Бомба из прошлого - Джеральд Сеймур

«Слушай, о Израиль! Господь всемогущ! Господь един!»

Помни, что я сказала тебе, дорогой мой Ройвен. Помни и не забывай.

Лодка качнулась.

Ройвен Вайсберг повис на веревке и, оттолкнувшись, пнул в спину человека, в преданность которого верил.

В стоне ветра и грохоте воды сухо звякнул металл о металл. Звук донесся с берега, и он понял, что попал в перекрестье прицела.

Предатель вцепился в веревку, и Ройвен приготовился пнуть его еще раз, но лодка снова качнулась, и груз скатился ему под ноги, лишив возможности нанести удар.

Был ли у него план? Нет. Его жизнь и могущество всегда строились на тщательном планировании. Теперь им владела ярость.

До берега оставалось метров двадцать. Держась одной рукой за веревку, Ройвен второй тянулся к горлу Джонни Кэррика. Дотянуться, сжать, сломать, свернуть. Пальцы касались кожи врага, но вцепиться в нее не могли.

Лодка накренилась и захватила воды. Одна рука тянулась к горлу, другая старалась ее оттолкнуть, но ни у первой, ни у второй ничего не получалось.

— Стреляй, черт возьми, — прошипел Лоусон. — Снимай его!

Две фигуры в бледно-зеленом прыгали в перекрестье прицела на фоне ярко-зеленого. Прыгали, сливаясь. Лодка как будто замерла, но течение рвало ее, и белая пена вскипала у борта. Он был здесь не для того, чтобы любоваться серебристым блеском реки или неуклюжим парным танцем. Да, он снял предохранитель. Да, поставил на стрельбу одиночными. И, да, положил палец на спусковой крючок. Но он не мог взять цель.

— Не получается.

— Ты должен убрать Вайсберга.

Для снайперов есть старое правило. Старший не должен указывать снайперу, настоящему снайперу, когда стрелять. Он сам принимает решение. Палец неподвижно лежал на спусковом крючке. Фигуры слились воедино и дергались, изгибались, крутились, но не разъединялись.

— Ради Бога, Стрелок…

— Отвали… извините, сэр.

Стресс давал о себе знать. Глаза начали уставать. Лунная дорожка плясала. Дальномер указывал на число 30. Всего тридцать метров. Концентрация слабела. Почему-то вспомнилась улица в Сити. Мужчина, метнувшийся через тротуар… два холостых выстрела… удар в пах… И голос девушки, той, которую Лоусон называл «кукушкой»… Если он упадет в воду, ему конец. Он и сам это знал.

Еще бы стряхнуть усталость…

Стрелок ждал. Ему нужно было увидеть две головы. Лодка, похоже, зачерпнула слишком много воды. Каждый держался за веревку одной рукой, нанося удары другой, пиная противника ногой. Прислонившись к дереву, он ждал. На таком расстоянии прицел позволял рассмотреть половинки лиц противников. Но ему требовалось целое лицо.

Поймать цель, спустить курок, и все.

Есть!

Приклад ударил в плечо.

Они дернулись. Качнулись. С пулей в голове любой дернется и качнется. Две руки сорвались с веревки.

Промазал. Когда еще такое случалось? Всегда попадал. И вот теперь…

Веревка подпрыгнула, дрожа, и провисла.

Какое-то время они еще сохраняли равновесие.

Секунды две или три. Веревка повисла слишком высоко. Чтобы достать ее, нужно было выпрямиться, потянуться и, таким образом, раскрыться, подставиться.

Лодку подхватила река.

Ройвен Вайсберг снова бросился на него. Пальцы впились в глаза, колено влепилось в живот. Кэррик охнул. И оба упали.

Кэррик знал — это конец. Он еще отбивался, пытаясь освободиться, а вокруг уже шумел поток. Голова Ройвена выскочила из воды в нескольких дюймах от него. Кэррик не знал, откуда взялись силы, но его пальцы нашли глаза Ройвена. Тот охнул от боли и отпустил Кэррика. Течение подхватило его и потащило за собой.

Он уже не видел ни Ройвена Вайсберга, ни лодку, ни груз.

В спину впилась ветка. Он ухватился за нее, но она не могла удержать его на поверхности. Река тянула его вниз.

В темноту.

Лоусон обернулся к остальным.

— Кто пойдет?

