Между двух огней - Кристофер Бьюлман

горло. — Он громко чихнул, словно поставил точку.

— Удивительно, как много людей, к которым мы обращаемся, чувствуют приближение чумы. Открой дверь, или я ее выломаю. И тебе не понравится твоя поездка во дворец, если я это сделаю.

Томас взял свой меч, но Дельфина покачала головой, глядя на него широко раскрытыми глазами.

— Тогда что? — прошептал он.

— Я не знаю, но только не это!

Мужчина за дверью бросился на нее всем телом; это была новая дверь, и она была прочной.

— Если ты заставишь меня ломать топором эту гребаную штуковину, ты отсюда не выйдешь. Открой дверь!

Веки Дельфины отяжелели.

После того, как мужчина закричал, она заметила свет, льющийся из-за окна. Она положила руку на копье и открыла ставень.

Двор исчез.

Теперь окно выходило на берег реки, за городские стены, и, казалось, оно опустилось; спрыгнуть с подоконника было бы легко — не больше пяти футов.

В дверь ударили топором.

Мужчина в коридоре выругался.

Томас стал бы драться, защищая ее, но, возможно, не стал бы, если бы она ушла.

Он должен позволить им забрать себя.

— Пусть они заберут тебя, — услышала она свой голос.

Позволь им забрать меня, Петр.

Прыгай, Дельфина.

У него нет уха! Его уха!

Она закрыла глаза.

А как же Томас?

Она почувствовала запах цветов.

Другой.

Сильнее, чем мой.

Это защитит ее.

А КАК ЖЕ ТОМАС?

Прыгай, маленькая луна.

Она выпрыгнула из окна.

* * *

Томас все еще сжимал в руке меч, хотя и вложенный в ножны.

Что-то похожее на крыло мелькнуло возле окна, очень большое крыло, и Дельфина открыла ставни.

В комнате было темно, и яркий дневной свет его ослепил.

В дверь ударили топором.

— Я переломаю тебе чертовы ноги, слышишь? Я притащу тебя туда за яйца, если ты заставишь меня разрубить эту дверь!

Томас выхватил меч.

— Пусть они заберут тебя, — сказала девочка.

Ее щеки были мокрыми от слез.

Она отвернулась от него.

Затем она выпрыгнула из окна, но он так и не услышал, как она ударилась о землю.

Ему показалось, что он услышал шум крыльев.

Томас бросился на человека, который вошел в дверь, думая сбить его с ног, надеясь, что за его спиной окажется человек поменьше ростом. Он ударил большого солдата, но недостаточно сильно.

Я думал что поймал его

Я в теле графа и я не так силен

Мужчина отшатнулся к стене, но собрался с силами и ударил графа д'Эвре тыльной стороной топора, ломая зубы.

Его тело но я чувствую это БОГ

Он упал.

Он поискал свой меч, но не смог его найти.

БОГ

Они снова его ударили.

Его не притащили в папский дворец за яйца.

Его привезли в повозке.

После этого ему переломали ноги.

ТРИДЦАТЬ-ПЯТЬ

О Докторе

Мальчик, который прислуживал папскому врачу, проснулся в своей маленькой кроватке в другом конце комнаты и со свечой подошел к своему хозяину, который хныкал и бился в объятиях очередного кошмара. Сколько ночей подряд хозяина беспокоил один из них? Он знал, что врач, мэтр де Шолиак90, был хорошим человеком, и спрашивал себя, какие дьяволы могли побеспокоить такого доброго человека.

Это был худший кошмар на свете.

Он наклонился поближе, чтобы рассмотреть, но убедился, что свет свечи не падает на полные щеки или крупный нос мужчины. Это было похоже на историю, которую врач рассказывал ему о любопытной женщине, прогнавшей ангела. Был ли это ангел? Может быть, просто мальчик с крыльями. Метр рассказал ему слишком много историй, чтобы они не переплелись.

— Мэтр? — спросил он, но очень тихо.

Он научился не будить хозяина в такие моменты, но ему очень хотелось прогнать этот сон. Умирают ли люди от снов? Он постарается не забыть спросить об этом доктора утром. Но не сегодня. Он стоял со свечой, готовый посветить метру, как только тот попросит.

Вино, подумал мальчик.

Самые неприятные сны всегда будят его, и он просит у меня вина.

Но если я налью вина, а он не проснется, мне придется перелить его обратно в кувшин и протереть кубок, чтобы в него не забрались мелкие насекомые.

Налей вина, Тристан.

Он взял с полки маленький эмалированный кубок и налил в него вина из оловянного кувшина с тремя петушиными лапками. Он любил этот кувшин, как любил запах вина. Правда, не в последнее время. Что-то было не так, как будто в нем чувствовался привкус гнили. Может быть, они слишком задержались, чтобы собрать виноград? Он работал помощником пекаря и хотел дослужиться до должности виночерпия и присматривать за фруктовым погребом Папы, расположенным у подножия кухонной башни — он очень хорошо умел выявлять гниль. Его мать говорила, что у него нюх как у собаки. Но великий доктор увидел, каким умным мальчиком он был, и забрал его с кухни, чтобы заменить своего прежнего помощника, который умер от чумы.

На самом деле, трое помощников доктора умерли от чумы, но сам добрый доктор ею не заразился.

Пока, поправил он себя. Или он мог бы сказать иншаллах, слово, которое он выучил из арабских текстов. Это означало что-то вроде Да будет угодно Господу, но Тристан не понимал, почему просто не сказать этого.

— Тристан.

Доктор уже сидел, его большие дружелюбные глаза казались испуганными и затравленными. Он потер их рукой, и в них отчасти вернулся рассудок.

— Тристан, помоги мне одеться.

— Да, мэтр. Вы уверены? До утра еще далеко.

— Просто принеси мою одежду, пожалуйста.

Мужчина и мальчик вышли в один из величественных сводчатых коридоров дворца, и врач остановился, задумавшись. Он посмотрел налево, в направлении, которое вело в спальню папы и примыкающий к ней кабинет. Мальчик со свечой в руках ждал, очень похожий на маленькую собачку, которая ждет, когда ее хозяин откроет дверь.

— С Его Святейшеством все в порядке? — спросил Тристан.

— Нет, Тристан. Я не думаю, что с ним все в порядке, хотя и не могу сказать почему. Кажется, у него хорошее здоровье, но… он изменился.

— Это как-то связано с вином?

— Извини?

— Я подумал, что, возможно, это вино... оно странно пахнет.

Доктор посмотрел на мальчика и прищурился, обдумывая и отвергая это предположение.

Он повернулся и вернулся в свою комнату.

Тристан зачарованно наблюдал, как доктор перебирает свитки на своем столе, многие из которых пришли непосредственно от Папы. Когда он нашел тот, который, казалось, подходил для его целей, он взял один из своих хирургических ножей и так осторожно, словно резал живую плоть, снял с него две отдельные части восковой печати. Затем он взял чистый лист пергамента и написал что-то очень аккуратным почерком. Закончив, он свернул его и, к удивлению мальчика, нагрел свой нож в пламени свечи и с его помощью снова соединил две половинки печати, запечатав свиток.

— Я вижу, что у тебя в голове роятся вопросы, и все же, осознавая деликатность ситуации, ты их не