Бремя империи - Александр Афанасьев

Вместе с остальным потоком фургончик вполз в один из коридоров, медленно, часто останавливаясь, пополз вперед. Если в обычном режиме документы проверяли, даст Аллах, у каждого пятидесятого — то сейчас шерстили всех.

Мария быстрым движением поднесла к глазам зеркальце, осмотрела себя, опытным, внимательным взглядом ища малейшие признаки страха, растерянности, неуверенности. Одна ошибка здесь — и операция закончится не начавшись. Но их не было — ни одного.

— Попрошу документы! — Высокий, чернявый полицейский, не представляясь, как положено, протянул руку.

Александр достал из-под солнцезащитного козырька и протянул документы, Мария бросила на руку мимолетный, хищный взгляд — не дрожит ли? Не дрожала…

— Что в машине?

— Офицер, а в чем дело? — Мария улыбнулась своей самой милой и доброй улыбкой, отработанной как раз Для таких случаев.

— Проверка документов. — Офицер ответил холодным, дежурным тоном, но, увидев красивую темноволосую даму, сменил тон. — Приказано проверять документы у всех, сударыня. Усиление, с утра объявили. Кто у вас?

— Дети. Скауты, старшая группа. В лагерь везем, в «Черноморец»…

— Не вовремя везете, не вовремя. Сейчас особый режим ввели, документы у вас на каждом шагу проверять будут…

При массовых проверках, какие имеют место быть при объявлении особого режима, глаз замыливается, а люди элементарно устают. Террористы допустили один промах — у них была детская скаутская форма, были чистые документы на себя и на машину — но не было путевок на детей. Жесткая проверка просто не предполагалась. И если бы сейчас проверявший машину офицер зацепился за эти слова и потребовал бы предъявить путевки — на этом бы и закончилось. Без шансов закончилось — оружия в микроавтобусе не было, силовой прорыв закончился бы через несколько метров. Но до офицера не довели точно задачу, да и неизвестна она была — точная задача. Искать террористов — то есть подозрительных, с ручной кладью, на подозрительной машине, у которой надо проверить багажник. Никто даже предположить не мог, что шахидами-смертниками могут быть едва достигшие совершеннолетия пацаны. И поэтому офицер бдительность не проявил и показать путевки на детей не потребовал…

— Да уж видим. Решили выехать пораньше, чтобы не попасть в пробки. На выезде утром пробки бывают.

— Оно так. Сейчас, пока стойте здесь. Я пойду к начальнику смены, попрошу, может, даст машину, вас сопроводить. Я быстро…

В салоне повисло напряжение, словно грозовая, готовая разразиться ослепительными разрядами молнии и громовыми ударами туча. Это вполне могла быть уловка. Если офицер заподозрил неладное… он должен был понимать, что, если поднимет тревогу, — умрет первым. А вот если он отойдет от машины под благовидным предлогом — например, попросить, чтобы микроавтобусу с детьми полицейское сопровождение дали — и поднимет тревогу? Тогда — труба дело, из помещения поста выскочат уже несколько готовых к перестрелке бойцов, в бронежилетах, с автоматами. Возможно, там и снайпер найдется. Труба дело будет, труба, всех положат моментально, ахнуть не успеешь…

Едва слышно щелкнул замок — Александр чуть-чуть, почти незаметно приоткрыл водительскую дверь.

— Сиди! — злобно прошипела Мария, хотя у самой скулы от напряжения сводило. — Сиди, кому сказала!

Проклятые дети. Проклятые дети!!! Вместо того чтобы вести себя, как подобает обычным пацанам — вертеться на месте, пихать друг друга, шуметь, возмущаться, почему стоим, — сидят как истуканы, смотрят перед собой. Тут и дурак догадается, что неладно дело. Мерзкие, ублюдочные, проклятые щенки!!!

В поле зрения появился идущий к микроавтобусу полицейский. Он был один, и автомат его по-прежнему висел на ремне за спиной…

— Извините. — В голосе капитана угадывалась искренняя досада. — Не получилось. Усиление, сами понимаете, старший на меня всех собак спустил. Но вы езжайте. Я передам дальше по связи, чтобы вас особо не задерживали. Извините, ради Аллаха!

— Ну что вы… Вам спасибо огромное, — почти искренне, с огромным облегчением вымолвила Мария.

Окрестности Петербурга

Ночь на 01 июля 1992 года

Вообще, само пребывание города Санкт-Петербурга в столичном статусе, тем более — в статусе столицы ядерной державы, порождало массу проблем. Когда государь Петр Первый в лесах и болотах закладывал новую столицу — имперский Санкт-Петербург, — он и представить себе не мог, например, что время подлета тактической крылатой ракеты с прокравшейся в Финский залив подлодки до Адмиралтейства — две минуты, а до Царского Села — на несколько секунд дольше. Да и создать заглубленный командный центр в Уральских горах, к примеру, не в пример проще, чем в зыбкой, болотистой петербургской почве. И не в пример дешевле — не приходится бороться с плывунами на каждом шагу. Ну не думали тогда люди государевы такими категориями! А теперь думали — и приходили в уныние.

Александр Четвертый Великий, когда ему принесли сметы на все эти объекты стратегического оборонного значения — сильно задумался о переносе столицы. Сметы были такими — что видит Бог, перенести столицу в Екатеринбург, к примеру, или в ту же Казань выходило немногим дороже. Но подумав, Государь все же оставил столицу на месте, проблему решили другим способом. Санкт-Петербург, стоящий на самом краю нашей земли, был в том числе и символом открытости государства, готовности к общению с внешним миром…

Возможно, зря.

