Шляпу можешь не снимать. Эссе о костюме и культуре - Линор Горалик

и героини. Читательница BDSML-романа имеет собственный опыт соответствующих фантазий и понимает, что их канва требует на роль героя не просто человека, совершающего доминантные поступки в сексуальной и даже социальной ситуациях, но человека, у которого, в ее представлении, есть «право доминировать». Общественный стереотип требует на эту роль не просто принца, но «заслуженного принца» – того, кому героиня подчиняется, потому что он вправе подчинять. Еще важнее оказывается тот факт, что, по законам розового романа, в индпакет героини непременно входит «гордость» – то ее качество, которое в конце концов и помогает ей завоевать сердце принца: она чтит свою «гордость», что в розовом романе вполне может выражаться в отказе отдать девственность или подчиниться обстоятельствам, а в алом – в отказе делать то, что ей не нравится, вступать в сексуальные отношения с тем, кто ей не нравится, подчиняться собственному сексуальному влечению, если герой ведет себя с ней не так, как она этого заслуживает, и так далее. Однако в BDSM-сюжете сохранение героиней собственной гордости и защита этой гордости становятся проблематичными задачами: безусловное подчинение – а иногда даже унижение – необходимое для обеспечения эротического нарратива (причем подчинение и унижение, возбуждающие героиню и крайне желанные для нее), осложняет авторскую и читательскую задачу. Решением оказывается как огромный разрыв в социальном статусе героя и героини, так и доминантность, заложенная в массовом восприятии понятия «миллиардер»: героиня может, не теряя пресловутой гордости, временно подчиниться человеку, которому и так подчиняется весь мир, склониться, как склоняется верующий перед общепризнанным и бесспорным фетишем, наделенным магической силой, способной преобразить его жизнь[13].

Возможно, именно из‑за описанного выше многократного наслоения фетишей жанр BDSML сумел стать новым феноменом массовой дамской литературы: то, что могло бы показаться в нем отходом от канона розового романа, на самом деле является укреплением и расширением этого канона, обострением заложенных в канон безусловных законов и правил. BDSML-роман позволяет читательнице розовой литературы получать двойное удовольствие от двойной фантазии – любовной и сексуальной, – при этом не испытывая на прочность представления читательницы о морали и нормах общественного поведения, поскольку сам такой роман является образцом консервативной литературы, в которой сексуальные практики только усиливают значимость типового сценария.

Но ты, моя любовь, – ты не такая!

Карантинные обещания, связанные с телом, обликом и костюмом

«Новая норма»: гардеробные и телесные практики в эпоху пандемии. М.: Новое литературное обозрение, 2021

«Представь себе: лето 2020, жара, вокруг тебя – тысячи тех, у кого не нашлось времени, чтобы „похудеть к лету“, – „ведь мы были на карантине“, говорят они. Но ты, моя любовь, – ты потрясающе стройна! Все смотрят на твою красоту. Девушки сгорают от ревности при одном взгляде на тебя, мужчины вздрагивают и не могут оторвать глаз от твоих изящных форм. Это потому, что ты действительно этого заслуживаешь. Да, ты стремилась к этому – теперь будь готова с этим столкнуться. Этим летом ты будешь невесомой, настоящей, скользящей по воздуху и такой прекрасной. Начни действовать прямо сейчас. Таймер запущен».

Это – пост, опубликованный в одной из сотен проанорексических групп, существующих в русскоязычном пространстве VKontakte. Тон высказывания и его смысл могут показаться радикальными, но, неожиданным образом, общий его настрой оказывается в высшей степени распространенным, когда речь идет о карантинных обещаниях (названных мною так по аналогии с новогодними обещаниями). Многие давали их себе и/или окружающим, перечисляя, что они обязуются сделать за период условного первого карантина, связанного с COVID-19 и пришедшегося в разных странах на зиму и весну 2020 года.

Значительное число этих обещаний (как будет показано ниже) было связано с преобразованиями тела, внешнего облика в целом и гардероба как существенной его составляющей. Впрочем, не все авторы обещаний, имевших отношение к телесным проектам, постулировали их в столь же поэтичной форме, что и заслуживающие всяческого сострадания карантинные обещания девочки-подростка с расстройствами пищевого поведения.

Выражение «телесный проект» (the body project) я возвожу в данном случае к книге Джоан Джейкобс Брумберг «Телесный проект: интимная история американской „девушки“», в которой исследуется, собственно, проектный подход к телу как к глубоко несовершенному сырью, требующему постоянной тяжелой и зачастую насильственной работы, чтобы хоть сколько-нибудь приблизиться к желанному идеалу. В самом начале книги автор отмечает, что исследовала новогодние обещания, которые девушки-подростки записывали в своих дневниках на протяжении столетия, и если в XIX веке речь шла о моральном самосовершенствовании, то к концу XX века акцент полностью сместился на телесные проекты – то есть на самосовершенствование физическое.

Брумберг пишет о девочках-подростках – но, как будет показано ниже, мужчины и взрослые женщины со впечатляющей частотой называют телесную трансформацию в качестве первостепенной цели, когда речь идет о карантинных обещаниях. Это представляется неудивительным как минимум сразу по нескольким причинам.

Во-первых, обещания «сбросить вес» и «больше тренироваться, чтобы лучше выглядеть» борются друг с другом за первенство в результатах исследований и опросов, связанных с новогодними ожиданиями, и карантин становился еще одним особым поводом для того, чтобы объявить перезагрузку и дать себе шанс начать новую жизнь.

Во-вторых, карантин открывал прекрасные возможности для мейковера (от англ. makeover – тотальное изменение облика), на сравнительно долгое время делая человека условно невидимым, а потом заново выпуская в мир, предположительно в новом, уже улучшенном обличье.

В-третьих, карантин стал периодом интенсивной вербальной и визуальной саморепрезентации в социальных сетях, и сообщать о своих карантинных обещаниях (если, конечно, это были социально-поощряемые обещания) означало получать поддержку, внимание, а иногда и вызывать зависть. Даже если за обещанием не всегда следовало действие, нарративы о телесных проектах, будучи почти безусловно социально поощряемыми, оказывались высоко котируемыми в онлайн-среде.

И наконец, в-четвертых, период карантина оказался для очень многих периодом вынужденного безделья: внезапной подлинной безработицы или временного отстранения от работы, разрушения культурной и социальной рутины, исчезновения множества паттернов, отнимавших в докарантинный период львиную долю времени. Тело, наравне с внешним обликом в целом, оказывалось естественной точкой приложения высвободившихся ресурсов и сил.

Распространенность нарративов, касающихся телесных проектов, в период условного первого карантина была так высока, что могла спровоцировать у наблюдателя определенное, и, кажется, вполне обоснованное, чувство тревоги: по мере того как карантин длился, создавалось впечатление, что карантинные обещания начинают вызывать серьезную фрустрацию у некоторых своих авторов. В отличие от новогодних обещаний, относящихся к довольно длительному периоду времени и поэтому легко забываемых или игнорируемых, карантинные обещания подразумевали, что изменения в образе, привычках, гардеробе или формах тела должны произойти за короткий, хорошо обозримый период, и что забыть