Мы никогда не умрем (СИ) - Баюн София

С. Маршак

Мари выглядела плохо. Для Вика это стало совершенной неожиданностью. Всегда бархатно-мягкая, холеная и самоуверенная Мари теперь напоминала выброшенную в подъезд кошку. Кожа ее посерела, под глазами залегли глубокие тени, а когда-то роскошные светлые волосы, которые она, кажется, даже не потрудилась расчесать, были просто завязаны в хвост.

— Все вернулись. Вы все здесь, — хрипло сказала она, не глядя на сидящую перед ней труппу.

Мари курила самокрутку, зажав ее пинцетом для бровей. Мундштук тоже куда-то делся.

— Значит так. Премьера состоится через три дня, в моем университете. Я договорилась о вашем выступлении на следующий день в Театре Современной Драмы. Ты, — она махнула рукой в сторону Риты, обсыпав невесомым пеплом ее воротник. — Должна знать обе роли, свою и ее, — следующая порция пепла досталась Рише. — А ты… — на этот раз указала она на Свору, — будешь заменять ее, — снова показала она на Риту. — А если ты, мальчик, решишь заболеть или нажраться до премьеры — я превращу твою жизнь в ад. Всем все ясно?

— А напутствующую речь? А «котяток»? — ядовито спросил Вик.

— Я не в настроении. Нам незачем ссориться. Отыграешь мне два спектакля и больше никогда меня не увидишь. Уж как-нибудь перебьешься без речи.

Мари явно не была настроена шутить. А вот Вик злился. Злился на Мари, на Ришу, но больше всего — на себя. Мартин задумчиво молчал, привалившись к косяку и вертел в пальцах мелкую серебряную монетку. Иногда он подбрасывал ее на ладони, и монетка исчезала, спустя несколько секунд появляясь там, где должна была упасть. Светящаяся рыбка лениво скользила где-то под потолком.

Риша сидела чуть поодаль, не поднимая взгляда от своих сцепленных, побелевших пальцев. Вик смотрел на расстроенную подругу и думал о том, как все же паршиво, что она ему не доверяет. В конце концов, не выдержав, он сел рядом и коснулся пальцами ее запястья.

— Я люблю тебя, — одними губами сказал он ей, чтобы не привлекать внимание Мари.

Риша улыбнулась и привычным движением взяла его за руку. У нее это движение выходило особенным, мягким и плавным. Руки у нее были такими же, как Вик помнил с детства — теплыми и нежными. Казалось, она касается не только руки, но и сердца. В очередной раз Вик удивился, как у кого-то возникала мысли о том, что девушка с такими руками может делать что-то отвратительное.

Никто из актеров воодушевленным не выглядел. Рита, снова спрятавшаяся за привычный образ, смотрела на Мари со странной брезгливостью. Вик так и не смог встретиться с ней взглядом. Он чувствовал, что Рите симпатизирует Мартин, и поэтому старался хотя бы вести себя вежливо. Впрочем, Рите, видимо, доставляли удовольствие их постоянные перепалки, поэтому он не стал их прекращать, только стал тщательнее подбирать слова.

— Завтра выезжаем… котяточки. И лучше бы вам не опаздывать, — на прощание бросила Мари.

Риша прерывисто вздохнула. Вик перехватил ее взгляд, обращенный к Мари — полный надежды и слепой мольбы. Он только фыркнул. Она на Ришу даже не посмотрела.

Мартин ничего смешного не видел. С Мари было что-то не так, и он находил это очень плохим поводом для веселья.

…

Вик сидел за столом в кухне Ришиных родителей. На стене оглушительно тикали старые часы. Галина сидела, низко опустив голову и вязала удивительно уродливый, ярко-оранжевый шарф. Ее поза напоминала ту, в которой обычно шила Риша. Вик думал, что, несмотря на такие мелочи, между женщинами нет никакого сходства, о котором все говорят. Разве что еще глаза.

Риши за столом не было.

Вячеслав Геннадьевич молчал. Он выглядел постаревшим и опустошенным. Несмотря на то, что Вик испытывал к нему глухое, тяжелое чувство, похожее на ненависть, ему было жаль этого человека. Он привык видеть его совсем другим — сильным, самоуверенным, почти надменным. Сейчас мужчина, кажется, был сломлен.

