Нерассказанная история США - Оливер Стоун

Американские решения перевооружить Германию и подписать мирный договор с Японией, независимо от советского участия, еще больше усилили вражду между США и СССР. Недавно назначенный американский посол в Москве Джордж Кеннан беспокоился: «Мы сами… сверхмилитаризацией своей политики и своими заявлениями… укрепили веру Москвы в то, что в конце концов действительно стремимся к войне»63.

Учитывая излишнюю милитаризацию американской жизни, совершенно логично, что один из высокопоставленных военных баллотировался на пост президента. На президентских выборах 1952 года губернатор Иллинойса и кандидат на пост президента от Демократической партии Эдлай Стивенсон с треском проиграл генералу Дуайту Эйзенхауэру. В качестве кандидата на должность вице-президента Эйзенхауэр выбрал антикоммуниста, сенатора от Калифорнии Ричарда Никсона, не чуравшегося грязной работы. Во время избирательной кампании Никсон выполнял такую работу за Эйзенхауэра, осуждая «миротворца Эдлая» за примиренческую позицию по отношению к коммунистам и утверждая, что тот «получил ученую степень по сдерживанию коммунизма в колледже трусости, возглавляемом Дином Ачесоном»64. Сенатор Джозеф Маккарти скопировал его политику и называл кандидата от демократов «Элджером»65, намекая на Элджера Хисса[74]. Маккарти испытывал личную неприязнь к генералу Джорджу Маршаллу, которого он обвинял в «потере» Китая во время пребывания на должности госсекретаря в правительстве Трумэна. Во время предвыборной поездки в штат Висконсин, родной штат Маккарти, Эйзенхауэр собирался броситься на защиту своего друга и наставника от таких грубых нападок, но в конце концов отказался от конфронтации с таким антикоммунистом и демагогом, малодушно выбросив из своей речи абзац в защиту Маршалла. Он, очевидно, знал, что целых 185 человек из 221 конгрессмена-республиканца просили назначить их в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности при палате представителей США66.

Кампания Эйзенхауэра, яростно обличавшая продажность демократов, снизила темпы до минимума в сентябре, когда ее пошатнули известия о том, что бизнесмены-консерваторы тайно пожертвовали Никсону 18 тысяч долларов. Советники Эйзенхауэра поддержали мнение простых американцев и потребовали выгнать Никсона из партии. В последней отчаянной попытке спасти свое политическое будущее Никсон выступил со своей знаменитой «речью о Чекерсе» перед 55 миллионами телезрителей[75].

Эта ставка на сентиментальность простых американцев спасла Никсона. Но Эйзенхауэр еще немного помучил Никсона неизвестностью и сказал, что ждет его в Западной Вирджинии. Никсон составил прошение об отставке и рявкнул помощнику: «Чего еще ему от меня надо? Я не намерен ползти к нему на карачках». На следующий день Эйзенхауэр встретил его в аэропорту и сказал: «А ты молодчина, Дик»67. У Никсона сдали нервы, и он расплакался.

Эйзенхауэр с легкостью победил на выборах, получив поддержку в 39 штатах. В январе 1953 года, когда он вступил на пост, отношения между СССР и США были чрезвычайно напряженными. Эйзенхауэр и Джон Фостер Даллес, его новый госсекретарь, во время избирательной кампании не предпринимали ничего, что бы понизило градус в этих отношениях, а наоборот – подливали масло в огонь антисоветизма, призывая перейти от проводившейся демократами политики «сдерживания коммунизма» к «освобождению», на котором настаивали республиканцы.

Но Эйзенхауэр не всегда был таким ярым антикоммунистом. Так, в 1942 году он требовал открытия второго фронта, а позже находился в дружеских отношениях с советским маршалом Г. К. Жуковым. После войны он все еще не сомневался, что советско-американская дружба продлится. Сталин, относившийся к нему с большим уважением, сказал послу США Авереллу Гарриману: «Генерал Эйзенхауэр – великий человек не только из-за своих военных свершений, но и благодаря своему гуманному, дружелюбному, доброму и откровенному характеру»[76]68. Эйзенхауэр посетил Москву в августе 1945 года, и советские люди принимали его как героя. Сталин оказал ему особую честь: генерал стал первым иностранцем, наблюдавшим за парадом на Красной площади с трибуны Мавзолея Ленина. Позднее, уходя в отставку с должности начальника штаба сухопутных войск, он в своей прощальной речи признал ошибочным непродуманную подмену понятия национальной безопасности военной силой:

«Национальная безопасность не означает милитаризма или чего-то подобного. Безопасность нельзя измерить накопленными боеприпасами, численностью личного состава вооруженных сил или монополией на непобедимое оружие. Таких подходов придерживались Германия и Япония, и, проверенные войной, они оказались ложными. Даже в мирное время показатель физической силы ненадежен, поскольку оружие устаревает и становится непригодным; обширные армии распадаются, высасывая силу питающих их стран; монополия на оружие длится недолго»69.

