Голодная Гора - Морье Дю

- Ну, про наши края этого не скажешь, - отозвался он. - Любому из этих ребят ничего не стоит всадить нож в брюхо своему лучшему другу, если вдруг придет охота, зато потом он явится на похороны с цветочками.

Джон-Генри рассмеялся и отбросил спичку.

- Это нечестно, - сказал он. - Я ведь тоже здешний, однако у меня никогда не было желания кого-нибудь убить.

Он пошел дальше по улице по направлению к площади, где только что была перестрелка. Во многих домах окна были разбиты, однако это случилось не при сегодняшней стычке, а еще несколько недель тому назад. Солдат на площади уже не было, если не считать поста возле полицейского участка. На тротуаре какой-то молодой парень разговаривал с женщиной. У него было худое озлобленное лицо. Руки он глубоко засунул в карманы.

- Они убили Микки Фаррена, - говорил он женщине, но, заметив проходившего мимо Джона-Генри, замолчал, глядя на носки своих башмаков.

Они пошли прочь, и Джону-Генри показалось, что на улицах стало пусто и странно безмолвно. По другую сторону площади, в ее дальнем конце, виднелись остатки баррикады, валялись обрывки колючей проволоки. Несмотря на ясное небо, вдруг брызнул дождь и тут же перестал. Вдалеке раздался гудок парохода, глубокий и звучный, ему отозвался резкий свисток буксира. Джон-Генри думал о словах часового: "Любому из этих ребят ничего не стоит всадить нож в брюхо своему лучшему другу, если придет охота, зато потом он явится на похороны с цветочками". Наверное, так оно и есть, и все-таки...

Перед его внутренним взором встали лица из далекого прошлого. Милый "дидя", его большие глубоко посаженные глаза, согбенные плечи, седые волосы; вот он идет по рыночной площади в Дунхейвене, и старушка в лавке обращает к нему залитое слезами лицо, призывая на него благословение всех святых. Ведь это он в свое время нашел работу для ее сына, и она всегда это помнила. Бабушка, маленькая, веселая, суетливая; как она забавно снимала сливки с молока - раковиной! ОН помнил, как получил от нее оплеуху за то, что решил пощекотать метелкой для стряхивания пыли ноги у девушки-судомойки, когда она поднималась по лестнице. Пэтси, исполнявший должность садовника по рабочим дням и кучера по субботам и воскресеньям, который рассказывал ему разные легенды о феях, обитающих на Голодной Горе и о злых эльфах, которые в старые времена жили под землей и напускали порчу на шахтеров. Пэтси, верно, не знал, как и нож-то держать в руке, разве что нужно было выстрогать палочку или заколоть свинью. а может быть, если умеешь заколоть свинью, то можно и...

В этой части города все было, как обычно; когда он свернул на улицу, где в маленькой квартирке жила его тетушка Лизет, и увидел ребенка, который катил обруч в саду напротив, казалось, было просто смешно думать о давешнем автомобиле, который занесло на тротуар на Куин-стрит, о пулеметной очереди и о той горечи, с которой этот молодой парень на тротуаре сказал: "Они убили Микки Фаррена...".

Он нажал на кнопку, возле которой стоял номер пять, и поднялся по лестнице в маленькую гостиную, заставленную мебелью, где тетушка Лизет проводила все свое время - она вязала крючком образцы кружев, которые потом продавались для слепых детей. Это странное хобби, которому она предавалась со страстью, имело, вероятно, истоком подсознательное чувство жалости, которое она испытывала, вспоминая о своем несчастливом детстве, когда нелюбимая и заброшенная хромая девочка росла при недоброй мачехе. Когда Джон-Генри вошел в комнату, она с приветливой улыбкой встала ему навстречу со своего кресла. Ее смуглое лицо имело желтоватый оттенок, а глаза под очками непрерывно моргали.

- Милый мой мальчик, - сказала она, и он снова с удовольствием отметил в ласковом голосе теплую певучесть, присущую женщинам Слейна и вообще Юга, с которой говорила также его мать, и это всегда вызывало в нем драгоценные воспоминания о детстве, наполненном любовью.

- Твоя мама говорила мне, что ты ко мне зайдешь, но я ей не поверила, сказала тетя Лизет, - ведь у молодого человека, когда он приезжает в отпуск, есть более интересные занятия, чем сидеть со старой теткой.

- Этот молодой человек думает иначе, - сказал Джон-Генри. - Он никак не может забыть мятные лепешечки, которые всегда можно найти у вас в буфете.

Тетя Лизет улыбнулась и сняла очки. Теперь Джон-Генри увидел, какие у нее прекрасные ласковые глаза, точно такие же, как у тети Кити, и вспомнил о том, как славно все они жили в замке Эндрифф - тетя Кити, тетя Лизет и дядя Саймон, у них почти не было слуг, зато масса собак; а потом дети выросли и разъехались, тетя Кити умерла, а тетя Лизет продолжала жить в замке вдвоем с дядей Саймоном. Такое может случиться только в наших краях.

- А как поживает твоя мама? - спросила тетя Лизет.

- Очень хорошо, она довольна жизнью и просила поблагодарить вас за кружевную салфеточку, которую вы ей прислали. По-моему, она лежит у нее в столовой, как раз посередине обеденного стола. Мне поручено передать вам деньги. Мама не доверяет почте.

Он порылся в бумажнике и достал оттуда банкноту.