Между двух огней - Кристофер Бьюлман

не так, как целуются обычные любовники, языком, а так, как целуются настоящие любовники, разделяя дыхание.

Он выдохнул себя из легких графа в свои собственные.

Корабль его души отплыл от фальшивого тела.

И оказался в его настоящем.

Он открыл глаза.

Тело графа дернулось, раз, другой, только теперь оно было под ним. Его рот, его настоящий рот, был на мертвеце, и он приподнялся. Он вдохнул, наполняя воздухом свои сильные легкие, и сжал руки, готовый схватить оружие или рычаги, или ухватиться за колонны храма. Он снова стал сильным. Он провел рукой по своей густой бороде и подергал себя за длинные волосы.

Он засмеялся, и Дельфина тоже засмеялась, успокаивая его, пока он надевал докторскую мантию поверх холодных, мокрых доспехов.

Теперь она наклонилась и поцеловала в щеку мертвеца в тележке.

— Отдай реке принадлежащее ей, — сказала она.

Томас опустил тело в воду, и какое-то мгновение оно плавало, а затем его поглотила темнота.

ТРИДЦАТЬ-ШЕСТЬ

О Вооружении и о Бдении

— Иснард!

Мальчик-слуга из Элизиум-хауса выглянул из окна и посмотрел вниз, на улицу, темнота которой все еще сопротивлялась лучам низкого утреннего солнца, пытавшимся проникнуть между близко стоящими зданиями.

— Иснард, здесь!

Он сморщил нос и поставил на стол ночной горшок, который собирался выплеснуть. Это был его новый друг, паж? И не этот ли паж обслуживал арестованного рыцаря?

— Диего? — позвал он тщательно выверенным шепотом.

— Да! — сказала Дельфина.

Она тоже была опытной шептуньей.

— Что ты здесь делаешь?

Он оглянулся, чтобы убедиться, что никто не пытается дернуть его за ухо от безделья.

— Мне нужна услуга.

— Какая? — спросил он. — И побыстрее!

Почему Диего был в его собственной ночной рубашке?

— Вещи моего хозяина... Их забрали?

— Нет. Комната в прежнем виде. Завтра придет плотник, чтобы починить дверь.

— А жеребец моего хозяина?

— В конюшне, ест двойную порцию сена. Его собирается забрать английский лорд.

— Открой мне дверь.

— Что? Я не могу!

— Нет, ты можешь. Открой дверь и помоги мне вытащить доспехи и коня моего хозяина.

Он снова оглянулся.

— Коня? Меня повесят за воровство!

— Это не воровство. Конь принадлежит нам.

Он это обдумал.

— Все равно, они меня убьют! Потом они меня выгонят, и отец снова меня убьет!

— Не выгонят. Ты говоришь по-французски, по-итальянски и по-провансальски. Сколько раз они использовали тебя в качестве переводчика? Просто впусти меня, и я сделаю бо́льшую часть работы.

— Они тебя увидят.

— Нет, если ты их отвлечешь.

— Как?

— Не знаю. Ну, пусть по лестнице покатится что-нибудь громкое. Сковородка, или что-то такое.

Это начинало казаться забавным.

Он получит взбучку, но некоторые вещи стоили того, чтобы их получать.

И ему нравился маленький испанский паж, говоривший, как истинный француз, даже если он был немного похож на девочку.

— Почему я должен это делать?

— Если ты согласишься, я подарю тебе гребень из слоновой кости, который я нашел на улице.

Он облизнул губы.

Гребень из слоновой кости.

— На нем нарисованы ангелы.

Иснард

у нравились ангелы.

На самом деле, он думал, что видел одного из них прошлой ночью.

Дельфина и Томас проехали мимо кожевенников и изготовителей пергамента по берегам канала, питаемого притоком реки Сорг, вдыхая запах их работы. Он ехал верхом на Джибриле, а она — на своей маленькой лошадке. Лошадь чувствовала себя хорошо под его бедрами. Он думал, что, возможно, это последний раз, когда он едет на лошади, но его это не беспокоило. Он умер сегодня утром и теперь знал, что это такое.

Сегодняшняя ночь принесет еще больше смертей, возможно, и его.

Он был готов.

Это будет хуже, чем при Креси, но сладко там, где было горько.

Прекрасные доспехи, которые он носил в другом теле, по большей части ему подходили, хотя слегка жали в груди и свисали на животе. Нагрудник и ножные доспехи были всем, что Дельфина смогла взять из дома, так что под ними была надета его собственная ржавая кольчуга. Он также снял наваррский сюрко и ехал в сверкающем, хотя и помятом, нагруднике с непокрытой головой — теперь никто не принял бы его за графа д'Эвре.

Они покинули город через Имбертские ворота, но ушли недалеко. На самом деле, они зашли в первое же большое здание, которое нашли, прямо у реки.

Францисканское братство жило в большом, гордом здании, соответствовавшему большому, гордому городу, которому оно служило; это не устраивало братьев, которых привлекала в орден скорее христианская бедность, чем церковная пышность. И все же здесь была столица христианства, и здесь они должны были сделать все возможное, чтобы защитить свой орден от обвинений в ереси. Лучше позволить папам строить прекрасные церкви, чем быть сожженными на скромных кострах. Они позволяли богачам хоронить своих покойников на церковном дворе, как будто дьявол был слишком прост, чтобы найти плохую луковицу в хорошей почве; и когда богатые люди пытались выкупить свои растраченные впустую жизни, осыпая монахов деньгами со смертного одра, братья использовали это богатство для распространения слова нищего Христа.

Они никогда ни для кого не закрывали свои двери, и их гостеприимство в эти месяцы эпидемии дорого обошлось.

Из сорока братьев в живых осталось только семеро.

Брат Альбрехт, эльзасец с начавшейся катарактой, радушно принял рыцаря и его дочь.

Он помог им поставить лошадей в стойло.

Он показал им комнату, где они могли поспать до полудня, а затем провел к алтарю Пресвятой Девы, где они могли помолиться.

Они сказали ему, что хотят иметь крепкие тела и чистые сердца.

Они собирались на праздник во Дворе чести.

Какому-то парню сомнительных достоинств должны были вручить кардинальскую шапку.

Казалось странным, что рыцарь пожелал заимствовать монашеское одеяние, но брат Альбрехт привык к мирской суете — многие люди просили похоронить их в коричневой одежде святого Франциска (как будто камень, украшенный перьями, мог взлететь!). Брат Альбрехт ощупал грудь и щеки мужчины (готовился ли он к тому дню, когда ему понадобятся руки, чтобы читать не только по сердцам, но и по лицам?) и не обнаружил в нем ничего дурного, а скорее давно похороненную доброту. Ну и что с того, что под блестящим нагрудником у него были ржавые доспехи; ну и что с того, что у него была неопрятная борода и длинные ногти? Кто откажется от золотой монеты, потому что на ней немного грязи?

Он дал ему новую рясу, которую брат Эгидиус так и не смог надеть, поскольку заразился в тот день, когда ему ее подарили.

Бог свидетель, у них теперь больше ряс, чем у живых людей, которые могли бы их носить.

— Ты же не собираешься сделать что-нибудь, что опозорит орден, так?

— Нет, не собираюсь, — ответил здоровяк.

— А как насчет тебя, малышка?

Она покачала головой, улыбаясь.

Она улыбалась с тех пор, как попала сюда.

Брат Альбрехт понял.

Благословенный Франциск только