Голодная Гора - Морье Дю

- Можно только удивляться, что вас еще терпят в обществе, - заметил Том. - Послушай моего совета, предоставь воспитание детей Кэтрин.

- Отлично, - согласился Генри, - а если они не будут слушаться, я просто буду их пороть. Могу сказать только одно: они ни в чем не будут нуждаться.

- Еще один тяжкий грех, - сказал Том. - Слишком много денег. Бедняжка Кэтрин, я вижу, у вас будет много дела.

Генри бросил в приятеля скорлупкой от ореха.

- А что, если ты перестанешь говорить о моих грехах, - сказал он, - и вместо этого дашь мне практический совет? Как тебе известно, в Бронси намечаются дополнительные выборы. Старый сэр Николас Веннинг умер. Я подумываю о том, чтобы выдвинуть свою кандидатуру, принять участие в выборах на стороне консерваторов.

- Правда?

- Во всяком случае, мне будет очень интересно, а связи у Бродриков существуют с тысяча восемьсот двадцатого года.

- А что думает об этом Кэтрин? - спросил Том.

- Кэтрин считает, - улыбнулась его жена, - что у ее мужа слишком много энергии, и что если он не займется политикой, то может обратить ее на что-нибудь похуже. А так все-таки подальше от греха.

- Так может сказать только жена, - заметил Генри. - Обрати внимание, ни слова о честолюбивых устремлениях, не выражается надежда или хотя бы предположение, что я стану премьер-министром. Просто ласковая улыбка и "подальше от греха".

- Я согласен с Кэтрин, - сказал его друг. - Конечно же, действуй, произноси речи, устраивай обеды, целуй ребятишек из Бронси и кланяйся, если в тебя будут бросать тухлыми яйцами. Желаю тебе всяческой удачи. Если ты добьешься успеха и проложишь себе путь в Вестминстер, я даже поеду на ту сторону воды, чтобы послушать твою первую речь, и буду рассказывать всем, кто будет сидеть рядом со мной, что Генри Бродрик - мой старинный товарищ. Лет этак через двадцать ты добудешь мне место епископа.

- Нет, серьезно, - сказал Генри, - я легко могу добиться избрания, получив большинство, хотя это место искони принадлежало либералам. Вся семья сплотится вокруг меня. Герберт - в Летароге, - я говорил, что он получил там приход и живет теперь в нашем старом доме? А тетушка Элиза - в Сонби. Я бы мог рассказать обо всех своих знакомых и родственниках в Бронси, хотя, пожалуй, не стоит упоминать о моей так называемой бабушке, которая живет в деревне и делает книксен всякий раз, когда видит Герберта.

- Мне кажется, что ты все-таки сноб, - рассмеялся Том.

- Вовсе нет, но зачем же приоткрывать шкаф и демонстрировать наши скелеты во время политической кампании? Вот что я тебе скажу: мы снимем дом в Лондоне на весь сезон, независимо от того, пройду я или нет, а ты приедешь и станешь жить у нас. Будет полезно, если все увидят меня рядом с тобой, это покажет, что я отношусь с уважением к церкви.

- Не можете ли вы охладить немного его пыл? - сказала Кэтрин. - Мы говорили о самодовольстве, а посмотрите-ка на него - видели вы когда-нибудь человека, более довольного собой? Пойдем, Молли, оставим твоих папу и дядюшку, пусть они решают судьбы мира, а мы с тобой сядем у огонька в гостиной и станем играть бусинками.

Позже, когда Том Калаген вернулся домой, чтобы служить вечерню в Дунхейвене, Молли уложили спать, и занавеси были задернуты, Кэтрин лежала на кушетке - той, что прежде принадлежала Барбаре, - придвинутой поближе к огню, а Генри сидел возле нее на полу, прижав ее руку к губам.

- Неужели я действительно так самодоволен? - обеспокоенно спросил он. Я тебе не надоел?

Она улыбнулась и провела рукой по его волосам.

