Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945 - Приклонский Е.

Едва успеваю «замаскироваться» в тени и приняться за письмо «домой», то есть в Сампур к матери, как прибегает за мною посыльный из штаба. Приказ короток: срочно принять машину из 2-й батареи. Комбат-2 — гвардии лейтенант Иван Кугаенко, маленький черненький крепыш; он же командир этой машины. Хороший парень. И экипаж мне понравился сразу. В машине имеются кое-какие неполадки. Злосчастные дыры исчезают под комбинезоном, доставшимся мне в наследство от предшественника, и я начинаю знакомиться с машиной. Уточнив неисправности, приступаю с помощью экипажа к ремонту. 9 августа

Ночи как раз хватило, чтобы привести машину в относительный порядок, и рано утром мы присоединяемся к «ходячим» боевым единицам. Полк уходит вперед, сбивая неприятеля с позиций, «насиженных» фашистами за дни перерыва в нашем наступлении. 10 августа

Хорошо идем! К вечеру с ходу перерезали шоссе Псков-Рига и прочно оседлали его. Во время атаки сгорела прямо на асфальте ИСУ-122 (судя по номеру на башне — из 326-го гвардейского). Она стоит недалеко от нашей самоходки, развернувшись поперек шоссе. Кто-то из экипажа ее, спасаясь от огня, полез через десантный люк ногами вперед, да так и остался сидеть под днищем, а голова и грудь — в машине. Комбинезон на мертвеце сгорел почти до пояса. Лучше уж гореть с ног: они все-таки в сапогах... [364] 11 августа

С рассветом, оставя за спиной всходящее солнце, — вперед, сидя на плечах отступающего противника. На марше (машина-то потрепанная) случилась заминка со скоростями. После прохождения заболоченного участка не выключилась четвертая передача (мы двигались на замедленной). На такой скорости не то что за немцами, за своими машинами не угонишься. Постепенно отстаем. Кугаенко спрашивает, в чем дело. Докладываю. Узнав, что за полчаса неисправность можно устранить, командир приказывает остановить машину. По правую сторону дороги, в десятке метров, недавно брошенная немцами противотанковая батарея: стволы у пушек еще горячие. Пока ребята отвинчивают болты, которыми крепится наклонный броневой лист над трансмиссионным отделением, надо сменить свои драные брюки на новые трофейные. Они похожи по форме на наши, только у них прострочена стрелка, чтоб всегда казались наглаженными. Только снял комбинезон и разулся — «Виллис» подкатывает. Выходит из него полковник незнакомый, должно быть из дивизии, которой мы приданы:

— Кто командир? Почему стали?

Комбат доложил.

— Где механик?

Поспешно застегнув верхнюю пуговицу на своих диагоналевых и сунув ноги без портянок в широкие кирзовые голенища, вскакиваю:

— Здесь!

— В чем дело, лейтенант? — кричит полковник.

Коротко объясняю ему причину остановки и, увидя, что ребята уже поддели ломом броню, прошу дать минут двадцать на устранение неисправности.

— Машина ваша на ходу?

— Так точно! Но...

— Никаких ремонтов! Немедля вперед! Там ваши товарищи кровь проливают, — патетически гремел неизвестный начальник, и вытянувшийся по стойке «смирно» Кугаенко слегка поморщился: он не любитель выспренних выражений, — а вы тут... в барахле копаетесь! — заметив лежащие в траве галифе, гневно заключил полковник.

При этих словах его адъютант, стоящий рядом, скорчил гадливо-презрительную мину, быстро нагнулся, поднял с земли [365] никелированную немецкую зажигалку — подарок замкового Кирюши Тихонова — и, сильно размахнувшись, сделал вид, что швырнул ее в поле. На самом же деле она оказалась ловко зажатой у него в кулаке, который он, немного помедля, опустил с самым невозмутимым видом в карман шаровар. Вот фокусник! Ему бы в цирк...

Обидно, когда начальство рубит сплеча, не разбираясь, что к чему, но ничего не поделаешь. А я-то тоже хорош! Как будто в машине нельзя было переодеться...

— Есть отставить ремонт! — отвечаю и лезу на корму к ребятам помогать.

Болты мы ставим на места через один, чтобы сэкономить время. А каретку в КПП не сегодня так завтра все равно выводить из зацепления придется. Полковник нетерпеливо посматривает, сидя в «Виллисе», в нашу сторону. Хорошо еще, что крышку КПП мы не успели снять до его приезда. Наконец последний болт затянут, и, предводительствуемые полковником, словно он лучше нас знает, куда нам ехать, «пилим» на четвертой передаче со скоростью всего 10—12 километров в час. Минут через пятнадцать такой езды «Виллис» прибавляет скорости и исчезает из глаз, а мы, не решаясь остановиться, продолжаем ползти и только к ночи догоняем своих, хотя могли бы это сделать, если б нам не помешали, за какой-нибудь час-другой. 12 августа

