Новый Мир ( № 12 2007) - Новый Мир Новый Мир

Меня всегда интересовало: чем же озабочен абстракционист, создающий предельно отвлеченную композицию? Как возникает именно то, что возникает? Какие интуиции, схожие с композиторскими, заставляют зафиксировать именно это, а не какое-то иное сочетание “звуков”, которому веришь и которое находит в тебе отклик? Ведь не каждая же абстракция и нагромождение работают, помогая тебе осознать что-то и в себе самом.

Музыкальная, красулинская красота не нарочита, она не выпирает, не бросается завоевывать зрителя, но подает примеры параллельного существования, почти на физическом (физиологическом) уровне активизирует в окружающем пространстве точки схлеста.

Когда возникшее с головой накрывает, эхом отзывается, становится веществом и твоего внутреннего опыта тоже.

4. Художник не скрывает швов и следов работы, ему важны фактуры материалов, первородные, в сущности, сущности, простые предметы, прикосновение к которым дает им силу обобщающих символов.

Один из самых постоянных лейтмотивов творчества Красулина — табуретки. Он изображает их в разных техниках и манерах, целые стада табуреток рассказывают историю о пределе и беспредельности человеческого разума, обретающего точку опоры. Чуждый пафоса, Андрей отмахивается от интерпретации: “Почему табуретки? Сами пришли. Элементарная конструкция трехмерного пространства…”

Для творчества художника важно соединение конкретности (а что, всего-то — конструкция трехмерности) и обобщения, скрывающее прием. Любой его объект — вещь сама по себе как она есть, но и вещь-в-себе, плотный сгусток лирического или символического.

Кресты; покрашенные, необструганные доски. Ящики, сколоченные из этих досок, или ящики, разобранные на составляющие. Круги и углы. Куски меди, гипсовые отливки или медные пластины с проступающими складками. Куски гофрированного картона — скрученные в рулон и подвешенные под потолок. Двери, дверные ручки. А то и просто старый ящик, наполненный опавшими листьями. Кипа мятых листов, превращенная в бумажный айсберг. Необработанные чурки и бруски, застывшие на постаменте и не имеющие названия. Картонная коробка, заполненная стружками и мусором. Сам мусор, изысканно разбросанный по занозистой, монохромной поверхности. Объект под названием архив: туго спеленатая кипа рваной бумаги вываливается из железной трубы.

О том, что важно, пишет Дмитрий Сарабьянов: “Пусть иной раз он представляет на выставке как бы невзначай положенные друг на друга деревяшки, кусок доски или бревна, где-то случайно найденный и лишь чуть подправленный, прежде чем стать экспонатом. Смысл этого предмета иной, чем в объектах, господствующих в большинстве современных концептуальных композиций. Предмет Красулина — это не ready-made, многажды побывавший в употреблении в чужих руках, обтрепанный и затасканный и наконец присвоенный некоей художественной концепцией. В красулинских предметах нет концептуального аллегоризма, он не служит никаким сопоставлениям и намекам, не входит ни в какую инсталляцию или конфигурацию. Он во всех отношениях самодостаточен, и смысл его заключен в его собственном пластическом качестве”.

А я вспоминаю кадр из фильма “Красота по-американски” с пустым целлофановым пакетом, брошенным на улице. Теперь им играет ветер — то приподнимает, то резко бросает вниз, и невозможно оторваться от этой случайной, внезапно нахлынувшей гармонии.

В этом, собственно, и заключается работа художника: его прикосновение к (даже самому заурядному) предмету схоже с ангельским прикосновением, ибо вселяет жизнь и смысл. Вычленяет и очеловечивает.

Простое прикосновение, за которым стоят невидимые годы труда и метафизических поисков. Ближе всего то, что “работает” Андрей Красулин, к эстетике зрелого и развитого модернизма, не очень у нас распространенной; модерна, очищенного от социально-политических экспериментов, присущих авангардному искусству; модерна, сосредоточенно созидающего мифологии отдельных, отдельно взятых, людей; людей, способных на расширение внешнего через детализацию внутреннего.

Арп, Мур, Джакометти. Бранкузи, Малевич. Миро, Калдер, Алешински. Миф требует создания индивидуальной физики, когда все физические законы меняются или корректируются. От устройства Вселенной до земного притяжения. Я уже не говорю о времени, пространстве, скорости света.

Художник идет к себе через себя; не вместе со всеми, но куда-то вбок. В сторону. Индивидуальный хронотоп рождается из уникального понимания времени и пространства, их взаимоотношений, которые накапливаются от работы к работе, все четче и четче организуя логику высказывания, делая ее все более и более очевидной.

