На далеких окраинах. Погоня за наживой - Николай Николаевич Каразин

его, долго еще черневший вдали, как только кому-нибудь из путешественников приходила охота взглянуть назад; и с обеих сторон дороги теперь только колыхались под легким ветром седые верхушки степного ковыля и тощие, полувысохшие стебельки какой-то травки; кое-где зеленелись отдельные небольшие пространства; там, словно вставленные кусочки зеркал, сверкали стоячие мелководные лужи. Какие-то бурые, горбатые массы медленно двигались, то опуская к самой земле, то поднимая кверху длинные, мохнатые шеи – это паслись двугорбые верблюды, принадлежащие ближайшим кочевникам. По дороге навстречу попадались киргизы, то верхом на маленьких лошадках, то на верблюдах, едущие в Орск на тамошний базар приобрести себе променом на свой товар что-нибудь необходимое для своего несложного хозяйства. Равнодушно смотрели они на русский тарантас; Ледоколову показалось даже, что из-под густой тени бараньих малахаев сверкают далеко не ласковые взгляды1. Киргизы неохотно давали дорогу экипажу, хотя в степи места для разъезда было немало.

– Ишь, волками какими смотрят! – заметил Ледоколов.

– Не с чего им барашками прикидываться, – произнес Бурченко. – Вон женщины их едут. Вы еще не видали, чай, таких амазонок?

Он указал на две оригинальные фигуры в красных архалуках и в высоких белых тюрбанах, карьером пронесшиеся мимо тарантаса.

– Гм, наездницы…

– А вон кибитки стоят. Видите? Вон правее, верстах в трех, словно улья торчат!

– Вижу.

– Вот погодите, поближе их рассмотрите. Долго нам не видать теперь другого жилья, кроме этих кошемных дворцов!

Помолчали с полчасика.

– А мы ведь уже чересчур тихо едем! – начал Ледоколов.

– Да, не торопимся! – отвечал Бурченко.

– Что же, мы всю дорогу будем так тащиться?

– Надо полагать!

– Эй, ты, как тебя звать, погоняй, что ли! – Ледоколов, приподнявшись, толкнул легонько в спину дремавшего ямщика.

– Гей, гей! – сипло прикрикнул киргиз, махнул лениво рукой и опять задремал; только теперь спустился с козел на самые дроги, вероятно, во избежание повторения побудительных толчков Ледоколова.

– Оставьте, толку никакого не будет, поверьте, – говорил Бурченко, – клячи их совсем заморены. Ведь раза два в день гоняют, а станция без малого полсотни верст… Доедем как-нибудь!

Пришлось переезжать через широкую водомоину2, на дне которой стояла сгустившаяся от летних жаров черная илистая грязь. Тихонько спустились туда лошади, завязили тарантас по самые ступицы и стали.

А по дороге навстречу ехал конный киргиз, в поводу вел он другую лошадь, тоже оседланную. Увидел он тарантас, остановился в стороне и стал равнодушно поглядывать: чем, мол, все это кончится?

Побился немного с усталыми лошадьми проснувшийся ямщик; вылезли пассажиры, даже сами приняли участие, ухватившись за какие-то веревочки, покричали, пошумели, похлестали лошадей по бокам и под брюхо… Тарантас с места не двигался.

А тем временем к киргизу, безучастному зрителю, подъехали еще человека три верховых и тоже остановились неподалеку, молча наблюдая за всем происходившим.

– Ну, что же мы будем делать? – спросил ямщика Бурченко по-киргизски.

– А ничего, видишь, не берут; устали очень и не берут! – отвечал спокойно киргиз; сплюнул, почесал спину и отошел в сторону.

– Отдохнут – возьмут! – хладнокровно произнес он в ответ на недоумевающие взгляды Ледоколова.

– Подсобите, вы, эй! – крикнул Бурченко киргизам зрителям.

Те переглянулись, усмехнулись и не трогались с места.

– Что же вы?!

– А нам что! – отвечал один из них. – Почем баранов продал, Гассан, вчера в Орске? – обратился он к товарищу, слезшему с лошади.