— Вы поедете на свой спектакль, — наконец сказал он.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Спицы сухо скрипнули у Галины в руках.

— Я не могу ехать с вами. Да в этом и не будет никакого толка. Послушай, мальчик. Я хочу, чтобы ты понимал — я не параноик. Там, в городе, на самом деле опасно. Вы отыграете свою пьесу и вернетесь домой. Я буду очень надеяться, что вы там опозоритесь, но сомневаюсь, что это случится, а убедить тебя испортить спектакль я не смогу. Поэтому, когда вы вернетесь, я сделаю все, чтобы моя дочь никогда больше близко не подошла к чертову театру. А если мне не удастся… что же, в конце года я помогу ей собрать вещи и отвезу вас обоих в город.

Его слова повисли в воздухе, словно золотящаяся на солнце пыль.

«Мартин!»

«Я слышал».

Очень давно Вик не ощущал такого искреннего, ничем не замутненного счастья. Собственная судьба так не волновала и не тревожила его, как сбывающиеся мечты Риши. И между ними больше ничего не стояло. Не нужно было сбегать из дома, и Мари со своими интригами больше не имела над ними власти. Ведь Вячеслав Геннадьевич только что практически отпустил Ришу в город. Сам.

Вик пойдет в колледж, который выбрал. Они будут встречаться, и может быть даже снимут комнату или маленькую квартиру…

Будущее рисовалось ему в бело-золотых тонах.

Мартин молча слушал, что говорил Вячеслав Геннадьевич. Он был почти счастлив, потому что Вик наконец-то получал все, чего хотел.

Но для Мартина это означало, что скоро ему придется сделать то, что он собирался сделать очень давно.

Когда Вик переедет в город, и все образуется, Мартин создаст дверь в проеме и закроет ее. Выйдет во вторую — ведущую в темноту. С детства он помнил, что темнота убивает его. Но может быть он сможет найти ее границу, и там будет что-то иное.

А может быть, он умрет. В любом случае его роль будет отыграна. В счастливой любви Риши и Вика ему места не было.

И впервые Мартин подумал о той, второй двери не как о смерти, которой он все еще страшился, а как об освобождении.

— Спасибо вам.

— Говори спасибо ей. Это она меня убедила, — сказал Вячеслав Геннадьевич, кивая на Галину.

Он смотрел на нее сухими, уставшими глазами. Она отвечала ему пустым, бесцветным взглядом голубых, как небо глаз.

И почему-то от этой сцены Вику вдруг стало страшно.

…

На станцию они прибыли рано утром, чтобы успеть на первую электричку. Утро было серым и промозглым. Сырой ветер проникал под одежду, вылизывая остатки тепла и оставляя липнущий холодный след.

Вещи собирать долго не пришлось. У Вика и вещей-то почти не было. Отглаженный костюм в чехле он нес, приподняв за вешалку, вместе с обоими Ришиными платьями. Старый полупустой рюкзак Вик забросил за спину, а во второй руке он держал сумку с вещами Риши. Судя по весу сумки, Риша, никогда не выезжавшая надолго из деревни, решила предусмотреть все, включая внезапную тоску по какому-нибудь дорогому ее сердцу сервизу.

Риша стояла рядом, зябко кутаясь в серое пальто, которое было ей явно большим. После каждого порыва ветра она вздрагивала и прятала лицо в воротник.

— Ты зачем эту тряпку нацепила, солнце мое?! — в конце концов не выдержал этого зрелища Вик.

Риша ответила ему страдающим взглядом.

«Она едет в город и выпросила у матери пальто, потому что ее обычная куртка кажется ей некрасивой, а ту она наверное вернула Мари», — пояснил проницательный Мартин.

Риша и так отличалась болезненным видом, а сейчас, не выспавшись и замерзнув, вовсе выглядела так, будто ее вот-вот сдует. Вик тяжело вздохнул, отдал Рише костюмы, поставил ее сумку на землю и снял рюкзак.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты что делаешь? — спросила она, с изумлением глядя, как он раздевается.

— Форсирую события. Твой отец же наверняка думал, что тебя в городе обесчестят. Ну вот, я этим сейчас и займусь, — ответил он, улыбнувшись самой зловещей из улыбок Виконта.

— Знаешь, Вик, растлитель из тебя так себе, — проворчала Риша.