Бремя империи - Александр Афанасьев

Заглох и тот автоматчик, что был впереди — видимо, тоже меняет позицию.

Двое точно к Аллаху отправились, один точно жив, еще один — непонятно что, но не стреляет. Черт, если бы точно было ясно, что тот, на пандусе, мертв — было бы проще…

И тут…

И тут произошел случай — тот самый случай, который кардинально меняет правила игры либо в одну сторону, либо в другую. Со стороны дороги на стоянку, завывая сиреной, въехала карета «Скорой». Путь для нее был свободен, прокатившись метров пятьдесят до пандуса, она въехала в этот бетонный желоб — и затормозила, резко, до визга колес, даже ткнулась в поребрик. Автоматчик на парковке увидел «Скорую», запаниковал и совершил ошибку. Когда открылись двери — передняя пассажирская, где сидел врач, и боковая сдвижная, ведущая в салон машины, — он запаниковал и открыл огонь по карете «Скорой помощи». И тем самым выдал свою позицию — он был в трех рядах машин от меня, левее метров на двадцать. При первом же выстреле я засек вспышки, облокотился на широкий капот «Егеря» — и выстрелил в ответ тремя одиночными выстрелами по размытому силуэту, скрытому стеклами автомобиля. Этого хватило — последний стрелок заткнулся…

Только тогда, когда закончилась стрельба, я прислушался, пытаясь на слух определить, не грозит ли мне чего-нибудь еще, — и понял, что в городе уже стреляют. Стреляют везде…

На пандус высыпали врачи — и из «Скорой», и из больницы. И пока люди в белых халатах мельтешили на пандусе, пытаясь оказать помощь тем, кому она была еще нужна, — я пошел вперед. Пошел осторожно, держа на изготовку оружие — последний стрелок мог и притвориться мертвым, чтобы внезапно ударить очередью в спину. Никого не считай мертвым, пока сам лично не убедился в этом.

Последний из стрелков лежал, привалившись к машине, за которой скрывался, лежал неподвижно. На нем была черная, скрывающая лицо маска. Держа на изготовку оружие, я с силой пихнул его ногой — и тот как мешок с картошкой повалился на асфальт, оставляя мутно-красные разводы на кузове автомобиля. Уже особо не опасаясь, наклонился, приложил два пальца к шее, пытаясь нащупать пульс — пульса не было. Мертв.

Оружие лежало рядом — абсолютно то же самое, что и у первого. И тоже — полувоенная одежда, разгрузочный жилет с торчащими из него рожками, какая-то рация в держателе на плече. Разгрузка выполняла роль бронежилета — но легкого, кевларового. Только сейчас я оценил, как мне повезло. Первого я застрелил выстрелом в голову, второго — пуля попала в подмышечную впадину. Ну а третьего — бронежилет просто не смог остановить автоматную пулю, для этого нужно более тяжелое штурмовое снаряжение с титановыми пластинами.

Прости — но мне твое снаряжение еще пригодится…

Пуля проделала аккуратную, сочащуюся кровью дырку, пробила тело насквозь. Я расстегнул разгрузочный жилет — он был сделан по армейским стандартам, где в числе прочего было такое требование, как возможность быстро снять жилет с раненого — снял свою куртку, примерил разгрузку — на вид в самый раз. Покойный был со мной примерно одного роста и сложения, даже подгонять не надо. Как смог вытер жилет от крови курткой, надел на себя. Скверная примета надевать вещи с убитого, но тут ничего не поделаешь. Сбоку к жилету была прицеплена пластиковая кобура, в ней — американский «кольт нью милитари». Новая модель, девятимиллиметровая, с восемнадцатиместным магазином, пришедшая на смену старому доброму «кольту-1911». По виду — стянут с богемского «CZ», только рукоятка сильно похожа на старый «кольт», чтобы не переучиваться, да и органы управления тоже. Ухватистая, стальная, надежная машинка с пятидюймовым стволом и тем же наклоном рукояти, что и на старом добром девятьсот одиннадцатом. Лучшего и желать нельзя. Кстати — а неплохо кто-то этих парней снабдил, очень неплохо. На рынке ни «MASADA» нет, ни этого «кольта», только в армию САСШ поступать начали.

Стащил маску — араб, молодой, загорелый, без особых примет. Может, я с ним позавчера на улице столкнулся — лицо из тех, которые не запоминаются. Из любопытства наскоро пошарил по карманам — серебро, тонкая пачка десятирублевых ассигнаций, приличный складной нож. Документов, естественно, нет.

— Вы господин Воронцов?

Я повернулся, вскидывая автомат. Передо мной стоял пожилой, в белом халате врач, возможно, с обстрелянной «Скорой».

— Собственной персоной.