- На первый вопрос - да, - ответила она, - на второй - нет. О, дело не в том, что ты самодоволен, я совсем не то имела в виду, душа моя. Но, когда человек слишком счастлив, он делается менее чутким, меньше думает о других. И мне не хотелось бы, чтобы ты слишком уж много занимался мирскими делами своим рудником, деньгами, преуспеянием Генри Бродрика.

- Я не могу не быть счастливым, - проговорил он, - ведь у меня есть ты, моя жена. Каждый день я люблю тебя еще чуточку больше, чем в предыдущий. И, что бы я ни делал, чего бы ни добился, это все только благодаря тебе. Разве ты этого не знаешь?

- Да, мой любимый, я это знаю и очень горжусь, но в то же время и беспокоюсь. Ты ставишь меня так высоко - выше жизни, выше самого Бога, а это дурно.

- Я не чувствую Бога так, как его чувствуешь ты, - сказал Генри. - К тебе я могу прикоснуться, обнять тебя, поцеловать; тебя я могу любить. А Бог - это нечто таинственное, неосязаемое. Ты проще и ближе, и ты занимаешь место Бога.

- Да, мой родной, но люди уходят из жизни, а Бог вечен.

- К дьяволу вечность! Она мне не нужна. Мне нужна ты и настоящее, причем навсегда. - Он потянулся к кушетке и спрятал голову в складках ее платья. - Я ничего не могу с собой поделать, - повторил он, - я не могу не любить тебя. Это у меня в крови. Мой отец точно так же относился к матери, хотя я его почти не помню, мне едва исполнилось четыре года, когда он умер; я вспоминаю, как он стоял на берегу залива и смотрел, как мама играет с Джонни, Фанни и со мной, и я никогда не забуду выражения его лица. И тетя Джейн была такая же. Если бы не этот несчастный случай, и она не погибла бы, она умерла бы от разбитого сердца, тоскуя об офицере с острова Дун. Это бесполезно, Кэтрин, мы, Бродрики, все такие. Тау уж мы созданы, и с этим надо примириться.

Она крепко прижала его голову к себе и поцеловала в макушку.

- Я с этим примирилась, - сказала она, - но мне все равно страшно.

Он откинул голову назад, положив ее к ней на колени, и смотрел в огонь.

- Я часто думаю о том, - задумчиво проговорил он, - что послужило причиной отчаяния Джонни. Не было ли там несчастной любви? Нет-нет, не к этой особе, не к сестре Донована, это был просто жалкий неприятный эпизод, я имею в виду нечто более глубокое. Но кого, черт возьми, он мог полюбить? Я никогда не слышал, чтобы он о ком-нибудь говорил.

Кэтрин не отвечала. Она продолжала гладить его волосы.

- Если бы он только мог жениться и успокоиться, это было бы его спасением, - продолжал Генри. - Такого ужасного конца могло и не быть. Возможно, если бы встретилась сначала с ним, ты могла бы выйти замуж за него, а не за меня.

Он обернулся и посмотрел на жену с улыбкой, но в то же время и с грустью. У нее в глазах стояли слезы, она, не отрываясь, смотрела на огонь.

- Любовь моя, что случилось? - встревожился он. - Я причинил тебе боль? Тебе стало грустно? Какой я эгоист, бесчувственное животное. Мне следовало помнить, что ты нездорова. А я надоедаю тебе своими семейными историями. Бедняжечка моя, у тебя такое бледное несчастное лицо. Что я такого сказал?

- Ничего, - отвечала она, - ничего, уверяю тебя, это просто глупость.

- У тебя был утомительный день, - говорил он, - тебе нужно было бы отдохнуть, вместо того, чтобы бродить с нами по лесам. Я и тогда еще подумал, что прогулка была слишком длинной. А потом, после чая, ты носила на руках Молли. Она уже слишком тяжела для тебя. А как маленький? Ты чувствуешь его тяжесть?