Здесь умирает надежда - Энн Малком

Я обнаружила краем глаза движущуюся черную фигуру. Я не подпрыгнула, не закричала и даже не вздрогнула. Разве я не ожидала, что он появится?

Разве не надеялась, не молилась, чтобы он появился и спас меня? Напивалась до одури, потому что ненавидела то, как сильно нуждалась в нем?

Мое облегчение быстро превратилось в ярость. На себя, конечно, но было гораздо проще направить это на него.

— Что ты здесь делаешь? — потребовала я, садясь в ванне, не утруждая себя попытками прикрыть свою наготу. Он все видел.

Я намеревалась казаться возмущенной, злой, враждебной, но мне едва удалось изобразить раздражение. Во мне не было никакой борьбы. Уже нет.

— Убирайся. — Это был не приказ. Скорее, мольба.

Карсон не пошевелился. И его взгляд не опустился на мое обнаженное тело. Он смотрел мне в глаза десять секунд. Я сосчитала.

Затем приблизился.

Схватил полотенце рядом с ванной и подхватил меня одной рукой. Вода плескалась, когда он поднял меня из ванны и завернул в пушистую ткань.

Я не стала с ним драться. Какой смысл?

Поэтому позволила ему обнять меня, как ребенка, крепко укутать, впитать его тепло в свою кожу, в свои кости.

Мы не разговаривали, пока он тщательно вытирал меня, медленно, мастерски. Как только он закончил, то бросил полотенце на пол.

Холодный воздух обжигал мою обнаженную кожу менее чем за несколько секунд, прежде чем он завернул меня в плюшевый халат, который висел на двери ванной. Теплый, возмутительно дорогой, и я его обожала. Ничего нет теплее. Уютнее. Безопаснее.

Кроме рук Карсона.

Я ничего не говорила, не просила его обнять меня. Как бы отчаянно мне этого ни хотелось. Я нуждалась в нем.

Но это Карсон. Мне не нужно ни о чем у него просить.

Он снова подхватил меня на руки и понес в спальню. Не останавливался, пока не положил меня на кровать.

Я не могла не издать тихий протестующий стон, когда его руки ослабли вокруг меня.

Раздался глухой удар, затем еще один, его ботинки ударились об пол. Он, не теряя времени, забрался в постель и притянул меня обратно в свои объятия. Я прижалась к нему так близко, как только могла, желая расстегнуть молнию на его коже и погрузиться внутрь. Я довольствовалась тем, что наполовину распласталась на нем, вдыхая его запах и позволяя ему омывать меня.

Руки Карсона крепко обнимали, без слов говоря, что он не отпустит.

Мы долго не разговаривали, вокруг нас царила тишина, время от времени ее нарушало оседание дома.

Хотя я чувствовала себя в большей безопасности, чем когда-либо за долгое время, я все еще была напряжена, каждый мой мускул напрягся.

Я знала, что Карсон это чувствовал. Он понимал мое тело лучше, чем кто-либо другой.

Я услышала его быстрый вдох, и сдержалась, готовясь к тому, что он скажет, разрушит, заставит меня отползти, чтобы защитить себя.

Воздух казался густым, тяжелым, становящимся все более удушливым от всех невысказанных слов. Пороховая бочка, наконец, в нескольких секундах от взрыва.

Я зажмурилась, крепче прижалась к нему, готовясь к тому, что должно произойти.

— Спи, — приказал Карсон грубым голосом.

Я со скрипом открыла глаза.

Карсон убрал одну руку с моей спины, чтобы погладить меня по щеке.

— Спи, дорогая, — повторил он, на этот раз менее резко.

Команда прозвучала легко, плавно. Как будто кажущаяся простой концепция сна не была непреодолимой горой для восхождения.

Но даже горы свернулись перед лицом Карсона.

Так что я заснула.

КАРСОН

Я не расслабился после того, как Рен наконец заснула. Ее тело тоже не успокоилось. Все ее мышцы были напряжены, как будто она готовилась бежать, сражаться во сне.

Сегодняшняя ночь будет самой длинной, когда она спала с тех пор, как все случилось.

Я знал это, потому что она спала всю ночь только тогда, когда была со мной. И даже при том, что отношения между нами испортились, они не разрушились.

Рен, по понятным причинам, думала, что мы больше не вместе, потому что она была сломлена. До глубины души. То, что произошло, было бомбой, которая разрушила все вокруг.

Рен все еще была окружена дымом и обломками.

Я все еще был здесь. Все еще немного человеком. Но монстр внутри меня не контролировал себя.

Я наблюдал за лицом Рен в тусклом свете, все ее черты сморщились вместе. Мои руки скользнули по ее бедрам, по тому месту, где у нее была розовая, сморщенная рана, которая переходила в шрам.

У нее было два шрама на теле. Мое имя, написанное чернилами на бедре, и свидетельство пули, которая пробила ее тело из-за меня.

То, что она сказала в тот день в больнице, было правдой. Она не винила меня.

Она отталкивала меня, чтобы выжить. Вот так просто. Сам факт, что она не нашла во мне вины, давало надежду.