Голодная Гора - Морье Дю

- Моя мать ни перед кем не притворяется, - сказал Генри, - можешь быть в этом уверена. У нее есть своя вилла, ее окружают разные иностранные графы, рядом - казино, и она вполне довольна жизнью. Посмотри-ка, эта неприятная особа миссис Келли действительно делает тебе книксен. Что ты делаешь с этими дунхейвенцами? Раньше я никогда не видел, чтобы кто-нибудь из этой семьи улыбнулся Бродрикам, разве что замышляя какую-нибудь пакость.

- Может быть, это оттого, - отозвалась Кэтрин, глядя в сторону, - что Бродрики никогда не улыбались жителям Дунхейвена?

- Конечно, я в этом нисколько не сомневаюсь, - сказал Генри. Потому-то первого из них и убили выстрелом в спину. Что ты скажешь о новой дороге на шахту? Это современное покрытие - великолепная штука, его не сравнить с гравием, при котором зимой по дороге невозможно проехать. Дедушка был бы доволен.

- Я с тобой согласна, стало гораздо лучше, однако я бы хотела, чтобы одновременно с этим кто-нибудь занялся домами шахтеров. Некоторые из них просто в ужасном состоянии. Я не могу спокойно думать о маленьких детях, которые вынуждены жить в таких условиях.

- Неужели дома действительно так плохи? - спросил Генри. - Боюсь, что я никогда в них не бывал, думал исключительно о том, чтобы шахты приносили доход. Я легко могу дать распоряжение, чтобы их подправили, там, где они уж очень плохи, и кое-где подкрасили. Будет теплее, и перестанет течь.

- А почему бы не снести их совсем и не выстроить на их месте новые, кирпичные? - предложила Кэтрин.

- Любовь моя, это будет стоить уйму денег.

- Мне казалось, что в прошлом году шахты принесли нам такие огромные доходы.

- Это верно, но если мы начнем сносить старые дома и строить для шахтеров новые, доходов не останется никаких.

- Интересно, кто из нас преувеличивает? - улыбнулась Кэтрин. - Шахтеры не требуют дворцов. Нужно только, чтобы было немного теплее и удобнее, и, если принять во внимание, как тяжело они на тебя работают, они этого вполне заслужили.

Генри состроил гримасу.

- Ты заставляешь меня чувствовать себя негодяем, - сказал он. - Ну хорошо, я это обдумаю и посмотрю, что тут можно сделать. Однако предупреждаю тебя, благодарности от них не ожидай. Вполне возможно, они заявят, что предпочитают свои деревянные лачуги.

- Не нужно думать о благодарности, - сказала Кэтрин. - Самое главное маленькие детишки перестанут мерзнуть... Голодная Гора сегодня улыбается. Видишь, солнце на самом гребне. Совсем, как золотая корона.

- А на мой вкус, у Голодной Горы слишком много разных настроений, сказал Генри. - К примеру говоря, перед Рождеством погода была такая скверная, что невозможно было работать, и добыча сильно снизилась.

- Природа работает по-своему, и не торопится, - заметила Кэтрин, и если ты проявляешь нетерпение и слишком спешишь, она может рассердиться. Посмотри, вон Том Каллаген идет в церковь. У него, наверное, захромала лошадь. Почему же он не подождал нас в Дунхейвене, мы бы захватили его с собой. Вели Тиму остановить лошадь, дорогой.

Генри со смехом вышел из кареты и крикнул викария, который крупными шагами шел впереди по дороге.

- Том, сумасшедший ты человек, - кричал он, - почему ты нас не подождал? Иди сюда и садись рядом с Кэтрин. Мы серьезно на тебя обижены.

Молодой викарий обернулся, приветливо улыбаясь. Это был высокий крепкий человек приятной наружности, с каштановой бородкой.

- Утро такое чудесное, - объяснил он, - а у Принца слетела подкова, вот я и решил подарить себе приятную прогулку. Первые несколько миль были поистине чудесны, но вот сейчас я начинаю чувствовать себя мучеником.

