Много снов назад (СИ) - "Paper Doll"

В то же время Рози чувствовала, что не могла поступить иначе, поскольку была полна горечи того дня, когда вывернула наизнанку душу, а в ответ была грубо брошена. Желание своеобразной мести было своего рода инфантильностью, которой она поддалась, даже не заметив того. Злостный порыв, короткая вспышка, последствие которых могли привести её невесть к чему.

Звонок в дверь. Рози встрепенулась, подскочила в ту же секунду на месте. Проверила часы — половина одиннадцатого вечера, достаточно поздно для визитов. Завязала халат покрепче, заправила за уши сохранявшие влагу волосы. Тревога разошлась по телу электрическим зарядом. Это мог быть кто-угодно: отец, брат (наименее желаемые гости), Реджи (вряд ли, потому что лишь недавно уехал) или Бри (но почему так поздно).

Она не могла распознать человека в дверном глазку, поскольку тот локтем упирался прямо в стекло. Ледяные пальцы страха коснулись её естества. Рози чувствовала мурашки по коже, когда неторопливо повернула ключ в дверях и открыла их.

Перед ней стоял Дуглас. Это заставило её выдохнуть с облегчением, прежде чем потерять дар речи. Считанные секунды, и она снова задержала дыхание, глядя на него.

— Что вы…

Рози только и успела открыть рот, как он подался вперед, обхватил её лицо руками и крепко поцеловал в губы. Его поцелуй был с примесью никотина и крепкого алкоголя, но Рози это даже нравилось. Ноги в ту же секунду стали ватными, и она едва смогла бы держаться на ногах, если бы только он её не поддерживал. Сердце пропускало быстрые удары, пульс участился до невозможного.

Это было странно и почти невозможно. Её разум даже прошибла внезапная мысль о том, что всё это был лишь сон. Только стоило открыть Рози глаза, Дуглас оставался на месте.

Глава 23

Дуглас не пытался избегать Кэрол после всего произошедшего, хоть и на утро она не обнаружила его в своей постели. Они провели вместе ночь, и ничего особенного в этом не было. Точно не для людей их возраста. Точно не для Дугласа. Он находил в этом нарушение профессиональной этики, поскольку они продолжали оставаться коллегами, но не более. На самом деле проведенное с Кэрол время мужчина находил потраченным впустую. Большого удовольствия их близость ему не принесла.

По большей части, им руководила не страсть, а злость, пожаром опаляющая здравый рассудок. Дым ослеплял взор, и он даже не замечал, с кем, в сущности, был, поскольку наиболее важным было то, с кем он быть не мог. Кэрол разожгла его пыл, уронила зажженную спичку в копну сухого самообладания, с которым в последнее время стало всё труднее сражаться. В её постели Дуглас вел ментальное сражение с собой, из которого вышел скорее проигравшим, нежели победителем, ведь стоило ему проснуться подле Кэрол, как действительность ударила по вискам головной болью.

У него не было намерения засыпать рядом, но усталость накрыла теплыми объятиями. Ночь была без снов, Дуглас просто был потерян в чёрном эфире без ограничений в виде пространства или времени. Измотан физически и ментально, он был бессилен даже перед тем, чтобы бодрствовать во сне, что-то делать, просто быть там. Тем не менее, погружения в пустоту было достаточно для восстановления сил. Дуглас открыл глаза, когда первые лучи позднего февральского солнца начали слепить через тонкую щелку незадёрнутых до конца штор.

Дуглас успел забыть, что был не дома. Смотрел несколько минут в потолок, заложив руки за голову, когда чужое сонное мычание нарушило поток пробуждающихся ото сна мыслей. Кэрол ещё спала, когда первое, что он успел произнести вслух, было ругательство, выпущенное в ладони, прикрывающие лицо. Убегать было глупо, но ждать, пока Кэрол проснется было слишком обнадеживающе. Он не сбежал, но поспешно ушел, не оставив по себе и записки.

