Я не выйду за варвара (СИ) - Вишневецкая Мирослава

Писатели величали эти распирающие чувства любовью, а я убеждал себя, что это не больше, чем похоть. Погруженный в государственные дела с началом открытой войны, я уже и позабыл, когда в последний раз был с девушкой. От того и оправдывал свое влечение к Анне Авроре всего лишь природной необходимостью удовлетворять свои потребности посредством женщин.

А она, как назло, была далеко не посредственной их представительницей. Юная, нетронутая, со стройным станом, что буквально тонул в моих руках. Не лишенная привлекательных округлостей, да к тому же в откровенных по северным меркам нарядах, она сводила меня с ума, не давая нормально спать. Ей Богу, лучше бы она была неуклюжей слонихой: с длинным крючковатым носом, неповоротливая. Словом полной копией своего покойного дяди-императора, которого я прикончил незадолго до нашей первой «встречи».

Так нет же, носик был тонкий, чуть вздернутый. Герцогиня так смешно задирала его при моем появлении, будто от этого будучи на две головы ниже меня, она станет если не выше, то хотя бы вровень со мной. И движения у нее были плавные, как вода, и голос мелодичный, и глаза цвета чистого изумруда… Если коротко, то вовсе она не привлекательна была, нет. Такая же, как другие девушки в ее возрасте. Ну не считая ее неповторимого шарма, императорской натуры и невероятной притягательности. А еще дерзкого характера, тонкой талии, бархатной кожи. И невероятного запаха.

Последней каплей стал случай с нордорийскими стражниками. Она возмущалась и кричала на меня, что я варвар, считая, что я убил их. Анна Аврора оказалась милосердна даже к своим врагам. В тот момент я понял, что она для меня прежде всего женщина и только потом будущая Эрлин. Она вскрыла мою каменную грудь, достав оттуда сердце и терзала его, заставляя меня чувствовать себя человеком — заставляя меня чувствовать боль.

Эту боль я ощущал и сейчас, неся ее невесомую исхудавшую фигурку в купальню. Ее ссадины и побои болели мне сильнее, чем мои собственные, полученные вчера от воинов Джорджа. Я не раз получал подобные. Мое тело и так изувечено шрамами, но они не идут ни в какое сравнение со следами, что остались в душе моей Анна Авроры.

Я снимал с нее остатки платья и ужасался, сколько еще увечий было спрятано под ними. На ее белоснежной, нежной коже бурыми пятнами растекались ссадины и кровоподтеки. Они были везде: на округлых бедрах, узких плечах и тонкой шее.

Смотрел на это все и не понимал, за что Джордж поступил так с ней? Много ли нужно тех усилий, чтобы овладеть ею? Это можно было сделать, не прибегая к такому насилию. Ее достаточно было обездвижить одной рукой, навалившись на нее и удерживая за спиной кисти. Без применения веревки, оставляющей жуткие синие полосы на запястьях.

Но не смотря на изменения в ее теле, Анна Аврора не стала для меня нежеланной. Ее изувеченная наружность по-прежнему была для меня на порядок красивее других. Посему полностью раздев ее, я так и застыл перед ней на коленях, жадно блуждая взглядом по изгибам.

Громкий крик чайки за окном, напомнил мне, зачем мы здесь, и я принялся стягивать с себя одежду. В купальне было слишком натоплено и я и без того вспотел. А может не только потому, что натоплено. Да и к тому же, поливая ее водой, я мог сам вымокнуть. Кроме того, залазить в купель в грязной одежде, что я не менял со вчерашнего утра было не самой лучшей идеей. Словом, оправдывал я себя в тот момент, как мог. Мне думалось, ей будет не так неловко, если она не одна будет обнажена.

Чтобы не пугать Анну Аврору возможной реакцией своего тела, я предусмотрительно накинул ткань на бедра на всякий случай. И уже потом принялся отмывать ее. Признаться честно, это было очень волнительно, но мне не хотелось кому бы то либо доверить такое. Не хотелось, чтобы кто-то видел следы ее унижений. Никогда ранее я не мыл никого, поэтому чувствовал себя немного растеряно. Усадив ее на специальную низкую деревянную скамью для купаний, я для начала, используя ковш, обливал ее теплой водой, попутно смывая руками засохшие следы от рвоты Джорджа.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Она послушно сидела и не мешала мне. Молчала и по прежнему смотрела куда-то перед собой. А я не в силах был с ней заговорить. Не знал с чего начать. Да и придумали вообще хоть в одном языке слова, способные облегчить ее муки?

