Человек книги. Записки главного редактора - Аркадий Мильчин

Александр Васильевич окончил в 1939 году ИФЛИ и стал преподавать западную литературу сначала в Сталинграде, затем в Московском полиграфическом институте, вместе с которым в начале Великой Отечественной войны переехал в Шадринск. Выпускница МПИ, впоследствии известный переводчик Р. Облонская вспоминает: «…Александр Васильевич Караганов. Совсем еще молодой – мы называли его между собой Саша Васильевич – он увлеченно читал нам западную литературу. Мы слушали его лекции с жадным интересом» (Мы из МПИ: В 2 кн. М., 2005. Кн. 1. С. 69).

После возвращения в Москву Караганова в 1944 году назначают заместителем председателя ВОКСа. Через три года, в 1947 году, его снимают с этой должности и исключают из партии. В письме к товарищу он, на свою беду, осудил войну с Финляндией. То ли товарищ оказался предателем, то ли письмо перлюстрировали, но этого оказалось достаточно, чтобы прервать карьеру Караганова. Его, однако, не арестовали и даже трудоустроили – направили рядовым редактором в редакцию журнала «Театр». Когда я появился в «Искусстве», он там работал именно в этом качестве. Несмотря на беспартийность, ему поручили выпуск издательской стенгазеты. Объясняется это тем, что секретарем партийной организации издательства была в то время Мария Трофимовна Токарева, коллега Караганова по редакции журнала, ценившая его как талантливого литератора с большими возможностями и вполне обоснованно ему доверявшая. Так как мне тоже поручили работать в редколлегии стенгазеты, я благодаря этому познакомился с Александром Васильевичем и понял, что он человек очень толковый и четкий.

После смерти Сталина и ХХ съезда партии А.В. Караганов предпринял попытку восстановиться в партии. На партийном собрании рассматривалось его заявление об этом. Собрание было склонно удовлетворить его просьбу, но райком рекомендовал не восстанавливать его членство, а принимать его заново. Так и произошло. А в 1958 году он был назначен главным редактором издательства «Искусство». Затем, в 1960 году, стал директором издательства и был им до избрания в 1964 году секретарем Союза кинематографистов СССР. Но это произошло уже после того, как наша редакция ушла в «Книгу».

Я мало общался с ним как с директором, поскольку редакцией непосредственно руководил Главиздат через голову директора издательства. Тем не менее могу сказать, что и в этой роли он все схватывал с лету, был деловым и точным.

Моя общественная работа в «Искусстве»

Хотя я по своим личным качествам не слишком подходил на роль общественника, тем не менее мне пришлось ее выполнять. Тут, видимо, перевесила моя заинтересованность в делах коллектива и добросовестность, а также стремление большинства как-нибудь избавиться от такой роли.

Мой послужной список таков.

Сначала я был избран в комитет комсомола и одновременно работал в редколлегии стенгазеты.

Помню только одно, кажется, удачно выполненное мною поручение секретаря комитета комсомола. На одну девушку – технического редактора (имя и фамилию ее вспомнить сейчас не могу) жаловались сотрудники – очень груба. Вот мне и предложили повлиять на нее. А была она очень хороша собой. И вместо того, чтобы «воспитывать», т. е. говорить, как нехорошо грубить своим товарищам по работе и т. п., я просто сказал, что такой красивой девушке, как она, очень не идет грубость, не соответствует ее внешности. Что-то в этом роде, и слова мои на нее повлияли.

После вступления в партию меня избрали председателем профкома. Каким образом меня, в общем человека пассивного, во всяком случае не энергичного, без деловой хватки, выбрали председателем профкома всего издательства, понять толком не могу. Тут могли повлиять разные обстоятельства: с одной стороны, мне доверяли, полагая, что я, несомненно, человек честный, издательству преданный, с другой стороны, желающих занять это место не нашлось, а у меня не хватило сил сопротивляться. Так и получилось, что я стал председателем профкома и два срока тянул этот воз не скажу, что хорошо, но и не провально. Мне очень повезло на казначея. Им была Ирина Михайловна Мельникова, заведующая планово-экономическим отделом издательства, исключительно организованный и порядочный человек. Я мог целиком положиться на нее в денежных делах. Моя уверенность, что благодаря ей у нас не будет ни недостач, ни растрат, ни ошибок в оплате больничных листов, полностью подтвердилась.

В памяти от моих действий в этой роли почти ничего не сохранилось, если не считать комического конферанса, о котором я рассказывал выше. Но одно неудачное, я бы даже сказал, постыдное мое решение осталось неприятной зарубкой в памяти. Заведующий отделом кадров издательства, пожилой человек, подал в профком заявление с просьбой оказать ему материальную помощь как погорельцу. А поскольку он год как не платил членских взносов и практически поставил себя вне профсоюза, мы ему отказали. Он пожаловался секретарю партбюро Токаревой, и она пристыдила меня, выругав за бессердечность и бесчувственный формализм. В результате мы оказали ему материальную помощь, хотя возможности у профкома были небольшие.

После профкома меня избрали в партбюро и даже сделали заместителем секретаря по партпросвещению. Было это уже в последний или предпоследний год пребывания редакции в «Искусстве».

Мои общественные заслуги были высоко оценены один раз, во время одной из демонстраций. Наша колонна оказалась рядом с колонной издательства «Молодая гвардия», в которой находилась однокашница по институту Ира Вечная. Она услышала реплику когото из нашего начальства: «Поручите это Мильчину. Он человек надежный». С некоторой насмешкой она тут же поспешила передать это мне. Она и в институте несколько иронично меня воспринимала.

В университете марксизма-ленинизма при ЦДРИ

Об этом, может быть, и не стоило вспоминать, если бы не экзотичность для меня занятий в семинаре, поскольку меня и Жанну Чертову (она, также выпускница Московского полиграфического института, только оформительского отделения, в производственном отделе «Искусства» занималась цветными репродукциями) зачислили в группу Большого театра. Группа эта состояла из арфистки оркестра и концертмейстера Большого театра, трех молодых артисток МХАТа и режиссера московского ТЮЗа Цетнеровича (недавно я узнал, что он ученик Мейерхольда). Из знаменитостей Большого театра в группе числилась певица Леокадия Масленникова, которую на семинарских занятиях группы я видел только один раз. Она была замужем за секретарем обкома (кажется, Тульского) и жила на два города. Наш руководитель семинара поэтому относился к ней снисходительно. Наверно, по двум причинам: из уважения к секретарю обкома и из восхищения ее победительной красотой. Она была женщиной хотя и крупной, но настоящей русской красавицей, на мой вкус, слегка злоупотреблявшей яркой косметикой. Драматические артистки по ответам на семинаре превосходили оперных (и язык лучше подвешен, и культура ощущалась более высокая). Очень понравился Цетнерович своими слегка ироничными ответами и всем своим поведением.