За время пребывания у власти Эйзенхауэру не раз представится возможность отказаться от холодной войны и гонки вооружений. Возглавляя самое могущественное государство в мире в течение, вероятно, самого длительного периода международной напряженности в истории, он мог бы сделать смелый шаг, способный перевести мир на другие рельсы. Сигналы из Москвы намекали, что Кремль, возможно, уже готов изменить курс. Но из-за идеологии, политических расчетов, острой необходимости в милитаризованном государстве, а также из-за отсутствия воображения он неоднократно оказывался не в состоянии воспользоваться появившейся возможностью. И хотя он заслуживает уважения за то, что смог избежать войны с Советским Союзом в то время, когда она казалась весьма вероятной, после его ухода мир оказался в куда большей опасности, чем когда он только занял свой пост.

Эйзенхауэру не пришлось долго ждать исключительной возможности полностью изменить курс холодной войны. 5 марта 1953 года, через какой-нибудь месяц после его вступления в должность, умер И. В. Сталин. Кое-кто из приближенных советников Эйзенхауэра убеждал его использовать смятение в Москве в своих интересах и «напугать врага до потери сознания». СНБ призвал «к психологической эксплуатации этого события», а Ч. Д. Джексон, советник Эйзенхауэра по психологической войне, предложил «общее военно-политическое наступление»70. Но новые советские руководители быстро сориентировались и постарались ослабить напряжение в отношениях с Соединенными Штатами, дав указание Китаю и Северной Корее пойти на компромисс по соглашению о перемирии. 15 марта Г. М. Маленков публично заявил: «Нет ни одного спорного или нерешенного вопроса, который нельзя было бы урегулировать мирным путем»71. Новый директор ЦРУ Аллен Даллес сообщил, что советские лидеры серьезно желают «уменьшить опасность глобальной войны»72. Они даже сделали предварительные шаги к либерализации в самом СССР. Черчилль, снова избранный в 1951 году на пост премьер-министра Великобритании, начал опасаться ядерной угрозы. Он убеждал Вашингтон не упустить эту беспрецедентную возможность покончить с холодной войной. Он настаивал на встрече с советским руководством на высшем уровне73. Эйзенхауэр молчал целых полтора месяца, пока его советники готовили ответ. Наконец он прервал затянувшееся молчание и сделал одно из самых четких заявлений, когда-либо сделанных американским президентом, о потерях, которые страна несет из-за холодной войны:

«Каждая изготовленная пушка, каждый вошедший в строй военный корабль, каждая запущенная ракета в конечном итоге означают ограбление тех, кто голоден и не накормлен досыта, кто мерзнет и не имеет одежды. Этот мир… растрачивает силы наших рабочих, способности наших ученых и надежды наших детей. Современный тяжелый бомбардировщик стоит не меньше, чем… новые школы в 30 городах, или две электростанции, каждая из которых будет обеспечивать энергией город с населением 60 тысяч человек, или две прекрасно оборудованные больницы. Это 80 километров бетонного покрытия для наших дорог. За один истребитель мы платим цену, равную стоимости полумиллиона бушелей пшеницы. За один эсминец мы расплачиваемся тем, что не можем построить новые дома, в которых могли бы жить более 8 тысяч человек… Это не тот образ жизни… Под нависшими облаками угрозы войны проступает железный крест, на котором распято человечество»[77]74.

Эйзенхауэр в совершенно неожиданной манере призвал к миру, разоружению и развитию стран третьего мира. Но при этом он остался верен своим основным убеждениям, остался консервативным рыцарем холодной войны, обвиняя в охватившей весь мир тревоге Советский Союз.

New York Times назвала его речь «великолепной и очень трогательной»75. Washington Post выразила надежду, что он намекнул на неприятие «провокационных заявлений Трумэна», «воинственных жестов», «милитаризации политики» и «помощи… любому, кто станет противником коммунистов». Эйзенхауэру, как считала Post, необходимо еще отказаться от «теории, будто щелчок кнута в Москве вызывает автоматическое повиновение и в отдаленных уголках стран-сателлитов, по всему красному Китаю и во всей зараженной коммунизмом Азии»76.