Между Лондоном и Москвой: Воспоминания и последние записи - Иоахим фон Риббентроп

случае выступления против Англии США могут вмешаться. Это, естественно, принималось нами во внимание. Но мы очень надеялись, что этого не произойдет и Америка в войну не вступит. Впервые я узнал о нападении на Пёрл-Харбор из берлинской прессы, а лишь потом от японского посла Осимы. Я готов заявить под присягой, что все остальные сведения, документы и версии, свидетельства — фальшивки. Я готов пойти дальше: я утверждаю, что нападение застало врасплох даже японского посла — по крайней мере он мне так говорил…

Д-р ХОРН. Какие обстоятельства склонили Гитлера и вас вступить в войну с США на стороне Японии?

Фон РИББЕНТРОП. Когда пришло известие о Пёрл-Харборе, фюрер столкнулся с необходимостью принять решение. В соответствии с обязательствами по Тройственному союзу мы должны были оказать помощь Японии лишь в случае нападения на нес самое. Я пришел на прием к фюреру, объяснил юридические аспекты ситуации и высказал мнение, что, хотя Германии и желателен новый союзник против Англии, нам придется считаться с еще одним оппонентом в случае объявления войны Соединенным Штатам.

Затем фюрер пришел к решению, что, поскольку США уже открывали огонь по нашим судам и, таким образом, мы практически находимся в состоянии войны с ними, оставался лишь вопрос формы. Даже в результате какого-либо инцидента мы могли оказаться в официальном состоянии войны с США. В конечном счете было ясно, что сложившееся в Атлантике положение неизбежно приведет к войне Германии с США. Затем он дал мне указание подготовить ему ноту, в которую позже внес исправления, и вручить ее американскому послу.

Д-р ХОРН. Как взаимодействовал МИД с союзниками Германии во время войны?

Фон РИББЕНТРОП. Вполне естественно, мы поддерживали тесные контакты с Италией. Под этим я имею в виду то, что в ходе дальнейших военных действий фактически нам пришлось самим отвечать за военные операции этой страны или как минимум нести совместную с ней ответственность.

Взаимодействие с Японией было очень трудным по той простой причине, что мы поддерживали связь с правительством этой страны, только по воздуху. Иногда удавались контакты с помощью подводных лодок, но не существовало никакого координированного военного или политического плана кампании. Я думаю, что в этом отношении генерал Маршалл был прав, когда сказал, что не существовало тесного взаимодействия или совместного планирования. Его в самом деле не существовало.

Д-р ХОРН. Как складывалось взаимодействие с Италией?

Фон РИББЕНТРОП. Как я только что сказал, мы, вполне естественно, поддерживали тесные связи с Италией, однако возникали трудности из-за разного рода воздействий на эту работу. Италия с самого начала показала себя очень слабым союзником во всех отношениях.

Д-р ХОРН. Почему в ходе русской кампании вы предложили Гитлеру заключить сепаратные мирные соглашения?

Фон РИББЕНТРОП. В Москве между советским правительством и нами, между Сталиным, Молотовым и мной, а также фюрером установилась определенная атмосфера доверия. Например, фюрер как-то сказал мне, что с доверием относится к Сталину, которого он считал одним из выдающихся исторических деятелей и чьим величайшим достижением является создание Красной Армии. Но трудно предугадать, что может случиться. Мощь Советов возросла и стремительно наращивалась. Трудно было представить себе, как вести теперь дело с Россией и как вступать с ней снова в соглашения. Сам я всегда пытался по дипломатическим и иным каналам поддерживать в некоторой мере отношения, поскольку все еще надеялся, что мир в некотором роде может быть достигнут, что облегчило бы ситуацию на Востоке и позволило бы Германии сосредоточить свои силы на Западе, а возможно, даже и привести к всеобщему миру. Имея все это в виду, зимой 1942 г., незадолго до Сталинграда, я в первый раз предложил Гитлеру заключить соглашение с Россией. Я предложил это после англо-американской высадки в Африке, которая вызвала у меня неприятные чувства. Адольф Гитлер — встреча состоялась в его поезде в Бамберге — весьма категорически отверг идею подобного мира, поскольку, как он считал, это могло бы вызвать пораженческие настроения и т. п. Тогда я предложил ему заключить мир с Россией на умеренных условиях.

Второе. В 1943 г. я вновь обратился к фюреру в письменной форме с предложением подобного мира. По-моему, это было после падения Италии. В то время фюрер был готов к такому решению, он обозначил возможную линию взаимной демаркации, которая могла быть принята, и сказал, что окончательный ответ даст на следующий день. Однако назавтра я не получил от него ни полномочий, ни одобрения. Думаю, фюрер, вероятно, полагал, что заполнить пропасть между национал-социализмом и коммунизмом невозможно и что такой мир будет не чем иным, как прекращением огня.

Я предпринял еще одну или две попытки, но фюрер придерживался мнения, что сначала должен быть достигнут решающий военный успех, только после этого мы сможем начать переговоры, в противном случае они окажутся бесполезными.

Если Бы меня спросили, могли Бы переговоры закончиться успешно, я бы ответил, что вряд ли. Мне кажется, что, учитывая жесткую позицию, занятую нашими оппонентами, в особенности Англией, даже в начале войны не было никакого шанса, что Германия сможет добиться мира, а это устраивало как Восток, так и Запад. И я убежден, что с Касабланкским заявлением [Рузвельта и Черчилля] о безоговорочной капитуляции такая возможность полностью исчезла. Я основываю свою позицию не на чисто абстрактных рассуждениях, а на многочисленных сообщениях, сделанных по косвенным каналам, зачастую довольно неопределенных, которые выражали точку зрения лиц, имевших решающее влияние на политику в своих странах. Они требовали войны до победного конца. Я думаю, фюрер был прав, когда говорил о бесполезности переговоров подобного рода.

Д-р ХОРН. Перейдем к другому вопросу. Свидетель Лахузен[184] дал показания, что в сентябре 1939 г. состоялась беседа в личном поезде Гитлера, на которой присутствовали и вы. В ходе беседы говорилось о создании повстанческого движения в польской Украине. Что послужило причиной этой беседы и какова была ваша роль в ней?

Фон РИББЕНТРОП. Я помню, как в ходе польской кампании адмирал Канарис, шеф контрразведки вермахта, по своей инициативе встретился со мной. Это был короткий личный визит, он часто наносил их. В то время я находился в своем купе поезда фюрера. Не помню, чтобы там тогда присутствовал свидетель Лахузен. У меня такое впечатление, что я вижу здесь господина Лахузена впервые. Канарис время от времени посещал меня, чтобы проинформировать о своей деятельности в разведке и других областях. И на этот раз он сделал так же. По-моему, это он сказал, что посланы агенты, чтобы поднять восстание среди украинцев и других меньшинств в тылу польской