Не от мира сего - Иеромонах Дамаскин (Христенсен)

Неудивительно, что книгу Шмемана высоко оценили неправославные богословы. Однако других, как, например, о. Михаила Помазанского, одного из наставников о. Германа в Джорданвилле, взгляды Шмемана встревожили. Отец Михаил, получивший богословское образование еще в дореволюционной России, счел себя обязанным отозваться на книгу Шмемана. Написанную им статью о. Серафим перевел на английский и опубликовал в «Православном Слове». По мнению отцов Серафима и Германа, написана она была превосходно: беспристрастно и четко изложены основы Православия в противу искаженной картине, представленной Шмеманом.

О самом авторе «Введения в Литургическое богословие» о. Михаил писал: «Он отдает дань методу, целиком господствующему в современной науке: он, оставляя в стороне идею благодатного осенения, мысль о святости созидателей богослужебного строя, ограничивается целым рядом причин и следствий. Так позитивизм вторгается ныне в христианскую науку, в область истории Церкви во всех ее разветвлениях. Но если позитивный метод признан как научно- рабочий принцип в науках естественных, то его никак нельзя приложить к живой религии, а значит и ко всем областям христианства и Церкви, поскольку мы остаемся верующими».

Трудно сказать, был ли в душе о. Александр таким ярым протестантом, каким казался, или он лишь пытался привлечь внимание неправославных богословов, употребляя модный «научный» стиль с претензией на «объективность». При канонизации преп. Германа он сам испытывал в высшей степени, что такое «культ святых», заявив, что ощутил «всю суть веры». Отец Серафим так прокомментировал его слова: «Сердцем он всё еще православный, однако ум его нацелен на «реформу» Американской Митрополии и Православия в целом, и грядущим поколениям просто не удастся испытать чувств, которые изведал Шмеман. Справедливости ради следует сказать, что, возможно, сам он и не видит себя в роли «реформатора», а лишь грядущие поколения, души менее искушенные и еще более далекие от подлинно православной жизни, вынесут богоборческий вердикт, основываясь на протестантских воззрениях о. Александра Шмемана». Как писал Рене Генон, «восстание против традиционного мировоззрения на полпути не остановить».

Необходимо отметить, что все «реформы» Шмемана суть искренние попытки поднять дух современной приходской жизни. В одной из статей он указывал, что «финансовая несостоятельность Митрополии обнажает и отражает несостоятельность духовную, равнодушие и упадничество». Он совершенно точно определил недуг, как заметил о. Серафим, но прописал не то лекарство. Правящий иерарх Митрополии, Владыка Ириней, пытался как‑то спасти положение и сохранить хотя бы частично литургическое богослужение Русской Церкви. Однако Шмеман считал, что даже эта малая часть кажется прихожанам бессмыслицей. Отец Серафим писал: «Он (Шмеман) готов переписать типикон (устав богослужений) в свете современных исторических познаний. Короче говоря, богослужения должны соответствовать уровню духовно несостоятельных людей! Шмеман бросается «из огня да в полымя», ратует за новый типикон низшего порядка, но ведь и его последующие поколения прихожан Митрополии сочтут «бессмысленным» и чересчур «строгим»!»

Отец Серафим также отмечал, что «новые поколения православных приспосабливают веру к своему низкому духовному уровню — таково, за редким исключением, «веяние» современности».

Подтверждением служит подготовительная встреча к 8–му Вселенскому Собору, созванная в 1971 г. радетелями реформ. Он должен был сыграть роль 2–го Ватиканского Собора, только для православных. Один из докладов назывался «Пересмотр церковных предписаний, касающихся поста, в соответствии с требованиями нашего времени». В нем предлагалось — коль скоро большинство православных не соблюдает всех установленных Церковью постов — облегчить сами посты, «дабы избежать конфликтов верующих с собственной совестью из‑за нарушения церковных правил».

«Такой подход совершенно чужд Православию, — писал о. Серафим. — Он являет собой очевидное и неприкрытое подражание реформистскому духу католической Церкви. Там дело кончилось почто полной отменой постов. Православное правило пощения служит не для того, что предотвратить «конфликты с совестью», а для того, чтобы призвать верующих на стезю смиренной, но вдохновенной христианской жизни. И если им не по силам следовать по этому пути, они по крайней мере сознают, сколь далека их жизнь от образца, от извечной незыблемой нормы. Порочный современный принцип самодостаточности, провозглашенный римскими папами, либо «попускает» верующим отход от этой нормы (что уже проникло и в некоторые православные Церкви), либо изменяет саму норму, чтобы облегчить задачу верующего — и тот опять доволен собой: ведь он «соблюдает все правила»! В этом суть различия мытаря и фарисея: православный всегда чувствует себя грешником, ибо соответствует высоким требованиям Церкви (как по форме, так и по существу); «современный» человек ищет покоя в самооправдании, а не угрызений совести из‑за своего нерадения».

