Дыхание в унисон - Элина Авраамовна Быстрицкая

опрятная певучая хохлушка из ближнего села, оказалась женщиной доброй, с любовью к ребенку относится.

Фирочка наслаждается своим покоем, устроенностью, разными провинциальными вкусностями, которые теперь может себе позволить. Ее радует беззаботный бег дней — молодости свойственно расточительно пользоваться временем.

По вечерам часто приходят коллеги мужа, и она с удовольствием накрывает стол — зимой в доме, одна из двух просторных комнат всегда готова принять гостей, летом — под окнами во дворе, тогда чуть ли не вся медицинская общественность городка собирается под молодой черешней, Авраам посадил ее, когда младшей девочке годик исполнился, и дерево прижилось, правда, еще не плодоносит, но тень уже дает. Столы расставляются под соседскими окнами, сосед Иосиф Иванович, из западенцев, тоже врач, из той же компании, редкой красоты мужчина, высокий, статный, яркий, особенно выигрывает рядом со своей блекло-рыжей женой. Но с ней-то как раз Фирочка сразу подружилась, теплая и душевная оказалась женщина и с очень непростой биографией: рано узнала сиротство, умеет понять чужую душу. Конечно, это совсем не то, что подруга детства Мура, но где теперь детство и где Мура, а Ева вполне в подруги годится. И родственники у нее очень интересные. Брат и сестра приезжают из Москвы; сестра, не в пример Еве, дивная красавица, а брат очень на Еву похож, совсем не на что посмотреть, зато он какой-то знаменитый писатель. Фирочке даже немного стыдно, что раньше о нем не слыхала. И зовут его, как Фирочкиного отца звали, — Ицик. У Фирочки на него даже рефлекс выработался: как услышит «Ицик Фефер» — сразу чихать начинает, словно перец понюхала. Он привозит своих друзей, тоже писателей-поэтов. И разговоры ведут умные и тревожные, только Фирочка мало что в них понимает. Много говорят про тридцать седьмой год, о том, что он был трудный и с большими потерями. Фирочка согласна, действительно трудный. В самом начале года приспели ее вторые роды, так трое суток мучилась. А потом с младенцем, тогда еще на няню муж не зарабатывал, и старшая дочка Линочка ревновала, хоть уже школьница была, времени не то что на работу, на часок сна не хватало, ясное дело, сплошные трудности и потери.

Фирочка смутно понимает, что за столом говорят совсем о другом, только это другое к ней никакого отношения не имеет, так что она и вслушиваться не пытается. Куда интереснее женские разговоры — дамы хоть и докторши все, а говорят о том же, что и простые смертные — о том, что крепдешин опять в моде, особенно крупный горох на белом поле, о том, что няньку хорошую теперь с огнем не сыскать. Или как научиться печь пирог в кастрюле-чудо на примусе… Или вот еще миловидная такая женщина, доктор Нина Алексеевна, Фирочка ее часто встречает на улице — стройная, улыбчивая, хотя немного тугоухая, потому, наверное, и одинокая, без семьи. А сегодня она тут, за столом. Долго молчит, прихлебывая вино из высокого стакана, а потом вдруг мечтательно, как бы ни к кому не обращаясь, вполголоса произносит:

— До чего же удачные дети получаются у доктора Быстрицкого, я бы все отдала за такое счастье!

Фирочка затаенно улыбается: «Все бы она отдала, да кому отдавать, кто ж возьмет, ты ведь инвалид, глухая. Какие у тебя могут быть удачные дети!»

А вслух весело откликается:

— Это у нас двоих удачные дети, не только у доктора. Завидовать не надо, если всю душу вложить, у вас тоже будут не хуже.

Однажды, ближе к весне, она встречает на улице улыбчивую Нину Алексеевну, та гордо несет впереди себя довольно уже большой живот, и Фирочка радостно ее поздравляет:

— Я же говорила, у вас будут детки не хуже моих.

А та весело отвечает:

— Ну да, я же всю душу вложила, как вы советовали, так что все у меня будет, как должно быть.

Фирочка даже загордилась: к ее словам прислушиваются.

Одним словом, супруга доктора Быстрицкого раз и навсегда определила смысл своей жизни: надо поддерживать комфорт для мужа, покой для мамы и благополучие для детей. И так ей нравится собственная роль в этом сотканном ею мире тишины и покоя, так ей радостно сознавать, что весь этот мир в ее красивых и ловких руках! Большой мир в глазах Фирочки как бы сомкнулся до размеров ее квартиры, ее краткосрочных визитов к матери, ее встреч с новыми приятельницами, походов к портнихе, или в парикмахерскую, или — святое дело! — посещений школы, чтобы еще раз с удовольствием послушать, какая у нее замечательная дочь, гордость и радость матери. А на лето мать привозит племянника на каникулы, он ведь Фирочке как сын, не зря была ему молочной матерью, так же как сестра Рина кормила Линочку. И тогда Эмиль и Лина берут под свою опеку маленькую Соню, и у Фирочки наступает месяц свободы, можно заняться собой, почитать романы, ей очень нравится Кнут Гамсун, не зря же старшей дочери такое имя выбрала. Да и Тургенева она читает с упоением. А еще в их городке, даром что провинция, очень сильный театр, не стыдно туда ходить и интересно. В свое время Мария Заньковецкая задала высокий художественный уровень украинскому театру, а здесь память о ней чтут — землячка по рождению. Ее самой давно уже нет на свете, в середине тридцатых ушла из жизни, но брошенное ею семя дало свои всходы. Все это вместе — положение мужа, его амбициозные планы, удобный быт — с няней, прачкой, достатком в доме, интересными людьми вокруг, удачными детьми и всеобщей любовью — создают ту цельную и светлую ткань жизни, которая и составляет смысл существования Фирочки.

Между тем муж все больше мрачнеет, все меньше разговаривает дома, все суше встречает тещу, когда та приезжает навестить дочь и внучек. И очень странно реагирует, когда жена с детьми едет к матери, хоть ненадолго. Фирочка начинает беспокоиться — не заболел ли? Не устал ли? Или боится одиночества? А однажды прямо спрашивает его:

— Ты меня совсем разлюбил? Или просто чем-то недоволен, я что-то делаю не так?

И получает раздраженный ответ: