Ричард Длинные Руки — Вильдграф - Гай Орловский

Вообще-то «чего» у меня много, но не знаю, как это вы-мычать, оформить в понятное. Потому и злюсь, этого дурака убил зазря, он вообще-то безобидный, просто добивался известности всеми путями, но не воровал же кошельки, даже чужих жен не насиловал, вот только героя из себя зря строил, не все же такие доверчивые, у кого-то и своя голова на плечах отыщется…

Показался слегка запыхавшийся Ланаян, увидел меня издали и помахал рукой. Доспехи на нем и в тени блестят, словно постоянно на ярком солнце. Я покосился на Рогозифа, начальник стражи обычно предпочитает общаться наедине, спросил ехидно:

— Устроил высоких гостей? Виноват, высочайших? Ланаян подошел, на Рогозифа зыркнул с раздражением.

— Без меня устроили, — сказал он хмуро.

— Конунг?

— А есть другие? — спросил он зло.

— Без вариантов, — согласился я. — Ты чего так запыхался?

Рогозиф тоже смотрел на него с покровительственным интересом, хоть и глиноед, но все-таки воин, это уже наполовину глиноед, наполовину — человек, такого не обязательно в морду, можно и по плечу похлопать, как шустрого слугу.

Ланаян снова бросил на него хмурый взгляд.

— Десятник Рич, — сказал он громко и официально, — вас вызывает к себе Его Величество Жильзак Третий, король Тиборры!

Я дернулся было идти, но вспомнил про свою саностепейность, гордо переспросил:

— Вызывает?

Рогозиф засмеялся, хлопнул меня по спине, звук такой, словно тюлень шлепнул мокрым ластом.

— Ха-ха, ты чего весь пошел колючками? Старый человек зовет, надо выказывать почтение старшим.

Ланаян поморщился и сказал резче:

— Приглашает. Его Величество приглашает!

— Благодарю за любезное приглашение, — ответил я степенно. — Когда пожилой человек вот так это самое, как не пойти? Отведешь меня или как?

— Отведу, — ответил Ланаян сердито. — Хорошо бы под стражей.

Рогозиф сказал вдогонку:

— Не напивайся слишком, Рич!.. А то посуда там дорогая… А мебель так вообще…

— Сам дворец тоже чего-то стоит, — откликнулся я весело.

Ланаян лишь втянул голову в плечи, лицо его кажется мне озабоченнее не с каждым днем, а с каждым часом.

Толпа вокруг двух половинок Диолда становится теснее, голоса громче и удивленнее, мы оставили ее позади, а на полдороге к зданию я поинтересовался учтиво:

— И чего изволит соизволить Его Величество… Жиль-зак Третий, король Тиборры и еще чего-то?

Ланаян шел ровный, как монумент, которого перевозят по льду, на мои недостаточно почтительные речи поморщился, но я чужак, сын степей и потому вне юрисдикции короля, законов королевства и дворцовой стражи.

— Понятия, — проговорил он сухо, — не имею. Я сказал:

— Ланаян, не хитри.

Он даже не повернул голову, двигается ровно, но переспросил с преувеличенным недоумением: — Я?

— Ты, — сказал я. — Еще в первый день, когда я только прибыл, ты зачем-то сказал, что конунг Бадия все больше подгребает под себя власти. Вот так вряд ли сказал бы первому встречному!.. Такой болтливый, да? По тебе не скажешь.

Его лицо оставалось озабоченно-каменным, а взгляд устремленным только вперед, пока мы огибаем стену дворца, за которой располагаются залы для массовых приемов.

— Да что-то захотелось пооткровенничать, — произнес он. — Это со мной бывает редко.

— А еще ты сказал, — напомнил я, — что если я что-то надумаю, чтобы дал тебе знать.

Он изумился:

— Я так сказал?

— Сказал, сказал, — ответил я. — Словом, мне надоели пустые разговоры. Я — сын степей и конского топота, человек действия. Мне кажется, пора убрать из дворца и вообще из города людей конунга.

Он переспросил в непритворном недоумении:

— Убрать? Что это?

— А ты не знаешь? — спросил я.

— Нет, — ответил он.

По его лицу и глазам я видел, что не врет, вот же королевство, вот же мир, да их обобрать можно среди белого дня, не заметят, а еще и спасибо скажут.

— Убрать, — сказал я сердито, — нейтрализовать, изъять, вычеркнуть, стереть, ликвидировать, удалить, зачистить, замочить… Ну как тебе еще сказать, чтобы не употреблять грубое и некрасивое слово «убить»? Мы же культурные люди, мать твою, плохих слов избегаем, потому и плодим синонимы-хренонимы. Культура культурой, а убивать надо.

Он оторопело кивал, содрогаясь под лавиной культурного шока, наконец почти прошептал:

— Но вы… все еще один?

Я взглянул на него в удивлении:

— Как это один? Разве я не сказал?

— Н-нет…

— Нас двое, — сказал я с энтузиазмом. Он вздрогнул, лицо вытянулось.

— Да?… А я было не поверил, хотя плохое предчувствие было, было… А зачем так много? Людей конунга здесь не больше полусотни. Вам одному делать нечего. Я кивнул.

— Абсолютно верно! Но если все будет от меня, потеряется легитимность. Надо, чтобы я тебе только помогал. Чуточку. Временами. Лучше — издали. Советами. Мысленно. И горячим сочувствием. Хотя поставил бы, конечно, на конунга. Сочувствие сочувствием, а бизнес бизнесом.

Он хмыкнул, скривился, затем спросил очень серьезно:

— Все-таки не пойму…

— Чего?

— Вам-то какое дело?

— А сам как думаешь? Он развел руками.

— Теряюсь в догадках. Я сказал зло:

— Да никакого дела, прекрасно понимаю!.. Но вот такой я дурак, что-то во мне уцелело от дурацкого воспитания. Мол, ах-ах, мы за все в ответе… Кого приручили, а теперь уже и кого не приручили! Дикий животный мир теперь под охраной тоже. Вот и охраняю вас, живую природу от загрязнения. И когда вижу, что дикость вот-вот захлестнет и утопит цивилизацию… да-да, вот это болото, в котором живете, все-таки цивилизация, если сравнивать с романтикой резни и убийства всех, кто не из нашего племени, то чувствую, как толкает нечто внутри выйти на дорогу и остановить эту скачущую по колено в крови поэзию.

Он мало что понял, но смысл уловил, а на мелочи мужчины внимания не обращают, это дело женщин и политиков, буркнул хмуро:

— А силенок хватит?

— Если бы дело в них, — ответил я безнадежным голосом. — Но это проклятое воспитание требует в любом случае быть на стороне… ха-ха!.. Добра. Даже если силенок совсем ни гу-гу. Это вы добро представляете? Самому смешно, но если сравнить с кочевниками… ладно, это я говорил. Теперь пора действовать. Разбегайтесь, гуси, я иду!

С этой стороны дворца стражи только из местных, хотя двух кочевников я заприметил вблизи, очень высокие, сильные, жилистые, каждый стоит пятерых в бою, настоящие ветераны, что умеют сражаться яростно, однако не теряют голов.

Стражи напряглись, услышав мой грозный клич, его можно принять и за призыв к кровавой схватке. Ланаян помахал успокаивающе.