- В результате твоя проповедь будет немного короче, - сказал Генри. Ну, полезай и спрячь в карман свою гордость. Кэтрин просто возмущена твоим поведением.

- Я еще ни разу не слышал, чтобы Кэтрин кем-нибудь возмущалась, сказал викарий.

Том Каллаген был другом Генри по Оксфорду, и после недолгих уговоров принял место викария в дунхейвенском приходе; в его обязанности входило отправлять воскресную службу в Ардморе, самой удаленной церкви прихода, расположенной на берегу моря. Он мог бы устроиться гораздо лучше по ту сторону воды, однако его привязанность к Генри была столь сильна, что он предпочел похоронить себя в глуши; ему было приятнее находиться ближе к другу, чем добиваться уважения и благополучия в большом городе.

- Что ты скажешь о ее последней причуде? - спросил Генри. - Она решила ни больше, ни меньше, как снести прочь старые лачуги и построить шахтерам кирпичные коттеджи. Я разорюсь вконец.

- Отличный план, - решительно сказал Том. - Во-первых, эти лачуги настоящее позорище, а во-вторых, у тебя столько денег, что ты сам не знаешь, куда их девать.

- Именно это я всегда ему и говорю, - подтвердила Кэтрин.

- Вся беда в том, - сказал Генри, - что в вас обоих говорит нонконформистская совесть. И вы стараетесь заразить ею меня. Мой дед не стал бы вас и слушать.

- Судя по тому, что мне известно об этом старом джентльмене, - заметил Том, - это был человек, не признававший Бога. При тебе, по крайней мере, шахты не работают в воскресенье, как это было в его времена.

- Это тоже дело рук Кэтрин, - улыбнулся Генри. - Говорю тебе, Том, я породнился с семьей, где такое множество принципов, что от них просто некуда деваться. Послушай моего совета, держись от них подальше.

- Я предпочитаю быть добрым, как Эйры, чем умным, как Бродрики, сказал Том Каллаген. - Единственное, почему ты не стал таким же жестким и скупым человеком, как твой дед, это потому, что у тебя хватило ума жениться на Кэтрин. Ну вот, мы уже подъехали к церкви, и я нисколько не сомневаюсь, что там, кроме нас, собралось уже по крайней мере три человека.

Маленькая церквушка стояла на отшибе; одинокая, обдуваемая всеми ветрами, она гляделась в воды залива Мэнди-Бей. Если не считать ее местоположения - она была открыта всем ветрам и дождям зимнего времени, - в ее серой основательности было что-то прочное и надежное. От мха и лишайников, покрывавших ее стены, веяло чем-то, не подвластным времени. Внутри все было мирно и безмятежно, словно никакие дурные мысли или тяжелые воспоминания не могли проникнуть сквозь эту тихую ясность. Пусть бушуют ураганы, пусть все заливает потоп, церковь в Ардморе выдержит все, ибо она бастион вечности.

Генри, стоя на коленях рядом с Кэтрин, видел ее спокойный профиль, ее темные глаза, обращенные к алтарю, и думал о том, что ни один человек, кроме него, не знает, как она прекрасна, как нежна и преданна ему. А что, если прав Том Каллаген, и, если бы не Кэтрин, он стал бы таким же жестоким человеком, каким был его дед? Эта мысль причинила ему беспокойство, и он ее отбросил, как привык отбрасывать все неприятное, причислив к абсурдным. Он вовсе не жестокий человек, Том, верно, шутит. Он ведь всегда, насколько себя помнит, думал прежде о других, а потом уже о себе. Долг ставил прежде удовольствия, добро - выше зла. Он с чистой совестью может сказать, что никогда не совершал дурного, низкого или бесчестного поступка. Правда, ему повезло, он счастлив своей работой, у него много добрых друзей; но счастье это, в конце концов, дар Божий, и он благодарен за него. Нет, жестким, тяжелым человеком в семье был Джонни. Джонни был эгоистичен, жесток, всюду, где бы он ни находился, он сеял вокруг себя несчастье, бедняга. Знал бы Том Каллаген, что это был за человек.