Ричард Длинные Руки — Вильдграф - Гай Орловский

— А-а-а, — протянул я, — то-то думаю, почему все, принимая награду, обязательно говорят, что рассматривают ее как аванс… Они берут аванс, а остальное пусть вносят, значит, другие. Так?

Элеонора смотрела неотрывно, лицо посерьезнело, я вроде бы говорю глупости, но король воспринимает очень серьезно, что странно, спорит и оправдывается, словно на чем-то схваченный за руку.

И сейчас он хмуро и с явной неохотой проговорил:

— Ну, в общем… так и задумано.

Я развел руками.

— Тогда что пожелать… У моего коня ремень на левом стремени потерся. Замените его королевским указом…

И вам будет не накладно, и герольды протрубят по всем городам о королевском подарке.

Элеонора нахмурилась, король посмотрел на меня исподлобья, пожевал губами в раздумье.

— Больно мало…

— Главное, — сказал я внушительно, — не сам подарок, а внимание.

— Я согласен, — сказал он уже несколько более довольным голосом, — одаривать королевским вниманием — не так разорит казну. Но, боюсь, народ не оценит.

— Народ? — изумился я. — У вас демократия? Народ всегда безмолвствует!

— Но иногда слишком громко, — уточнил он, — безмолвствует. В этих случаях надо слушать особенно внимательно.

— Если король позаботится об исправном стремени для моего коня, — сказал я, — все люди королевства увидят не только вашу заботу, но и то, что от вашего зоркого, аки у рыси, глаза не ускользает никакая мелочь! Сразу с восторгом заговорят, что сам король заметил изношенный ремешок и заботливо велел заменить на новый… за счет казны. Причем, не своему подданному, а страннику из других стран. Это привлечет в ваше королевство дополнительных зевак, они спустят деньги в местных кабаках, что даст добавочный доход в казну, а потом их самих можно продать в рабство.

Он нахмурился.

— У нас нет рабства.

— Мне тоже жаль, — сказал я с сочувствием. — Хорошее было время… Так как насчет стремени?

Он тряхнул головой, Элеонора слегка помассировала ему виски. Взор Его Величества слегка прояснился, голос еще колебался, как кораблик на волнах, но постепенно окреп и наполнился королевской решимостью:

— Стремя… стремя, да… стремена для героя-всадника — важно, потому я весьма благосклонно…

— Отец, — произнесла Элеонора с укором. Король встрепенулся, покосился в ее сторону.

— Что-то не так?… Ах да, этого, конечно, не совсем уж и достаточно. Нехорошо, если короля считают прижимистым, хотя на самом деле это простая королевская бережливость. Король должен быть хозяйственным!

— Золотые слова, — сказал я с восторгом. Он посмотрел с подозрением.

— Вы в самом деле так думаете?

— Абсолютно, — сказал я твердо. — Большинство слабых и никчемных королей стремятся стать великими и потому развязывают кровопролитные опустошительные войны. Вы не такой король, вы мудро укрепляете экономику, а на драки положили… свое невнимание. Это мне можно к подвигам, я дурак, любой подтвердит, да и по мне видно, а вы далеко не лыком шиты, у вас даже халат в золоте!

ГЛАВА 8

Он морщил лоб, стараясь уследить за изгибами моей великолепной речи. Элеонора хлопала глазами и растерянно улыбалась, принцессам положено улыбаться и олицетворять; наконец король спохватился и сказал потвердевшим голосом:

— Да-да, вы заметили, это весьма… дивно, что с таким ростом и с такими данными… но я все-таки должен… что я должен?

Элеонора наклонилась к его уху, я видел, как двигаются ее полные губы, почти задевая ушную раковину короля. На миг возникло страстное желание, чтобы мне вот так шептала и касалась горячими губами.

— Ага, — сказал король, — вы ведь десятник, да?

Элеонора снова наклонилась к его уху и что-то тихонечко сказала. Король кивнул, не отрывая от меня испытующего взора.

Я пробормотал хмуро:

— Ну да.

Он сказал торжественно:

— Я возвожу вас королевским указом в сотники!

Элеонора нахмурилась и посмотрела на отца с такой укоризной, словно ожидала производства меня в генералисимуссы.

— Спасибо, — сказал я настороженно, — но где же сотня? И — золотыми сотня или серебром?

Он поморщился.

— Доблестный герой, ты не так все понял… Сотню не дам, ни золотом, ни людьми. Денег жалко, а людей нет. У меня самого не наберется сотни воинов. Наше королевство избрало путь наращивания экономической мощи, как ты сам прозорливо заметил… с чьей-то помощью, наверняка, потому мы сократили военные расходы. Правда, не без давления со стороны победителя, но это частности.

— Но тогда какой я сотник? — сказал я резонно. — Без сотни?…

Он задумался, поскреб бороду.

— Гм… тогда нужно что-то такое, чтоб сопровождало тебя во всех странствиях…

— И не тяготило, — вставил я. — Это к тому, что золотые копыта моему коню ни к чему: тяжело и непрактично.

— Тогда титул, — сказал он, загораясь, — титул ничего не весит!

— Вы хороший король, — сказал я одобрительно, — это же надо так одарить, даже не открывая кошелек, а не то что казну!.. А то бывают же рубаха-парни: полцарства за коня, другую — в приданое… Вы ничего не профукаете!

— Потому и богатеем, — сказал он довольно.

— Весьма впечатлен, — сказал я. — Кланяюсь и удаляюсь в полнейшем восторге от ваших умений беречь казну и законы королевства.

Элеонора вскрикнула:

— Нет-нет!

— Что? — спросил я тупенько.

В ее глазах я видел сердитое, что нельзя покидать короля без его позволения, но вместо этого сказала быстро и почти умоляюще:

— Останься! Его Величество еще не все сказал и не все извелел. А ты не спеши, не спеши.

Король смотрел рассерженно, я поклонился и сказал с предельнейшим уважением:

— Ваше Величество, вы поступаете очень мудро и расчетливо! Всегда можно найти способ поощрять как подданных, так и гостей столицы с разными понаехавшими, без ущерба для казны. Ну там дипломы, почетные грамоты, всевозможные сертификаты… Вам это ничего не стоит, а человечек доволен, на стену вешает в рамочке, гостям показывает и раздувается, как жаба на теплом болоте, от непомерной гордости. Вообще короли могут чеканить людей, как и монету, присваивая те или иные достоинства. На одном и том же кусочке меди можно поставить клеймо с одним су, а можно с пятью, и все окружающие будут один считать в пять раз ценнее другого, хотя вес тот же…

Он слушал с великим удивлением, но очень внимательно, глазки заблестели, а потом и вовсе разгорелись государственным азартом.

— К примеру, — сказал я проникновенно, — можно давать звание «деятель культуры», и все будут принимать такого, как деятеля культуры. Даже если и будут знать, какой из него деятель, тем более — культуры… Остальной же люд не знает о ваших подковерных решениях и чистосердечно принимает не по цене той меди, из которой состоят эти деятели, а по той, какую изволили на ней вычеканить.