Дело принципа - Денис Викторович Драгунский

class="p1">— Конечно, — сказал он, — я всего лишь адвокат, поверенный вашего папы. Но не только.

— Так кто же? — спросила я. — Простите, дорогой господин Фишер, чтобы выполнять ваши просьбы и слушаться вашего «надо» и «вы должны», я прежде всего должна знать, с кем я разговариваю. Только, умоляю вас, не говорите, что вы просто доброжелатель или старший друг.

Господин Фишер пожал плечами, открыл свой саквояж, расстегнул маленький внутренний карман и достал эмалированный жетон, на котором был имперский орел и трехзначный номер.

— Понятно, — сказала я. — Тайная полиция?

— Если вам все понятно, — сказал он, — зачем нужны слова?

И он, подбросив этот жетон в руке, как большую монету, снова положил его в саквояж. Я заглянула туда. Вернее, он как бы пригласил меня заглянуть туда, потому что раскрывал саквояж и перепрятывал жетон прямо у меня под носом. Я увидела среди бумаг настоящий армейский пистолет. Не дамский велодог, как у меня, а нечто большое и серьезное. Я не разбираюсь в марках оружия. Но, кажется, такие я видела у офицеров. Темные металлические рукоятки с деревянными накладками торчали из их кожаных кобур.

— Понятно, — еще раз сказала я. — А скажите мне, зачем это надо?

— Есть очень опасный человек, — объяснил господин Фишер. — Вернее сказать, его не без основания считают опасным. Есть основания полагать, что он сейчас здесь. Его надо обнаружить. И…

— И пристрелить? — спросила я.

— Если не получится быстро и при этом законно арестовать, то придется пристрелить, — сказал он.

— Все это сильно напоминает бред, господин поверенный, — вздохнула я. — Послушайте себя сами. Есть один человек, — я подняла палец, — который вообразительно хочет прекратить карнавал, наш карнавал. Этот неуловимый негодяй, агент вражеской разведки или уж я не знаю кто, так всесилен, что в одиночку способен прекратить карнавал? Называя вещи своими именами — погубить нашу великую империю, так? А вся имперская полиция, обыкновенная и тайная, не может его поймать? И последняя надежда империи — это маленькая девочка Далли, то есть Адальберта-Станислава Тальницки унд фон Мерзебург. Которой еще не исполнилось шестнадцать. Господин Фишер, давайте не будем играть в агентов и полицейских. Будем проще. Хотите, я отдамся вам прямо здесь, под этими кустами? И отвяжитесь от меня со своими романтическими бреднями. Ну, желаете? — Я сняла накидку, бросила ее на газон и сделала вид, что расстегиваю блузку.

Отто Фишер внимательно на меня посмотрел, пожевал губами, пожал плечами, сморщился, махнул рукой, застегнул свой саквояж, вышел из калитки и быстро-быстро пошел вниз. Я посмотрела ему вслед и увидела, что он, пройдя шагов двадцать, вдруг бросился куда-то вбок и исчез. Я пошла следом за ним. Ага, понятно! В балюстраде был сделан небольшой проем, а вниз, между заборами, ограждавшими земельные участки, шла крутая каменная лестница. Такая вроде тропинка, которая шла наперерез пологим петлям дороги, опоясывающей холм.

От этих разговоров у меня в горле пересохло, и я решила еще раз зайти в гастхаус.

XX

Была прекрасная погода.

Солнце уже было довольно высоко, но светило с нашей стороны. То есть не с нашей, а со стороны Хох. Наша-то сторона, где мы жили с папой, была сторона Нидер. Но поскольку я сейчас была на Хохе, у меня само сказалось про нашу сторону. Совсем запуталась. Но неважно. В общем, солнце было уже высоко. Оно стояло прямо над холмом, по которому я шла, спускаясь по широкой старой дороге, вымощенной, наверно, лет триста назад. Примерно тогда же, когда здесь появились первые маленькие дворцы, о которых рассказывал Петер и которые сейчас частью пришли в запустение, а частью были переделаны в дома под сдачу.

Я подошла к известняковому парапету, который шел по внешней части улицы Гайдна, посмотрела вниз.

Река текла ясная и золотая. Были видны кончик Инзеля и мост. Ни одной баржи, ни одного парохода на реке, и от этого было особенно красиво. На той стороне видна была Эспланада, но, потому что я стояла не очень высоко, наш дом виден не был, хотя я примерно знала, где он находится. Зато была видна зеленая крыша гостиницы, которая заслоняла нашему дому вид на реку. Левее были видны шпиль собора Иоанна Евангелиста и огромное здание Старой Королевской канцелярии.

Мне показалось, что оно не такое уж красивое издалека. Когда проходишь вблизи, особенно если проезжаешь на коляске, запрокидываешь голову, видишь высоченные резные колонны, узорчатые стены с окнами-витражами (между каждыми двумя колоннами по два окна), а между окнами на постаменте бронзовая статуя какого-нибудь короля. Вся династия, вернее, несколько династий, которые когда-то жили и правили в нашей стране, выставились на этих постаментах Королевской канцелярии, а сами постаменты украшают сценки, исторические события, битвы, коронации и погребения. Так что, если ехать мимо Королевской канцелярии, которая одной стороной выходит на Кенигштрассе, а другой на Эспланаду, — очень красиво. А вот с другой стороны реки, с холма все это величественное сооружение, вся эта исполненная в бронзе и мраморе история королевства и империи казалась ужасно пошлой и безвкусной. Было похоже на какую-то резную шкатулку, из тех, что продаются в магазинах и предназначены для хранения катушек с нитками, иголок, ножниц, аршинов и прочего швейного инструмента для молоденьких женушек мещанского звания. Я когда-то спросила госпожу Антонеску, зачем нужны такие шкатулки. «Их дарят девушкам на свадьбу», — объяснила она.

Со слова «свадьба» моя мысль перескочила на вчерашнее приключение.

До этого я шла весело, почти вприпрыжку. Ясное солнце и красивый пейзаж радовали меня, но вдруг мне стало чуточку не по себе, и дальше я пошла медленно-медленно, вспоминая то, что произошло. Но, поверьте, меня совсем не интересовал этот сыщицкий сюжет. Я думала о другом.

Я вспоминала, как мои подружки, обмениваясь книжками новейших любовных романов, обсуждали мужчин и всякий раз сходились на мыслях, что мужчины — это ужасные создания, настоящие скоты, похотливые животные, что им нужно только «это», и больше ничего. «Это» не только в смысле «это дело», но и в женщине им нужно «это место», только оно, и больше ничего. Особенно же ярко я вспомнила, как мои подружки обсуждали какой-то роман, где муж главной героини изменял ей со служанками, кухарками, а также птичницами и уборщицами картофеля, когда дело происходило в поместье. Его жена была такая красивая, утонченная, нежная, с осиной талией, высокой грудью и золотистыми локонами, а он изменял ей с плюгавыми, чернявыми, костлявыми плебейками. Все удивлялись, зачем он так поступал, что ему на самом деле было надо, но две самые умные девочки сказали, что