Голодная Гора - Морье Дю

Вся беда в том, что ему гораздо легче острить, чем высказывать правильные мысли - да что там говорить, если вообще принимать политику всерьез, это конец всему. Вот стоит председатель, звонит в колокольчик, призывая к молчанию, а вот и он сам, рядом с председателем, и на него устремлено бог знает сколько враждебных глаз. Но какое это будет иметь значение, в конечном итоге? Это просто один из способов провести вечер.

Его появление было встречено мяуканьем, шиканьем и свистками, которые он слушал, улыбаясь и засунув руки в карманы, а потом достал большие часы, включил со щелчком секундомер и стал внимательно смотреть на циферблат, что вызвало в аудитории взрыв хохота, после которого наступила тишина.

- Должен вас поздравить, у вас это заняло не так уж много времени, гораздо меньше, чем в других местах, где мне приходилось выступать.

В зале снова засмеялись, и Генри, поймав красную розетку, которую ему кинул кто-то из энтузиастов-либералов, приложил ее к другому борту своего фрака.

- Я не сомневаюсь в том, что доблестному избирателю отлично известно, что собой представляют политические взгляды мистера Сартора, кандидата от либералов, - сказал он. - Если это так, он знает гораздо больше, чем я. Насколько я понимаю, мистер Сартор голосовал один раз за одно, два раза за противоположное, а потом три раза снова за первое. Недавно он вам сообщил, что в свои молодые годы принадлежал к тори. Он сказал, что всосал взгляды тори с молоком матери, из чего можно сделать заключение, что он вскормлен на родине... Кроме того, он заявил, что тори - наследники книжников и фарисеев, из чего я могу заключить, что партия тори существовала еще тогда, когда древние бритты разгуливали в боевой раскраске и швыряли каменья в Юлия Цезаря с Дуврских утесов. Если бы наш поклонник истории заглянул еще немного подальше, он, несомненно, связал бы тори с жрецами Ваала. Я не уверен, что архитектор, воздвигший Вавилонскую башню, был тори - нет-нет, однако не исключено, что искуситель, который в недобрый час прокрался к уху многажды обманутой и многогрешной Евы, был тори. Итак, если все это верно, с тори мы покончили, этот шар окончательно выбит из игры.

Герберт, скрестив руки на груди, улыбался, слушая своего брата. Как это напомнило ему юношеские годы и дискуссионное общество в Итоне - Генри, который стоял, засунув руки в карманы и слегка наклонив голову, совершенно так же, как он стоит сейчас и наслаждается тем, что то и дело покусывает своих слушателей. Теперь он, однако, заговорил о более острых вопросах, его то и дело прерывали голоса из зала.

- Вы просите меня определить, что такое либерал? - спросил Генри. Хорошо, я это сделаю. Либерал - это тот, кто либерально, то есть свободно, обращается с чужими, вверенными ему деньгами. Сейчас, по сути дела, уже нет такого понятия как "либерал". Существуют только конституционалисты и революционеры.

Это, естественно, вызвало целую бурю, и Фанни, опасливо оглянувшись через плечо, подумала, как они будут выбираться из зала, если начнется свалка.

- А ну-ка, свистните еще пару раз, я с удовольствием вас послушаю, подзадоривал аудиторию Генри. - Ничто так не добавляет интереса к жизни, как хорошая словесная перепалка. Ведь если бы мы все придерживались одного мнения, мы бы все влюбились в одну и ту же женщину.

Эта острота была встречена новым взрывом хохота, но Том Калаген, пощипывая бородку, покачал головой и обменялся понимающим взглядом с Биллом Эйром. Все это, конечно, очень забавно, однако это не способ выиграть предвыборную кампанию. Генри, по-видимому, заметил этот взгляд, потому что не прошло и трех минут, как он уже занялся обсуждением одного из самых жгучих вопросов.

- Я убежден, - говорил он, - что не следует пренебрегать институтами, которые освящены веками и прочно укрепились в душе и сознании людей. Непонимание того, к чему это может привести - вот корень зла. Британская конституция покоится на двух столпах, это Церковь и Государство. Те, кто отделяет церковь от государства, заставляя искать убежища в сектах, посягают на самую суть Конституции. Перемены ради самих перемен всегда нежелательны, поскольку они неизменно связаны с упадком.

Как это верно, думала тетушка Элиза, перемены и упадок. Это заставило ее вспомнить отца и долгие тоскливые годы, которые он провел в Летароге, удалившись от дел, вдвоем с этой ужасной экономкой, сумевшей его заполучить. Элиза была уверена, что он оставил ей в своем завещании гораздо больше денег, чем она заслуживала, к тому же, неизвестно, куда девался серебряный чайный сервиз, и это просто неслыханно. Он ведь по праву должен принадлежать ей, единственной оставшейся в живых дочери; перемены и упадок, какой он умный человек, наш Генри!

- Просвещение рабочего класса должно быть основано на религии, продолжал Генри.

Том Калаген выпрямился в своем кресле. А-а, вот это уже идеи Кэтрин. Генри сам никогда бы до этого не додумался.

- Образование, в основе которого лежит что-либо другое, не принесет никакой пользы; а вот образование, основанное на религии, возвысит низшие классы, и они смогут занять подобающее положение в обществе. Я верю и надеюсь, - говорил он, - что в скором времени мы увидим великое возрождение Церкви, если только наше духовенство не подменит истинную сущность религии формальными обрядами христианства.

Герберт заморгал. Не намек ли это на него? В Оксфорде он прошел через фазу англиканства, но с этим давно уже покончено. Как странно слышать этот торжественный тон. Неужели он действительно так думает или просто пытается разозлить слушателей?

- Мы, партия консерваторов, предоставили массам избирательные права, говорил Генри, - и теперь наш долг, долг каждого человека, распространить благо образования среди масс, получивших это право. Я твердый сторонник обязательного образования. Ни один человек, по моему мнению, не имеет права растить своих детей так, как он растит свинью или другую скотину.

Как забавно, думала его мать Фанни-Роза, видеть, с какой серьезностью Генри изрекает эти глупости. Ведь, кажется, только вчера он бежал вверх по лестнице в Клонмиэре, прижимая ручонки к голой попке, а она неслась вслед за ним с туфлей в руке, которую и не думала употребить в дело. Какое было прелестное утро! Дети сняли с себя все и играли голышом на траве перед замком. Барбара, выглянув из окна своей комнаты, была страшно шокирована, она умоляла отвести детей в комнаты, прежде чем вернется дед. Нет сомнения, Генри, да и все остальные, росли как поросята; насколько было легче предоставить им полную свободу - пусть себе растут, как трава... И вдруг в памяти ее встал Джонни - изображая индейца, с перьями в волосах он выглядывает из-за кустов рододендронов и целится из лука, а Джон говорит ей своим тихим спокойным голосом: "Я не могу его отшлепать, что бы он ни делал. Мы его создали, ты и я; и теперь он - все равно, что мы сами". Но все это в прошлом, все кончено, и нельзя об этом думать; прошлое умерло и кануло в вечность, а вместе с ним и они тоже. А настоящее - вот оно: сидеть в битком набитом зале и слушать Генри.