Решили тогда сделать ход конем. В Уральских горах создали мощнейший и относительно самостоятельный центр управления войсками на случай нападения. В Сибири построили Центр стратегической обороны. Эти два объекта, неуязвимые настолько, насколько это было возможно, и должны были принять на себя управление войсками в «час Ч» и координацию действий ядерных сил. В граде же стольном сделали более дешевые и менее защищенные объекты, подобрав подходящую площадку за пределами города. Вопрос о переносе столицы иногда муссировался в прессе — но по-серьезному к нему никто не возвращался с тех самых времен.

Когда по системе прошел сигнал «Набат» — сигнал о нападении с использованием ядерного оружия, — соответствующие службы отреагировали практически мгновенно. Этот механизм, хоть и не использовался до настоящего времени всерьез, заботливо смазывался и содержался в надлежащем состоянии. И когда случилась беда — он сработал.

Первым вывезли Его Величество — он находился в Царском Селе, и искать его по городу не пришлось. Особая группа уже через пять минут после поступления сигнала «Набат» полувывела-полувытащила уже готовящегося ко сну Государя из Александровского дворца и запихнула в раскручивающий лопасти тяжелый «Сикорский-89». Вместе с Государем летел и сопровождавший его всюду капитан первого ранга, чьей единственной задачей было оберегать и всюду носить за Государем тяжелый черный чемоданчик.

Еще через полчаса в постели, и надо приметить, не в домашней, нашли военного министра. Найти его было проще — везде и всюду с ним был адъютант и специальный, похожий на пейджер маяк. Услышав, что произошло, министр побледнел — но из колеи это его не выбило. Поцеловав на прощание даму, с которой он был, министр выбежал вместе со своими офицерами к ожидавшим его внизу автомобилям. Уже через час с неприметной базы под Санкт-Петербургом взлетел громадный четырехдвигательный «Илья Муромец» — тяжелый бомбардировщик, переделанный под «самолет судного дня» — самолет управления и связи на случай чрезвычайной ситуации. В воздухе к нему пристроился эскорт из восьми истребителей-перехватчиков, самолет полетел в глубь территории России. Почти в это же время точно такой же резервный самолет поднялся с базы ВВС под Екатеринбургом.

Пока шли приготовления к судному дню, офицеры дежурной смены из Генерального штаба лихорадочно пытались наладить связь с частями и соединениями, находящимися в зоне удара. Связи не было никакой — ни военной, ни гражданской. В это же время оперативный диспетчер Единой энергосистемы сообщил о серьезной аварии и об отключении от энергоснабжения всего региона. Косвенно это подтверждало, что там произошел ядерный взрыв.

Несмотря на то что никаких принципиальных решений пока не было принято, шла интенсивная подготовка к операции «Возмездие». Именно так, без каких-либо иносказаний называлось нанесение ответного ядерного удара по стране-агрессору. Из подземных укрытий выходили мобильные стратегические ракетные комплексы «Тополь»; матеря про себя всех и вся, занимали места экипажи. Один за другим комплексы уходили в лес, в ночь, рассредоточивались, чтобы избежать уничтожения первым ударом противника и суметь нанести ответный. Если «Тополю» на колесном шасси приходилось передвигаться по проложенным в чаще дорогам из бетонных плит, хорошо известным противнику, то «Тополя» на гусеничном шасси двухзвенных боевых транспортеров уходили в самую чащу, они могли блуждать по тайге, по пустыне, по бескрайней степи совершенно без дорог в ожидании команды на запуск. Сигнал тревоги прозвучал и в нескольких грузовых составах, влекомых тремя тяжелыми тепловозами каждый и внешне ничем не отличавшихся от обычных составов. Обычно в них было пятнадцать-двадцать вагонов — то есть три-четыре стандартные рефрижераторные сцепки. Только посвященные знали, что в одном из вагонов каждой такой сцепки чутко дремлет готовая к пуску ракета СС-24 «Скальпель». Эти поезда также могли не опасаться внезапного уничтожения первым ударом — попробуй-ка, идентифицируй, выдели их среди тысяч других, внешне таких же поездов, курсирующих по стальным магистралям бескрайней России. Сигнал тревоги прозвучал и на авиабазах, где экипажи тяжелых стратегических бомбардировщиков спешно проходили предполетное обследование, получали инструктаж, а приземистые аэродромные тягачи уже выкатывали из ангаров стремительных серебристых птиц с десятком ядерных жал внутри. В непроглядной тьме, в глубине океана, получившие сигнал готовности подлодки легли на боевой курс, стремясь оторваться от лодок-охотников противника. В сибирской тайге расчеты в последний раз проверяли готовность к старту тяжелых ракет СС-18 «Сатана», каждая из которых несла десять боеголовок индивидуального наведения. Командиры, получившие ближе к ночи приказ выводить свои части на рубежи развертывания, торопливо ставили боевые задачи подчиненным — выдвинуться на обозначенные рубежи, рассредоточиться на местности, укрыть личный состав и технику, быть готовым к отражению воздушного нападения. Подсвечивая себе инфракрасными фарами, колонны бронетехники покидали пункты постоянной дислокации, провожаемые недоуменными и тревожными взглядами жителей военных городков. Всем было объявлено, что предстоят крупные учения — но люди как-то чувствовали, что это не учения, что надвигается — война…