— Один из раненых зовет вас. Пойдемте.

— Как он?

— И получаса не протянет. Медицина тут бессильна.

Раненым оказался Берген. Ему досталось неслабо. В первую же секунду он поймал две пули. Одна в бедро, едва не зацепив артерию и вызвав обильное кровотечение, вторая мазнула по голове, отчего он потерял сознание. И две пули добавил тот боевик, третий, который зашел нам в спину, с пандуса. Одна пуля в грудь, другая в живот. Около Бергена суетились врачи, стоял передвижной штатив с капельницами, пытались что-то сделать, но с первого взгляда было понятно — бесполезно. Несмотря на такие ранения, другого уже убившие бы, Берген был в сознании. Когда я опустился перед ним на колени, он перевел мутный от боли взгляд на меня…

— Все нормально. — Я взял его руку, сжал ее как мог.

— Скажи… — в горле Бергена что-то клокотало, он говорил хрипло, с трудом, — скажи… чтобы они ушли.

— Бросьте… Вам помогут, это же больница, черт возьми.

— Нет… Уже не помогут… ты должен… разгадать загадку…

— Что? Какую загадку?

— Не перебивай. — Было видно, насколько Бергену тяжело даются слова, но он держался. — Ты должен… британцы что-то затевают, я это знаю. Что-то…

— Что? Откуда вы знаете? — Я наклонился ближе, чтобы не упустить ни слова…

— Я… я работал на них… давно уже… сейчас все равно… для меня… все равно.

— На них? — Я не мог поверить сказанному. — Выработали на них?!

— Давно уже… Помнишь… Маанию? Тебя ждали… потому что я предупредил…

— Зачем?!

— Неважно… Слушай сюда. Я твою женщину… спрятал, куда сказал… спрятал от них. Все… подстроено… Сноу… Они специально подставили тебе Сноу… он должен был сдать тебе… Бен Ладена… должен был, они все знали… И там, у дома… все тоже подстроено было…

— Удома?

— У твоего дома… тогда. Слушай! — На какое-то мгновение взгляд Ивана Ивановича, подернутый пеленой боли, прояснился. — Я не разгадал загадку… ты должен… что-то произойдет. Сегодня или завтра. Что-то, что не позволит нам… действовать как обычно.

— Что? — Берген нащупал мою руку и сжал, я замер, боясь даже дышать. — Что произойдет?

— Не знаю… что-то страшное… разгадай загадку… мне уже все равно… найди Цакая… Каха Несторович… скажи, что от меня… от Бергена… Расскажи ему все. Разгадай загадку… ты можешь… я уже нет…

Пальцы, цепко державшие меня за запястье, обессиленно разжались.

Вот так вот…

Я провел ладонью по лицу Бергена, закрывая глаза. Жил человек — и умер. Ради чего он предал? Ради всего этого…

Надо что-то делать. Причем сейчас, немедленно.

Тяжело опираясь на автомат, как на посох, я поднялся с колен, огляделся. Боевиков здесь не было — но в городе уже стреляли, стреляли много. Пока мы тут возились на пандусе — с другой стороны пандуса подъехало уже несколько карет «Скорой». До заката оставалось десяток-два минут, а что будет ночью — страшно даже подумать.

Последний из оставшихся в живых скорохватов сидел прямо на капоте одной из стоящих на стоянке машин и курил, жадно втягивая дым. По виду он был целехонек, что было очень странно и требовало разбора. Не ставя автомат на предохранитель, я подошел к нему.

— Представься.

— Ротмистр Голощеков, — выдохнул он вместе с очередным клубом дыма, — удостоверение показать? Кстати — сдайте оружие, вы, между прочим, задержаны.

И в самом деле, не понимает ничего, придурок.

Неуловимым движением — одна из училищных подлянок — я выбил у него из рук сигарету.

— Встать!!!

Неожиданность, помноженная на вбитое в подкорку требование подчиняться командам, сыграла свою роль — Голощеков еще и не успел осознать, что делает, а уже вскочил, вытянулся во фрунт. Хорошо. Это еще одна проверка кстати — если он ряженый, то на стандартную уставную команду он бы так не отреагировал.

— Вольно, ротмистр, садитесь, — опередил я его.

— Неплохо… — скривился он, — что дальше?

— Дальше, — я протянул руку, — старший лейтенант флота Воронцов. Будем знакомы.

Еще один психологический прием. А как думаете — нас на разведфаке не по плацу чеканить учили, мы на плацу вообще два раза маршировали — при поступлении и на выпускном.

Ротмистр руку мою пожал — его рука была твердой, но влажной от пота. Нервничает.

— Теперь по делу. Вы знаете, кого вы должны были брать? Кто вас послал?