Пес Ее Высочества - Мария Камардина

что пройти ни внутрь, ни наружу не сумеет даже привидение. Никаких больше странных записок и ночных прогулок.

Принцесса вздохнула.

— Я подумаю об этом завтра, — проворчала она. — И страшно вам отомщу. Обоим. Меня нельзя запира-а-а-ать…

Она зевнула, как сонный котёнок. Герцог снисходительно усмехнулся и кивком указал направление. Бьорн стиснул ключ в кулаке и двинулся в темноту, слушая, как тихонько дышит в полусне пригревшаяся на его руках девушка.

Драгоценности и впрямь нужно прятать от посторонних.

И у каждой сокровищницы должен быть охранник.

…В камине лениво мерцало пламя, в комнате было тепло. Бьорн осторожно уложил Беттину на постель, и уже собрался было укрыть одеялом, но тут принцесса снова зевнула, приоткрыла глаза и мурлыкнула:

— А снять платье ты мне не поможешь?

Ну, начинается. Бьорн демонстративно закатил глаза и уверенно ответил:

— Нет. Доброй ночи.

Он развернулся и двинулся к двери. Восстановившееся чутьё дразнило запахами — здесь стояла принцесса, когда ссорилась с графом, а вот тут остался след самого Генри, и хочется снова рычать. Ну ничего, теперь он сюда не сунется…

— Ты правда меня запрёшь?

— Да.

Беттина вздохнула настолько печально, что он едва не обернулся, но тут же напомнил себе об Орлином камне, признавшем хозяйку, и грядущей свадьбе.

— А если я попрошу…

— Не надо.

Беттина сердито фыркнула.

— Ещё скажи, что тебе не понравилось меня обнимать и носить на руках. Странно, что Альберт ничего не сказал по поводу приличий.

Бьорн изо всех сил стиснул зубы, чтобы не ответить. Ну зачем она снова начинает⁈

— Молчишь, конечно. Ну и молчи! — Бьорн коротко глянул через плечо — принцесса сидела в кровати, сложив руки на груди, и сверлила его взглядом. — Что смотришь? Давай, уходи. Ты ведь такой честный и правильный, что даже боги тебя защищают!

Да чтоб им провалиться, этим богам!

Бьорн с трудом сдержал рычание, выскочил за дверь, с размаху её захлопнул и лишь тогда запоздало сообразил, что в темноте даже со своим ночным зрением не найдёт замочной скважины. Однако стоило поднести ключ к двери, как тот задрожал, замерцал и вошёл прямо в дерево. Внутри что-то хрустнуло, на миг сквозь доски плеснуло мягкое золотистое сияние, а когда Бьорн осторожно толкнул дверь, она не открылась.

Отлично.

До его комнатушки под крышей тёплые трубы не дотягивались, а камин давно остыл. Бьорн подумал, не стоит ли разжечь огонь заново, но усталость брала своё, меховое одеяло на постели обрело невиданную притягательность, и если не снимать рубаху и завернуться поплотнее…

Стоило положить голову на подушку и закрыть глаза, как накатила дремота — ещё не полноценный сон, но вязкое, ленивое оцепенение. Собственная голова казалась тяжёлой и набитой опилками — мысли путались в них, и ни одну не удавалось додумать до конца, кроме разве что той, что запертую магией принцессу точно никто не потревожит, а если она не справится с платьем, то и пусть ложится прямо в одежде, так теплее. И косу можно не расплетать, утром меньше дел. А он будет спать, и так половину ночи прогуляли.

Он уже почти отключился, когда снизу донёсся отчаянный девичий визг.

Бьорна вышвырнуло из постели в единый миг. Меч в правую руку, ключ в левую, кубарем скатиться по лестнице, отбить мизинец о ступеньку, зашипеть, ворваться в комнату…

Как оказалось, и с платьем, и с косой Беттина прекрасно справилась сама. Она стояла на кровати, завёрнутая в тонкую простыню, волосы рассыпались по спине золотым плащом, и, кажется, прямо сейчас никакой опасности рядом не было.

Тогда какого демона снова происходит⁈

Беттина обернулась к нему, и выражение испуга на её лице сменилось такой откровенной радостью, что всё внутри завязалось в тугой, болезненный узел.

Ну зачем она снова…

— В чём дело?

— Там, — Беттина указала пальцем куда-то в сторону зеркала, — был паук!

— Паук? — медленно переспросил Бьорн, опуская меч и начиная закипать. Его выдернули из постели второй раз за ночь из-за какой-то букашки⁈

Принцесса оценила выражение его лица и поджала губы.

— Не просто паук, — обиженно поправила она. — Вот такой! Большой, белый!

Показывать размеры твари обеими руками было ошибкой — простыня немедленно поползла вниз. Принцесса ойкнула, подхватила край своего «одеяния», мило улыбнулась, и Бьорн почувствовал, как сводит скулы от невозможности прямо и не выбирая слов высказать всё, что думает о её манипуляциях.

Он резко развернулся и шагнул к зеркалу. Если вдруг в спальню забежала крыса…

А, нет. Действительно паук.

Он медленно выпрямился, держа двумя пальцами крупный золотой кулон с белым камнем.

— Вот этот?

Прямо на Беттину он не смотрел. Она ойкнула, очень правдоподобно изобразив удивление — да конечно, наверняка же сама и уронила, а то и нарочно бросила эту штуку в угол, чтоб притвориться, что перепугалась, и заманить его в спальню!

— Но он же бегал! Честное слово!

От злости в ушах зашумело. Бьорн стиснул зубы, задержал дыхание, а потом сжал золотого паука в кулаке — и швырнул в камин. На миг ему почудилось, что лапки твари задёргались, но тут кулон провалился между поленьев и пропал из виду.

— Это всё?

Беттина тихонько фыркнула.

— Это был подарок Генри, — сообщила она. — Он мне всё равно не нравился. Дай руку, я спущусь.

— Ложитесь спать.

Он прошёл мимо, старательно глядя перед собой. Кровать скрипнула, принцесса вздохнула и попросила:

— Останься.

— Зачем?

Она немного помолчала. Он ждал, уставившись невидящим взглядом в дверь — волшебный ключ таинственным образом переместился на внутреннюю сторону, словно намекая, что можно запереться в комнате вдвоём. Думать об этом было нельзя, и Бьорн, чтобы отвлечься, начал считать про себя — если на счёт «двадцать» она так ничего и не скажет, он с чистой совестью пойдёт спать.

Шестнадцать.

Семнадцать.

Восемнадцать.

— Мне снятся кошмары, — призналась наконец Беттина. — Каждую ночь. И я не сразу могу проснуться. Если ты просто посидишь рядом…

— Нет.

— Бьорн, пожалуйста…

— Нет!

Он развернулся. Меч выскользнул из руки, со звоном упал на пол, но разве мог бы помочь меч сейчас, когда узел внутри стягивается так сильно, что тяжело дышать, а гремучая смесь злости и отчаяния опаляет горло горечью?

— Хватит, — проговорил он тяжело, с трудом вспоминая, как вообще произносятся слова. — Не надо меня просить. Не надо вести себя так, словно я что-то для вас