Прошли выходные, и Дуглас первым появился на пороге кабинета Кэрол. Вежливо постучал, прежде чем она разрешила войти, чем сама женщина зачастую пренебрегала, врываясь к нему без приглашения. Прежде он ещё ни разу не находил повода быть гостем в её кабинете, а потому увидеть, что тот был в разы меньше его собственного, было странно. Пространство вокруг было также захламлено множеством книг, папок, прочих бумаг, а потому воздух был плотный, полон удушливой пыли, оседающей на легких. Помимо этого в помещении было темнее обычного, поскольку единственное окно, находившееся сразу за спиной Кэрол, было прикрыто тонкой тюлью, что не полной мерой спасала от солнца, но в то же время лишь немного приглушала его свет, из-за чего среди дня была зажжена настольная лампа, неприятно режущая глаза женщины.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Кэрол выключила лампу и потерла уставшие глаза. Дуглас заметил, как выражение её лица сменилось с удивленного на смущенное. Он занял место в кресле напротив, когда она вжалась в собственное, сложив руки на груди и выпятив вперед подбородок с напускной небрежностью.

Дуглас не находил смысла ходить вокруг да около. Объясниться с Кэрол было куда проще, чем с Рози, а потому временить с этим он не находил смысла. Недосказанность толкала на предположение, в котором обязательным было наличие двух сторон, из которых Кэрол непременно выбрала бы ту, что была полна надежды. Он не хотел пренебрегать её уязвимостью, а потому сухо и без обиняков пытался объяснить, что проведенная ими ночь, если и не была ошибкой, то стала исключительно результатом физического влечения, а не душевной близости.

Говорить для него было куда проще, чем ей всё слушать. Голос Дугласа был ровным, уверенным, но в то же время мягким. Ни единой запинки, сухого кашля или прочищения горла. Он будто выступал на заседании суда, а не перед женщиной, которая с напускной стойкостью выслушивала его, потупив стеклянные глаза вниз.

Когда Дуглас умолк, Кэрол не спешила отвечать. Сидела, надув красные губы, и притоптывала ногой под столом. Он не торопил её с ответом, что должен был стать не более, чем формальностью, поскольку изменить чего-либо она уже была не в силах. Дуглас не обязывал её обещаниями, не давал клятв или заверений в чем-либо. Они были взрослыми людьми, для которых секс перестал быть забавой, но и не был, в полной мерой, проявлением чувства. Смесь желания и потребности — вот, как можно было обозначить ту ночь. Иначе могло быть, только если бы на месте Кэрол оказался бы другой человек, что он боялся даже воображать.

— Я не буду винить тебя, если тебе, действительно, нравиться эта девчонка. Она отвратительная, но от того не менее красивая, — вздохнула Кэрол, прежде чем выдать грустную улыбку. — Даже если она тебе не нравиться вовсе, так даже лучше. Боже, это даже не моё дело вовсе, — она махнула рукой, выдав короткий нервный смешок.

— Всё в порядке, — Дуглас двинул плечами, не подавая виду, будто она была права или нет. — Мы могли бы и дальше оставаться друзьями, если ты только этого захочешь.

— Если мы смогли забыть о нашей первой ночи, то сможем забыть и об этой, — Кэрол говорила неуверенно, но это было именно то, что ему хотелось слышать, а потому возражать никто не стал. — В конце концов, мы взрослые люди. Всё останется, как прежде. Обещаю, — она поднялась с места и протянула вперед открытую ладонь. Дуглас поднялся следом и пожал её, довольный хотя бы одним решенным вопросом.

И всё же этот разговор изменил их отношения. Кэрол уже не была частой гостьей в его кабинете, наведываясь изредка и зачастую по делам. Натянуто улыбалась, когда они проходили мимо друг друга, но не останавливала посреди коридора, чтобы рассказать очередную сплетню, как бывало прежде. Не поджидала нарочно после занятий или во время обеденного перерыва, чтобы вместе отправиться куда-то.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Без зазрения совести Дуглас чувствовал облегчение. Кэрол более не донимала его, а потому на работу он начал ходить с большей охотой, чем прежде. Если она намеревалась своей отчужденностью насолить ему, то получилось всё в точности наоборот. Дуглас совсем не думал о Кэрол и об испытываемых ею чувствах, поставив для себя все точки над «і».

Гораздо более его коробила Рози. Из-за свободы, любезно предоставленной Кэрол, у него появилось гораздо больше времени думать о девушке, которую он встречал вопреки обстоятельствам всё реже. Казалось, она ещё прочнее, чем прежде, въелась в его голову, проникла под кожу, влилась в кровь.