Вот почему для Красулина так важна мастерская, вот почему рисунки, объекты и холсты должны рассматриваться в единении, в состоянии “аравийского месива, крошева”.

Только в такой предельной концентрации вдруг открываются окна безграничного покоя. Окна в безграничный покой, в которых шумят-покачиваются “полторы воздушных тонны, тонны полторы”.

Книги

Азиатская медь. Антология современной китайской поэзии. Составитель Лю Вэнь-фэй. СПб., “Петербургское востоковедение”, 2007, 256 стр., 1000 экз.

Современные китайские поэты Чжэн Минь, Бэй Дао, Юй Цзянь, Линь Цзянь-Лун, Си-Чуань, Шу Цай, Мао Сю-Пу и другие, представляющие сегодняшнюю жизнь классической китайской поэтической традиции, а также китайский вариант модернистской поэзии (“туманные стихи”, “посттуманные стихи”).

Светлана Алексиевич. Последние свидетели. Соло для детского голоса. М., “Время”, 2007, 304 стр., 3000 экз.

Война глазами детей 40-х годов — новая книга в серии художественно-документальных повествований Алексиевич, написанная в сложившемся в ее творчестве жанре “полифонического романа-исповеди, в котором из маленьких историй складывается большая история, наш ХХ век” (от издателя).

Александр Белых. Дзуйхицу. 1987 — 2007. Книга стихов. Владивосток, “Рубеж”, 2007, 96 стр., 500 экз.

Книга стихов приморского поэта (и известного переводчика современной японской поэзии; он из “тех, кто сумел чутко ощутить свет хайку и найти в себе не только зеркало, но и источник, который сам может излучать не менее яркий свет”, как написал в предисловии Фудзинума Такаси): “Когда я стану сном вещей, их памятью тревожной, / гибкой плотью, ароматом терпким, / пугливой тенью, / лучам безропотно-покорной, / их немотой, / томительной и скорбной — / придут иные боги / и раздадут меня немногим / безмятежно спящим… / И ты пребудь средь них, прислушайся к ночам/ дождливо-темным, / присвой меня, как дар негаданный…”

Дмитрий Бобышев. Ода воздухоплаванию. Стихи последних лет. М., “Время”, 2007, 104 стр., 2000 экз.

Новая книга поэта, уже давно ставшего частью легенды ленинградского поэтического андеграунда 60-х: “Счастливый человек поцеловал в уста / Венецию, когда вернулся позже. / Такая же! Касаниями рта / Ко рту прильнула тепло-хладной кожей. // Приметы на местах. Лев-книгочей; / Зелено-злат испод Святого Марка…”

Ветхий Завет. Начала. Первая книга Моисея. Перевод с древнееврейского Вардвана Варжапетяна. М., “НОЙ”; “Редакция журнала „Новое время””, 2003, 114 стр. Тираж не указан.

Ветхий Завет. Имена. Вторая книга Моисея. Перевод с древнееврейского Вардвана Варжапетяна. М., “НОЙ”; “Редакция журнала „Новое время””, 2003, 96 стр. Тираж не указан.

Ветхий Завет. Левиты. Третья книга Моисея. Перевод с древнееврейского Вардвана Варжапетяна. М., “НОЙ”; “Редакция журнала „Новое время””, 2004, 84 стр. Тираж не указан.

Ветхий Завет. Числа. Четвертая книга Моисея. Перевод с древнееврейского Вардвана Варжапетяна. М., “НОЙ”; “Редакция журнала „Новое время””, 2005, 124 стр. Тираж не указан.

Ветхий Завет. Слова. Пятая книга Моисея. Перевод с древнееврейского Вардвана Варжапетяна. М., “НОЙ”; “Редакция журнала „Новое время””, 2005, 114 стр. Тираж не указан.

Итог многолетней работы современного прозаика и эссеиста, редактора и издателя журнала “Ной”, почувствовавшего вдруг внутреннюю необходимость заново перевести Пятикнижие Моисея. Из предисловия автора: “Я читал ее [Тору] как читатель, а переводил как прозаик, возможно, этим и отличается мой перевод от всех других. Не знаю, может ли это служить объяснением и оправданием моей дерзости”.

Энрике Вила-Матас. Бартлби и компания. Перевод с испанского Натальи Богомоловой. М., “Иностранка”, 2007, 240 стр., 5000 экз.