Дыхание в унисон - Элина Авраамовна Быстрицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И все же работа в госпитальной кухне не то, что дома — кастрюльку бульона на примусе варить не приходится. Вера Исаевна быстро научилась заваривать кашу в огромных котлах, ей такой и не поднять, но всегда есть выздоравливающие солдатики, рады возле кухни повертеться, время ведь несытое. Так что всегда кто-нибудь да поможет.
А уж если генерал какой или хоть даже полковник появится — не обязательно раненый, чаще с проверкой или навестить кого-то, тут Вера Исаевна на высоте: блинчики-оладушки, домашние котлетки, пирожки, даже торт на сухом молоке, а раз, помнит, велели приготовить фаршированные яйца, целых четыре штуки. И яйца доставили, только готовь. Ох она и испугалась — их ведь надо разрезать так, чтобы скорлупки не расколоть! Стоит она, бедняжка, перед этой неразрешимой задачей, а шеф Тарас Васильевич спокойно наблюдает из-за ее спины, потом не выдерживает:
— Ну и дура же ты, Вера Исаевна! Думать-то самой надо. Свари ты эти яйца, облупи, разрежь и фаршируй. Это я тебя на сообразительность испытывал. Ладно, пока прощаю, в другой раз не открутишься.
Вот такие пошли служебные будни. С переездами вслед за фронтом под огнем, с бомбежками в пути, с поисками жилья после каждого переезда, порой прямо у линии фронта, порой в глубоком тылу. Без выходных и праздников. В солдатской гимнастерке и кирзовых сапогах. Без помощи няни и прачки. Без покоя и даже, пожалуй, без особой надежды.
Нина Алексеевна исчезла из госпитальных будней, и Вера Исаевна не знает, где она. Может, где-то рядом с Авраамом воюет, но тогда где дитя — не на фронт же она его с собой взяла. Или оставила родителям? Да есть ли у нее родители? Надо просто ждать. И верить, что все останутся живы. А уж кто к кому вернется — это как судьба распорядится.
Вера Исаевна всякий раз отодвигает от себя ответственность за судьбоносные решения. Ей бы своих троих поднять, а там — что будет, то и будет. В какой-то момент показалось, что совсем край пришел: вольнонаемных с маленькими детьми отправили в глубокий тыл, в Казахстан. Голодно там и холодно, хозяин, у которого комнату сняли, последнюю корку хлеба отбирал, маленькую Соню поколачивал, чтоб не плакала, а она плакала от голода, и тогда он запирал ее в холодной комнате с глинобитным полом — той, где в свободные дни валенки катал — такой семейный приработок. Красавица Лина стала было ходить в школу, да где там — классы переполнены, есть только вторая смена, а как стемнеет, на улице нельзя появляться — раздевают, убивают, насилуют сплошь и рядом. Так что вся учеба — дома, самостоятельно. А между делом — убраться, чтоб не так тошно было в комнате, полы раз в неделю промазать, специальная такая смесь — свежие коровьи лепешки с водой и глиной хорошо размесить ногами, а потом вручную чисто выметенную комнату промазать и выровнять, чтоб пол был гладким. И дать высохнуть.
Одна удача — племянника удалось от голодухи спасти — его приняли в военное училище. Худо-бедно одним ртом меньше. И как же трогательно он, когда на выходной приходил, обязательно приносил младшей сестренке гостинчик — сливу сушеную от своего курсантского пайка или сахару кусочек — и это мальчишка четырнадцати лет, ему бы самому как-то прокормиться, тощий вон, как жердь в заборе. Вскоре училище перебазировали южнее, чтоб мальчишки не померзли окончательно — они на учебу ходили по очереди, на всех сапог не хватало. И встретилась семья с ним нескоро, через годы, уже после войны. Но писал часто и по-родному, да и как еще — ведь на руках у Фирочки вырос, с Линой плечо к плечу проходил свое взрослое детство.
Понадобилось почти год непрерывно писать письма госпитальному начальству, упрашивать, чтобы отозвали их обратно, не дали умереть в тылу. И в какой-то момент — есть все же ангел-хранитель! — пришел конверт, а в нем литер на выезд из Актюбинска в распоряжение эвакогоспиталя № 3261. Ура!
Собираться оказалось проще простого: то немногое из вещей, что еще оставалось, Вера Исаевна помаленьку выменяла на базаре на продукты — пшено, муку, постное масло. Особенно обидно было, когда за зимнее пальто, совсем еще не старое, с модным недавно котиковым воротником, дали стакан сметаны — это когда племянник еще был в городе и заболел брюшным тифом, а потом нуждался в усиленном питании. И Вера Исаевна несла ему в училище этот стаканчик сметаны, а у самых дверей поскользнулась — и все вдребезги. Ну да что теперь вспоминать, не вернешь ни пальто, ни сметану.
В общем, собрались мигом, на вокзал тоже попали без труда — хозяин их жилья там и работал, на железной дороге, там он их и подобрал, когда приехали в дощатой теплушке-телятнике, а теперь показал, как туда проще добраться. А вот дальше оказалось все круто.
Поезда ходили без всякого расписания, иди лови. А и билетов никак не получишь, кассирша в окошке насмешливо отвечает всем одно и то же:
— Нет и неизвестно.
Ночевать негде. Так и протоптались на улицах до рассвета, промерзли, и есть-пить хочется.
Ожидать у входа в здание вокзала тоже не разрешают — милиционер уже несколько раз прошел мимо грустной семейки с узелком у ног.
— Знаешь, мама, я думаю, так мы не уедем. Надо идти к начальнику вокзала, у нас же документы есть. И наш папа на фронте, нам должны помочь!
Лина в свои неполные пятнадцать лет ведет себя совсем как взрослая, но ее настойчивость не слишком действует на мать. Вера Исаевна вспоминает, как ходила по разным учреждениям в поисках работы.
— Гражданочка, — отвечали ей, — у вас же нет прописки. А по закону военного времени
