Зов красной звезды. Писатель - Бэалю Гырма

«И ты вправду веришь тому, что говоришь? Ты жесток. Как ты можешь думать, что все хорошо, когда убивают людей без суда? Я столько лет прожила с тобой, но не знала, что ты такой зверь. Тебе дела нет до человеческой жизни. Ты думаешь только о своих книгах!» — кричала она, и я понял, что наш брак неминуемо приближается к концу.

Однажды нас пригласили в гости на ужин знакомые англичане. Хотя Марта и попросила меня пойти с ней, я заметил, что она не настаивала на этом, как бывало раньше. Желая сделать ей приятное, я согласился. Когда мы пришли, там оказался ее дядя.

За ужином начались разговоры о революции. Дядя стал подробно рассказывать о тех, кто покинул Эфиопию. Были среди них врачи, инженеры, архитекторы, государственные деятели, дипломаты. «Страна опустела, — с грустью сказал он. — Если и остался кто-либо из интеллигенции, то это люди безнадежные. Надо проявить благоразумие до того, как солнце скроется за горизонтом. Похоже, что здесь намерены насаждать коммунизм. Но кто же предпочтет муравьиную жизнь тому, как мы жили раньше? — Обратившись ко мне, он добавил: — Я лично эту жизнь не принимаю».

Хозяин заговорил о событиях на севере и юге страны. Он сказал, что если руководство страны не изменит свою политику и не станет законным, то Эфиопия не может рассчитывать на внешние займы и кредиты. Эфиопию ждет падение и гибель. Вот почему из страны уезжают представители иностранных торговых фирм. Экономика пришла в упадок. А кроме того, нет согласия между Дергом и армией. Стране тяжело было иметь и одного царя. А сто двадцать царей[63] — это вообще немыслимо. «Вы возвращаетесь к феодальной раздробленности, — говорил он. — Великую в прошлом страну ожидает разруха — порождение гражданской войны, в которой ее разорвут на части. Бедная Эфиопия!» — закончил он и посмотрел сначала на меня, потом на Марту и ее дядю. «Если бы я был на вашем месте, я стал бы искать путей, как бежать из этого ада», — сказал хозяин, немного помолчав. Его сразу же поддержал дядюшка. «Что ты думаешь об этом, Сирак?» — спросил он меня. «О чем?» — желая уклониться от ответа, спросил я его. «Да о том, как бежать из ада?» — сказал он.

«Во-первых, Эфиопия не стала адом и не станет им никогда. А если и станет, то лишь для немногих. Для большинства же она будет раем. Правда в том, что нет больше Эфиопии, угодной правящим классам и империалистам. И не думаю, что когда-нибудь она вновь станет такой. Но еще не родилась на свет та Эфиопия, о которой мечтает народ. А мы тут сидим и проливаем крокодиловы слезы. Что бы ни случилось, я никогда не покину мою родину. Судьба нашего народа — это моя судьба, гибель его — моя гибель, радость его — моя радость. Нет, друзья, я остаюсь здесь! Куда я уеду из страны, где предана земле моя пуповина? Я хочу быть писателем. И мне кажется, наступает время, когда я им стану. Сегодня вершится подлинная история Эфиопии, которая дремала в гордом сне три тысячи лет. У меня нет другого выбора, кроме как принять участие в созидании этой истории. Разве можно уехать из страны, где происходит революция? Из всех чудес, которые мне привелось увидеть у нас, самое большое чудо — революция. Я не думал, что она возможна. И вот наступило необыкновенное время — революция вспыхнула стихийно, стихия породила новый жизненный опыт».

Не успел я закончить, как Марта и дядюшка, будто сговорившись, в один голос спросили, серьезно ли я все это говорю. «Совершенно серьезно», — сказал я и хотел на этом прекратить разговор, но тут вмешался англичанин: «Значит, вы не думаете о дальнейшей судьбе сына и о счастье жены?» — «И жена, и сын не могут иметь судьбы и счастья, отличных от судьбы и счастья эфиопского народа», — сказал я и замолчал.

Назавтра дядюшка вызвал меня в кабинет и сказал, что я должен по срочному делу выехать в Авассу. Когда через неделю я вернулся, в доме было пусто. Я очень устал с дороги и, решив, что Марта с сыном уехала к своей матери, лег спать. Проснулся я около полуночи. Марты не было. Я подумал, что они остались там ночевать, и попытался снова уснуть, но сон не шел. Я долго ворочался в постели. Потом встал и, подойдя к письменному столу, увидел конверт, на котором рукой Марты было написано мое имя. Я прочитал раз, другой, третий. И начал хохотать, хотя слезы душили меня.

— О чем же она писала? — не выдержала Себле. Сирак украдкой взглянул на часы.

— «Прощай, мой любимый муж! Если есть бог, то, может быть, когда-нибудь мы и свидимся. Я прилагала все усилия к тому, чтобы мы вместе уехали отсюда. Но ты предпочел явную гибель. Поэтому я с сыном уезжаю, когда тебя нет дома…»

Я хотел позвонить ее родным, — продолжал Сирак, — но решил, что это бессмысленно. Взяв чемодан, я ушел…

— А как же дом? — спросила Себле.

— Разве теперь это был мой дом?

— Так что же, ты все бросил?

— Да, все бросил, — ответил Сирак.

— И куда же ты решил идти? — не унималась Себле.

— Я знал куда. Может, ты догадаешься? — спросил Сирак.

— Не знаю, — пожала плечами Себле.

— Прямо к той женщине, которая стала потом моей женой.

— С чего это ты о ней вспомнил?

Сирак снова посмотрел на часы и продолжал:

— С того вечера, как мы познакомились, я иногда вспоминал ее. И бывал у нее несколько раз. Ведь это она вернула меня с «небес» на землю. Бывая с ней, я не раз думал о том, как вызволить ее из той жизни, которой она принуждена жить. Поэтому, выйдя из дому, я сразу подумал о ней.

Себле помолчала немного и тихо спросила:

— А что же будет с нами? Как ты думаешь?

— Разве мало того, что мы любим друг друга? — помедлив с ответом, сказал Сирак.

На глаза Себле навернулись слезы. Но ему больше нечего было ей сказать. Он не хотел ее огорчить. Сирак действительно не знал, любовь ли то, что было между ними. Они желали видеть друг друга, ну и что? Оба они имели обстоятельства, от которых хотелось укрыться. Может, это и свело их? А может, вообще их отношения — мираж или, как говорил Искандер, — временное убежище.

— Ну и чем кончится наша любовь? — спросила Себле.

— Кто знает? — ответил Сирак задумчиво.

Не мог же он сказать ей, что эти приятные отношения не