Отец Серафим понимал, что исцеление от этого недуга не в «хирургическом» расчленении Православия, а в воссоздании единого учения, цели, к которой стремились бы люди. Он писал: «Мы — христиане последних времен — далеки от нормальной благочестивой православной жизни.

Сколько ж нужно сил и усердия, дабы к этой жизни вернуться! Но сколь вдохновляет путь к ней! «Просвещенные умы» критикуют православное благочестие, тем самым уводя людей от главного. Отец Серафим указывал, что сейчас нужен «священник «старого уклада», сердце у которого пламенеет Православием и кто так радеет о спасении своей паствы, что не попустит им грехи и мирские привычки, но понудит к высокой духовности».

С БОЛЬЮ В СЕРДЦЕ смотрели о. Герман и о. Серафим на попытки Шмемана создать «американскую» Церковь. Поскольку у Америки нет глубоких, прочных православных корней, пресекать связь с живой традицией — губительно. По словам о. Серафима, Шмеман торил дорогу новому, лишенному корней Православию, и грядущие поколения американцев «даже не узнали бы, чего лишились». Он хотел построить чисто американское, совершенно независимое Православие, основанное на современном научном богословии, а не на живой передаче духовной мудрости ее святыми носителями. Отец Серафим на своем опыте убедился, сколь животворяща такая передача: не будь ее, он бы не приобщился самого сокровенного в православной жизни, ради чего отринул всё мирское. Исчезни эта связь — и ее не восстановить.

Шмеман не придавал значения живым носителям православных традиций, «связующим звеньям со святоотечеством». Св. Симеон Новый Богослов учил, что только благодаря им можно соприкоснуться со святыми древности. Шмеман полагал, что идея «Святой Руси» — не более, чем тоска по романтическому прошлому. А ее святые сыны, занесенные Божественным промыслом на берега Америки, — не более чем кучка эмигрантов, чье влияние весьма ограниченно и чье устаревшее мировоззрение, основанное на «благочестии последних времен», не подходит «к современной миссии православного богословия». И как опровержение тому всего в 20–ти милях от Шмемана жил о. Адриан, живой преемник оптинских старцев, сам стяжавший дар ясновидения и духовного наставничества. Он без предубеждения относился к мыслителям вроде Шмемана, однако тот, зная об о. Адриане, предпочитал черпать мудрость из новомодных источников.

На примерах богословов нового поколения о. Серафим впервые увидел, сколь опасны взгляды тех, кто «мудрее мудрецов», как мешают они передавать живую традицию. Он писал: «В наше смутное время, когда от имени Православия выступает целый сонм самых противоречивых глашатаев, важно понять, кому из них можно доверять, кто представляет истинное Православие. Мало ратовать за Православие святых Отцов, нужно самому проникнуться исконным традициями, не просто заново открыть их на лекциях в современных академиях и семинариях, а получить их непосредственно от живого носителя святоотеческой мудрости. Тот, кто умно толкует ее, не обязательно проникается ею, умудрен лишь тот, кто не полагается на собственное суждение, а постоянно спрашивает своих духовных наставников, как правильно подходить к святоотеческому учению».

После смерти архиеп. Иоанна таким наставником для о. Серафима стал архиеп. Аверкий — именно к нему отсылал братию за советом Владыка Иоанн. Отец Серафим отмечал, что «архиеп. Аверкий твердо держится святоотеческих традиций — таких среди нынешних православных отцов осталось совсем мало. Будучи учеником великого богослова XX века, архиеп. Феофана Полтавского, он сам не только несет, но и передает истинное святоотеческое учение — не прерывается непосредственная связь с прошлым, которому грозит забвение нынешним поколением молодых «богословов», затмивших мудрость святых отцов своим горделивым умствованием. В последние годы голос архиеп. Аверкия как никогда громок и суров. ибо он пытается донести истинное учение до православных христиан, которые почти утеряли «вкус Православия»».