Голодная Гора - Морье Дю

- Вы знаете, что я родился на той стороне воды, - говорил Генри. Ничего постыдного нет в том, чтобы быть из тех же мест, что и Берк, и Пальмерстон, и Веллингтон, однако я могу сказать, что Бродрики живут на этой стороне на протяжении уже трех поколений, я принадлежу к третьему. Здесь жили мой дед, потом отец, здесь я жил ребенком и здесь живет мой брат. В этой стране покоятся останки моего деда. Может быть, со временем и я буду лежать здесь.

А потом все кончилось, были аплодисменты и свистки, пенье и крики, председатель поднял руку, призывая к молчанию, и предложил выразить благодарность оратору; все смешалось, люди двинулись к выходу, и дело обошлось без тухлых яиц, однако и без бурных оваций.

Семья отправилась в "Королевский Герб" обедать. Генри поздравляли, его хлопали по плечу по крайней мере с десяток совершенно не знакомых ему людей и еще десяток знакомых, и все говорили, что место в парламенте ему обеспечено.

- Как ты похож на моего брата Генри, твоего дядюшку, - говорила ему тетя Элиза. - Помню, он всегда приводил те же самые доказательства. А твой папа сидел, откинувшись на кресле со щенком на коленях и не обращал ни на что внимания. Мне так приятно было слышать твои слова о том, чтобы обязательно был правящий класс. Люди, с которыми я вынуждена встречаться в Сонби, поистине ужасны. В старые времена к ним никто не поехал бы с визитом.

- Вам бы следовало пожить в Ницце, - сказала Фанни-Роза, - там не встретишь никого ниже графа. Их там, как собак нерезаных. Мне понравилась твоя речь, Генри. Только я не пойму, отчего ты хочешь, чтобы пабы по воскресеньям были закрыты? Это приведет только к тому, что в субботу они напьются еще сильнее. Что же до твоего замечания по поводу католиков по ту сторону воды, то можно было бы добавить старинную пословицу: "Святой Патрик был джентльменом и родился от приличных родителей". Дадут нам, наконец, поесть в этой гостинице?

- Вы должны извинить мою мать, - смеясь, сказал Генри Тому Калагену, пожив во Франции, она приобрела вкус к изысканной пище, и теперь ей каждые полчаса подавай салаты да омлеты. Кельнер, нельзя ли поторопиться с обедом?

- Никогда в жизни мне не приходилось иметь дело с таким количеством священников, - сказала Фанни-Роза. - Разве только однажды, когда в замок Эндриф приехал епископ Сонбийский и остался там ночевать. Он привез с собой капеллана и парочку викариев. Мы с сестрой Тилли были в то время весьма своевольными девицами, так вот, мы прокрались в их комнаты, пока все сидели за обедом, и выбросили в окно их ночные рубашки, так что их преподобиям пришлось спать, в чем мать родила... Не смотрите на меня так испуганно, Билл. Я вас шокировала? Зря, вы ведь женатый человек, и вам, верно, приходилось спать без ночной рубашки.

- Вы знаете, миссис Бродрик, - обратился к ней Том Калаген, - Генри похож на вас гораздо больше, чем принято думать. Мне часто говорили, что он - копия своего дядюшки Генри, а характером весь в деда, однако теперь я вижу, от кого он унаследовал свой острый язык.

- О да, мы, Флауэры, всегда владели даром речи, - сказала Фанни-Роза, это частенько помогало нам выкручиваться из затруднительных положений. Нет, больше всего на меня похож Герберт, и он так боялся того, что из него может получиться, что со страха надел на себя собачий ошейник*. Что касается Генри, то люди правы, сравнивая его с дедом и дядюшкой. В нем сочетаются трезвый практицизм первого и шарм второго. Посмотрим, какое из этих качеств возьмет в нем верх... Что это нам принесли? Жареную свинину? Мне постоянно хотелось жареной свинины, когда я носила Эдварда, поэтому у него, наверное, такие курчавые волосы, но с той поры я видеть ее не могу. Скажите кельнеру, чтобы принес мне вместо этого рыбу.

Братья подмигнули один другому. Их матушка была весьма весело настроена. Кэтрин ошиблась, единственный раз в жизни, подумал Генри, когда Фанни-Роза подняла рюмку и выпила за здоровье будущего премьер-министра. Она, должно быть, счастлива, как никогда, и совсем забыла про Джонни. Как она поразительно хороша - пышные седые волосы, зеленые глаза, изумруды в ушах, если, конечно, не заглядывать под стол на оборванный подол. Сколько ей сейчас лет? Пятьдесят три или пятьдесят четыре, он не уверен. Праздник удался на славу, даже тетя Элиза раскраснелась, оживилась и перестала выражать неудовольствие по каждому поводу. У Фанни не было уже такого озабоченного вида, а священники вели себя, точно кутящие школьники, и раскатистый смех Тома Калагена был слышен во всем зале. Если бы Кэтрин тоже была здесь, думал Генри, чаша его счастья была бы полной.

Голосование состоялось на следующий день, и результаты должны были стать известны к шести часам; объявляли их обычно со ступеней ратуши. Весь этот день Генри провел в состоянии лихорадочного ожидания. Теперь, когда больше не нужно было произносить речи и собирать голоса, то есть разъезжать по улицам Бронси в коляске, украшенной голубыми лентами, наступила некая реакция. Трудно было дожидаться результатов в течение целого дня. Он почему-то не мог есть вместе со всеми и позавтракал в одиночестве в маленьком пабе на окраине города, где, как он надеялся, никто его не узнает. Затем прошелся по улицам Бронси, заметив, что почти у всех встречных красные розетки в петлицах - цвета либералов, - тогда как голубых он насчитал за весь день всего десяток. Возможно, его сторонники, убеждал он себя, проголосовали раньше, и вообще это не такие люди, чтобы разгуливать по улицам. Как все это смешно, и какой он дурак, что так волнуется. Неожиданно для себя он оказался возле пароходной конторы Оуэна Вильямса, компании, которая занималась перевозкой меди для Бродриков еще со времен его деда. Он зашел, чтобы поговорить с молодым Вильямсом, человеком, немного старше его самого, относительно перспектив на будущее лето. Здесь, по крайней мере, были люди с голубыми розетками, и он испытал громадное облегчение, в Вильямс, к тому же, уверил его, что, когда он ходил голосовать, примерно часов в десять, вся улица была запружена каретами, у владельцев которых были на лацканах розетки того цвета, что нужно.

- Будет замечательно, - сказал он, - если наш округ будет представлять такой человек, как вы. Я непременно доставлю себе удовольствие: приду на заседание парламента, чтобы послушать вашу вступительную речь.

- Но ведь я еще не избран, - протестовал Генри.

- Ну, самое трудное уже позади.

Они еще поговорили, обсуждая дела в Дунхейвене, перевозки, торговлю медью вообще, и Генри как раз собирался уходить, когда мистер Вильямс сказал, как бы между прочим, что Генри уже не первый член семьи, который сегодня к ним приходит.

- Да что вы? - удивился Генри. - Кто же это был?