Всю ночь полк преследует врага, буквально наступая ему на пятки, и целую ночь я мучаю несчастную машину, ведя ее на одной и той же передаче. Если встречался труднопроходимый участок (а это случилось несколько раз), то, преодолевая его, я регулировал скорость оборотами двигателя да обеими «планетарками» одновременно. При остановке колонны двигатель мой, естественно, глох, и заводить его приходилось с буксира, а когда рядом не оказывалось ни самоходки, ни танка или из-за сложившейся обстановки им было просто не до нашей машины, я заводил двигатель, выключая главный фрикцион, чтобы не мешала включенная передача, а движение начинал с бортовых — прыжком. И главный грелся. При коротких задержках, чтобы не заглушить мотора, тоже приходилось выжимать педаль сцепления, опять же «разогревая» [366] главный фрикцион. Так помог потрепать машину неизвестный полковник, к сожалению, в технике профан, хотя он и действовал в тот момент, побуждаемый самыми лучшими чувствами... К утру я уже затруднялся определить, кто больше устал за истекшие полсуток: наша машина или ее водитель. И угораздило же нас остановиться тогда на самом виду, да еще и у дороги, со своим ремонтом!

Ранним утром, когда наша колонна, состоявшая из нескольких ИСУ-152 и Т-34-85, вынуждена была задержаться для заправки горючим и снарядами, мы успели-таки выбить треклятую шестерню из зацепления. На кулисе, против прорези для четвертой передачи, выбиваю зубилом приметный крест, чтобы, увлекшись, не «воткнуть» случайно рычаг в запретную прорезь.

Днем продолжаем гнать фрица, который отстреливается кое-как, второпях. Пехоты нашей давно что-то не видно.

На нашей машине, отлично идущей, сегодня многолюдно и весело: кроме трех наших автоматчиков, на броне едут два пассажира — приблудившийся бронебойщик со своей долговязой «пушкой» и санинструктор Нина, Федькина зазноба.

Во второй половине дня стала появляться фашистская авиация. Чем это вызвано — нам понятно, и мы ухо держим востро. Сначала самолеты налетали поодиночке или в паре, но мы продолжали движение в колонне, на ходу увеличивая дистанцию между машинами и прибавляя скорости, так что немецкие бомбы понапрасну валили лес либо буравили болота по обеим сторонам дороги.

Надолго запомнится конец дня: на нашей машине из десяти человек совершенно невредимым, кроме меня, остался только заряжающий гвардии старший сержант Николай Зайцев. Серьезно ранило наводчика гвардии старшину Павла Лукина, двух автоматчиков и Нину, оцарапало замкового гвардии старшего сержанта Тихонова Кирилла, последнего нашего автоматчика и комбата. Незнакомый солдат-бронебойщик был убит наповал.

Дело было так. После очередного короткого воздушного нападения, во время которого на машине гвардии младшего техника-лейтенанта Кабылбекова близким взрывом покорежило левый ленивец, а у одной тридцатьчетверки, остановившейся почему-то прямо на дороге, 50-килограммовая бомба проломила крышу башни (экипаж, на его счастье, находился [367] вне машины), старший офицер, ведущий колонну, получил по рации приказ: прекратить движение и дождаться пехоты. Уставшие за долгий день танкисты и самоходчики, радуясь передышке, с удовольствием выполнили команду, быстро рассредоточив вдоль обеих опушек машины и замаскировав их ветвями. Место, где мы остановились, представляло собой длинную поляну, образованную раздавшимся вдруг в обе стороны от дороги хвойным лесом. Машина Кабылбекова получила повреждение при самом въезде на эту поляну и находилась метрах в пятидесяти от моей. Из-за деревьев у поворота лесной дороги выставлялась только передняя часть подбитой самоходки. От нас хорошо видно, что экипаж ее уже приступил к ремонту. Чуть впереди меня, развернувшись лбом к моей машине, стоит Т-34-85, хорошо укрытый низко нависшими над ним ветвистыми сучьями двух старых ив.

Корма нашей самоходки окружена дико разросшимся лесным малинником. Кусты его густо осыпаны крупными ягодами, спелыми и сочными. Нашлись и лакомки. Как только была закончена маскировка, Николай, Кирюша и один из автоматчиков решили «попастись», не отходя ни шагу от машины. Два других автоматчика остались у левого борта, обращенного к дороге, следить за воздухом и за поляной. Командир и наводчик тоже ведут наблюдение, высунувшись из башенных люков. Сидя за рычагами и покуривая в открытый лючок, словно в форточку, спокойно посматриваю на левую опушку с замаскированными танками и на дорогу, убегающую в дальний конец поляны и исчезающую в лесу. Пусть кто попробует сунуться сюда. Позади меня, прижавшись спиной к теплой моторной перегородке, клюет носом Нина. На броне, за башней, греется в лучах уже невысокого солнца бронебойщик. Очень тихо. Ни выстрела, ни звука мотора, будто и войны нет. Из лючка видно, как танцуют в воздухе, шелестя прозрачными, поблескивающими на солнце крыльями, большие лесные стрекозы, гоняясь за добычей...