Хор голосов:

— Бесполезно… Не умею плавать… Да это же самоубийство…

Он не стал разбираться, кто что сказал. Все и так было ясно. В голове закружился калейдоскоп мыслей и образов. Он был Богом, пережитком Доброго Старого Времени. Извини, Клипер, и все такое, но я не вытянул. Лоусон стащил брюки. Расстегнул куртку. Память выхватила из архива далекий день. Шпрее. Агент Наперстянка. И он сам на берегу, ждет, топчется на месте, пытаясь согреться. Лоусон развязал галстук, шагнул к воде, поскользнулся. Забавно, но никто даже не попытался остановить его. А если бы и попытались, он бы просто оттолкнул их. Лучи прожекторов шарили по воде, потом застрочили пулеметы — три или четыре очереди трассирующими. Крик. Короткий, отчаянный зов. Пробитая камера сморщилась. Наперстянка исчез на минуту или больше, и когда Лоусон увидел его снова, тело уже запуталось в сетях, и его относило течением. Он жил с этим слишком долго, делая вид, что так и должно быть, что это часть игры. Боже, Клипер, как же холодно… Вода подступила к коленям. Он попал в воронку, и она потянула его дальше. Дно ушло из-под ног, и он поплыл тем смешанным стилем — наполовину брассом, наполовину по-собачьи, — который освоил еще в школе.

Он ориентировался на крики с берега и луч фонарика. Потом увидел над головой чью-то голову и темное пятно, возможно, дно лодки или полузатопленное дерево.

Я помню, что ты сказал, Клипер. Потеряешь одного агента — найдешь другого. Сблизишься с агентом, проникнешься к нему чувствами, и от тебя уже нет пользы. Обращайся с ними, как с придорожной грязью. Попользовался и выбрасывай. Именно это, Клипер, со мной и случилось, от меня уже нет пользы.

То, что он принял за дно лодки, действительно оказалось деревяшкой, а голова, когда течение поднесло его ближе, превратилась в сдутый футбольный мяч.

Луч фонарика уже не доставал. Им придется бежать по берегу, чтобы перехватить их ниже по течению. Они уже бегут…

Как тяжело… как холодно…

Ты ушел на подъеме, Клипер. Лучшее, что мог сделать. Этого им не отнять…

У воды был отвратительный вкус. Она заливала глаза, нос, уши. И каждый раз, когда Доусон пытался отплеваться, в рот и легкие попадало еще больше воды.

Он подумал, что освободился.

Что проклятие снято.

Пес лежал тихонько на полу и смотрел на него. Тадеуш Комиски встал на деревянный стул и протянул руку к петле. Страха не было. Он очистился от вины. Могила останется нетронутой.

— Пора, — сказал Ворон. — Уходим.

— Что могло случиться? — спросил Сак. — Почему они не пришли?

— Думаешь, все так легко? Отправляйся домой. Забудь, что был здесь. Забудь мое лицо. Не задавай вопросов, и тогда тебе ничто не будет угрожать. Будешь трепаться — умрешь. Они не пришли, но борьба продолжается.

Два автомобиля выехали с парковочной стоянки у парка развлечений на Люнебургер Хайде. Одна направится в Гамбург, и первым утренним рейсом школьный лаборант вернется домой, в Уэст-Мидлендс, Англия. Другая повернет на Кельн. Прибор для тестирования мобильного ядерного устройства отправится в первую попавшуюся мусорную урну. Сделка, столь тщательно подготовленная хавалдаром, будет аннулирована до конца следующего дня. А его самого снова позовут портовые краны и яростное солнце Персидского залива.

Позднее…

Лоусон, Кристофер (в последнее время состоял на дипломатической службе). Утонул в результате несчастного случая, находясь за границей. 61 год. Супруг Лавинии и отец Гарри. Всем, знавшим мистера Лоусона, будет его не хватать. Частные похороны. Пожертвования направлять в адрес Английского наследства (Фонд реставрации церквей). Поминальная служба.

День был летний, в меру теплый. Он посчитал, что должен быть там. Церковь находилась между Клапам-роуд и Ламбет-роуд, в нескольких минутах ходьбы от ДВБ, этого кремово-зеленого уродца с тонированными окнами. Он пришел с небольшим опозданием и поспешил сесть на одну из задних скамеек, но его все же заметили, и по нефу прокатился шумок. На него смотрели, на него указывали пальцем. Перед алтарем стояла фотография — имя этого человека, столь сурово обошедшегося с ним на барже, он узнал только из объявления — и горящая свеча. Служба началась с трогательного момента: мобильный телефон заиграл «Deutschland Über Alles», и собравшиеся почему-то заулыбались. Священник произнес обязательные слова, молодой человек — наверное, сын — прочитал что-то из Библии. Прозвучали два гимна — «Тебе, моя страна, даю обет» и «О, благодать» — короткие молитвы, и уже через полчаса люди вышли из церкви. В примыкающем к церкви холле их ждали сэндвичи и напитки, но туда никого не тянуло. В какой-то момент он заметил, что присутствующие разделились на две очереди. Одна выстроилась к вдове и сыну покойного, вторая образовалась около него и как будто ждала, пока кто-то важный сделает нужный шаг и уберет неловкость.