– Дешево. Мясники там сбились, цены настоящей не дают, а назад в степь гнать не хотелось!

– Да помогите же! Что вам трудно, что ли?

– Лошади к вашим арбам непривычны!

– Я заплачу вам, коли хотите! – вел Бурченко переговоры.

– А что дашь?

– А вот это дам!

Бурченко показал двугривенный.

– Мало!

– Два дам!

Киргиз отрицательно покачал головой.

– Ну, больше не дам.

Киргизы еще раз переглянулись и тронулись своей дорогой.

– Дайте, сколько хотят. Не сидеть же нам, в самом деле, пока отдохнут эти клячи! – обратился Ледоколов к своему товарищу.

– Погодите, я их натуру знаю! – произнес Бурченко, полез в тарантас и принял там самую спокойную позу, словно действительно намерен был хоть целые сутки провести в таком положении.

– Ну, хорошо! – неожиданно подъехал сзади вернувшийся киргиз. – Мы тебе поможем… Гайда, берись!

Два всадника заскакали с обеих сторон тарантаса, подхватили его веревочными арканами, гикнули и вынеслись на противоположный берег водомоины. Только комья грязи полетели из-под колес, и испуганные почтовые лошади еще с добрую четверть версты пронеслись вскачь, путаясь в оборвавшихся постромках.

– Ну, давай деньги! – подъехал вплотную к тарантасу один из помогавших киргиз.

Бурченко расплатился.

– Мы смотрели: будешь ты бить ямщика или не будешь?

– За что же бить-то его?

– Ваши ведь все бьют наших. Ну, так вот мы и смотрели. За то и помогли, что не бил, а стал бы бить, мы бы… – Киргиз замялся немного, пряча деньги в плоский кожаный кошелек, висевший у пояса.

– А если бы мы его стали бить?.. – спросил Бурченко.

– Ну, мы тогда бы уехали. Вылезай сам из грязи, как знаешь!

– Резонно! – заметил Бурченко и перевел весь разговор Ледоколову.

– Вот как! Вот тут и применяй к делу те нагаечные теории, что предлагал штаб-офицер с бакенбардами, помните, что тремя днями выехал раньше нашего!

– Погодите, еще не то увидите!

Кроме этого небольшого эпизода, других развлечений не предстояло более нашим путешественникам. Скучная, ровная, словно по шнуру вытянутая линия степного горизонта утомительно действовала на зрение, глаза слипались, одолевала сильная дремота, голова невольно отыскивала мягкий угол кожаной дорожной подушки.

Бурченко затянул тенором какую-то песню; ямщик оглянулся, оскалил зубы и затянул что-то свое.

Ленивое бряканье разбитого колокольчика все слабее и слабее слышалось в ушах Ледоколова, словно лошади вместе с дугой и колокольчиком уходили куда-то далеко-далеко от тарантаса… Песня Бурченко о том, как орел сидел на кургане, несколько раз прерывалась носовым свистом и даже похрапыванием и, наконец, замолкла… Тихо, спокойно покачивался тарантас на своих эластичных дрогах. Откинувшись в один угол, полураскрыв рот, спал Ледоколов, и теплый степной ветер скользил по его лицу, путая его густую бороду. Бурченко спал в другом углу, уткнувшись лицом в подушку и стиснув зубами давно уже потухшую трубочку.

– Заснули, дьяволы! – проговорил про себя ямщик, присмотревшись к обоим пассажирам, и сам поспешил свернуться клубком на козлах, привязав вожжи за какую-то скобку.

А привычные лошади шли да шли себе ровной, тихой рысцой и только немного надбавили ходу, когда завидели вдали беловатую точку почтовой землянки.

Солнце садилось, когда тарантас подъехал к станции и остановился перед входом в низенькую саклю-землянку с провалившейся крышей, из-за которой торчало колено трубы от железной печки. Повешенная на деревянных колках кошма заменяла дверь. Поломанный стол и два табурета –