Вслед за телом я начал мыть ее волосы, перед этим разобрав замысловатую прическу. Они были нежными, как шелк, совсем не такие, как мои. Я понятия не имел, как обращаться с женскими волосами. Моют ли их каким-то особым способом. Благо на входе в купальню, служанка, следовавшая за нами до дверей, сама сказала, как мне быть с ними. В принципе, ничего сложного: намочить, вспенить и смыть. Только так нужно было сделать пару раз и при каждом намыливании еще и подержать пену некоторое время на волосах.

«Некоторое» понятие вообще растяжимое. Забыл спросить об этом. Я никогда не страдал подобным, отмывая свои колючие космы. Просто один раз намыливал и сразу же смывал.

— Как долго держать мыло на твоих волосах? — попытался завлечь ее в разговор, но она ничего не ответила.

Тогда я решил полагаться на собственную интуицию и оставил их в таком состоянии, вернувшись к другим частям тела. Я боялся лишний раз надавить мочалкой, чтобы не задеть ссадины. Водил ею аккуратно, словно протираю хрустальную статую и медленно, очень медленно растягивая собственное удовольствие.

«Да что же я за животное такое?!» — пронеслось в моей голове, когда понял, что ткань, обернутая вокруг моих бедер, безбожно топорщится.

В такой момент, когда ей невыносимо плохо после пережитого, мои низменные инстинкты не только взяли верх над телом, но и настойчиво пытаются захватить сознание. Пришлось отойти и облиться несколькими ведрами с ледяной водой.

Холод привел меня в чувство и, вернувшись к ней я смыл с ее волос пену, а затем снова намылил их и опять принялся натирать ее тело. Я старался. Честно старался. Но не выдержал и выкинул ко всем чертям эту проклятую мочалку. Стал бессовестно водить руками по ее телу. Мне это нужно было, как воздух. Корил себя, но ничего не мог с собой поделать. Чувствовал себя последней мразью в империи, разу раз отходя выливать на себя холодную воду. А потом возвращался к этой невыносимой пытке, желая получить то, что должно было стать моим еще давно.

Но я не мог поступить так с ней, не сейчас. Не после того, как над ней надругался Джордж. Ей нужно дать время, чтобы она отошла. Но у меня этого времени катастрофически не было. Стрелка моих биологических часов постоянно показывала двенадцать. Если так пойдет дальше, то я закончу все запасы холодной воды во дворце.

А пока они не исчерпались, я продолжал себя мучить. Мои бесстыжие глаза, мои загребущие руки упивались ею, так что казалось я вот-вот захлебнусь от нахлынувших чувств. Все это время, до встречи с ней я будто не знал о их существовании, а теперь не в силах был справится с обрушившимся на меня потоком. Я еле сдерживал свои губы, чтобы не льнуть ими к ней развратно: легкими, почти невинными поцелуями касался ее тоненьких лодыжек и посиневших от веревки запястий. Как верный пес, зализывал раны своей хозяйке, целуя все ее бесчисленные ссадины и синяки.

— Анна Аврора, — шептал я, прикасаясь к синему пятнышку на ее ключице, — Эрлин моя.

Я всеми силами старался показать ей, что она мне ни в коем случае не противна, даже после того, что ее насиловал Джордж. В каждое свое движение я вкладывал столько нежности, насколько было способно мое северное холодное нутро. Целовал ее, сходил с ума от возможности взять ее прямо сейчас, но боялся… Сорваться и обидеть ее, напугать своим низменными порывами. Боялся перейти выставленную мной самим черту и накинутся на нее, как одичалое животное. Присосаться к ее губам, как пиявка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Так и мучил себя, ходя по краю, пребывая в пограничном состоянии. Не трогать ее не мог и оторваться не в силах. Невинно касался губами ее ран, а в голове уже давно перешел все границы, доводя нас обоих до края. Так ломало меня, так спирало все груди от жара, аж руки невольно трусились, сгорая от желания прижать ее к себе.