Шляпу можешь не снимать. Эссе о костюме и культуре - Линор Горалик

самую интересную, на мой взгляд, роль понятие «вкуса» на советском, позднесоветском и постсоветском пространстве играло не в официальной, а в повседневной культуре: «вкус», насколько можно судить, оказался важнейшим копинговым механизмом для граждан страны, постоянно страдавшей от недостатка товаров массового потребления вкупе со сложнейшей системой официальных и неофициальных запретов на проявление индивидуальности в костюме. Действие этого копинг-механизма было направлено на снижение уровня тревоги по поводу несовпадения желаемого костюма и действительных вестиментарных возможностей: например, с одной стороны, даже в ситуациях крайнего дефицита конца СССР граждане старались «хотя бы одеваться со вкусом»[4], а с другой стороны – «по крайней мере, одеваться со вкусом» по сравнению с теми более обеспеченными (и якобы менее эстетически развитыми) гражданами, чьим возможностям они завидовали[5]. Однако у понятия «вкус» в недавней российской вестиментарной истории обнаруживается и еще одно важнейшее свойство: оно служит смысловой константой при недостатке вербального и вестиментарного языков, которыми до этого оперировало общество. Это ярко прослеживается в момент переходного периода от позднесоветского к постсоветскому обществу: устоявшийся коммуникативный язык костюма, хорошо понимаемый советским человеком, потерял пригодность, новый стремительно возникал на руинах вавилонской башни, и наряду с очень немногими другими смысловыми константами «вкус» (или его «отсутствие») позволял хоть как-то интерпретировать облик другого человека. Не исключено, что в силу этих исторических обстоятельств в целом и огромного экономического расслоения российского общества в частности присущая, судя по всему, многим культурам склонность видеть во «вкусе» и элемент копинг-стратегии, и эстетическую константу для поверки вызывающих сомнение модных течений и элементов костюма приобретает особый вес и особое значение: в русскоязычном сегменте именно «безвкусно одетые звезды» упорно теснят «плохо одетых звезд» (традиционный англоязычный вариант – собственно, именно о «плохом вкусе» – bad taste – знаменитостей речь заходит не так уж часто), и даже материалы, изначально выходящие с заголовком «Плохо одетые звезды», впоследствии копируются под названием «Безвкусно одетые звезды»[6].

По отношению к знаменитостям читатель оказывается в позиции, когда для него очень важны обе эти возможности категории «вкус» – и возможность служить элементом копинг-стратегии, и возможность служить эстетической константой. В сравнении со знаменитостью читатель в подавляющем большинстве случаев предполагает, что находится в условиях ограниченности ресурсов, – и публикации, о которых в этом эссе идет речь, бесконечно напоминают ему, что у звезды, предположительно, есть деньги, стилисты, возможности сотрудничества с известными дизайнерами – словом, образ финансового всемогущества звезды здесь тщательно поддерживается. Возникает нечто, что мне кажется уместным называть «тройной потребностью во вкусе как в оценочной категории»: во-первых, «вкус» – единственное, в чем читатель может почувствовать свое превосходство по отношению к знаменитости, обладающей если не счастьем, то как минимум деньгами и славой; во-вторых, читатель предполагает, что при таких финансовых возможностях только отсутствие «вкуса» может помешать человеку одеваться «хорошо»; а в-третьих – по целому ряду причин автор материала, а вслед за ним и читатель оказываются в условиях крайней ограниченности языка: именно понятие «вкуса» и, как следствие, слово «безвкусный» используется каждый раз, когда речь идет о трансгрессии в принципе – о неназываемой трансгрессии, о трансгрессии, которую нежелательно проговаривать слишком подробно, или о трансгрессии, которую автор (а следом за ним – и участвующий, например, в дискуссии к материалу читатель) не умеет проговорить другим языком.

Например, за обвинением в «безвкусице» могут стоять претензии к телесности (body-shaming): «На церемонии музыкальной премии, Наташа Королева блистала жутким горохом и совсем не аппетитными формами»[7]; «Говорят, что [Анна Семенович] со своими выпирающими формами просто отвлекала от событий на сцене! Блогеры просят Семенович не надевать бюстгальтер „пуш-ап“, который поднимает бюст прямо до подбородка. Ведь, скоро голова ее будет аккурат на груди»[8]; «Этот лук сделал из фигуристой женщины тучную нимфетку»[9]; «Лили Коул (Lily Cole). Обычно на красных дорожках Лили радует своим видом, но в последние месяцы модель и актриса что-то совсем расслабилась – набрала пару лишних кило и, кажется, напрочь утратила чувство стиля» (там же); «Никто не требует быть заядлой модницей в 16 лет, но хорошо бы реально оценивать свои пропорции. Прежде всего нужно снять эти сапоги, нанять стилиста, полистать модные журналы и понять, что в мире есть очень много красивых вещей, которые могут ей подойти»[10].

Другая категория «безвкусицы» скрывает претензии к гендерному поведению (gender-shaming/slut-shaming): «Солистка группы А-Студио перепутала церемонию Муз ТВ с каким-то эротическим шоу»[11]; «Лоя – этакая современная „Лолита“ с детским бантиком и недетскими подвязками. Такое ли впечатление следует производить на поклонников?»[12]; «Анна постоянно пользуется одним и тем же приемом привлечения внимания – а именно откровенные декольте и вызывающие наряды. <…> Иногда полуприкрытая и завуалированная нагота интригует и притягивает больше, чем откровенное „выпячивание“ своих прелестей наружу»[13]; «Таня Терешина с началом сольной карьеры, всячески старается позиционировать себя с яркой, броской и неординарной личностью. Но все, что ей удастся в таком наряде – так это сойти за свою на Тверской»[14]; «Одевается Седокова очень вульгарно. Ни о каком вкусе даже говорить нельзя. Образ, который она проецирует на широкую публику, как будто говорит окружающим: „Я всегда готова к новым отношениям“»; «Непонятно зачем [Виктория Крутая] надела на „Новую волну“ это дешевое на вид платье в сетку со странной кожанной аппликацией на интимном месте. Ей же не надо искать мужа, он же рядом!»[15]

В третьем случае «безвкусица» может в реальности означать претензии к возрастному поведению (age-shaming): «В последнее время стиль Федоровой оставляет желать лучшего… Розовый цвет как таковой уместен, если вам не больше тринадцати лет»; «Наряды Надежды Кадышевой становятся все ярче, короче и замысловатей. Она открывает зону декольте… Откуда такая потребность „молодиться“ и оголяться?»; «В погоне за молодостью, певица Валерия все чаще и чаще допускает откровенно безвкусные ляпы в своей одежде»[16]; «Пусть года не беда, да и душа молода, но на „American Music Awards“ Синди в наряде с шотландскими мотивами смотрелась очень нелепо»[17]; «Дуду Аарон (певец) отличается контрастностью – либо черное и белое, либо черное или белое по отдельности. А еще – обтягивающие джинсы. Ну серьезно, это уже совсем не по возрасту»[18]; «Элли Феннинг в этот список попала потому, что в свои 14 одевается как зрелая дама»[19]; «Мадонне, кстати, 58 лет. Мы бы свою бабушку в таком наряде не выпустили даже за хлебом»[20].

Еще один вариант зонтичного использования «безвкусицы» – претензии к классовому поведению (money-shaming/status shaming), которое представляется автору правильным или