьях братии в Платину и получил такой ответ о. Серафима: «Уповай на Господа, уповай на волю Его, приведшую тебя из города в маленькое селение».