Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского - Антология

«Весенний сумрак, ночь — и все вокруг…»

Весенний сумрак, ночь — и все вокругцветет. И город в золотые блесткиоделся, как на сказочном наброскеобласканный весной волшебный луг.

О луг златой, что наводнили вдругмелодии, напевы, отголоски,и золотые потекли полоскиво все концы, на север и на юг.

И жизнь шумит, и с ней молва людская,что медленней и тяжелей течет,под горним светом звезд не умолкая, —

как будто в темной глубине породземли, цветущей в ожиданье мая, —глухое бормотанье тайных вод.

«И был закон, народ, в тебе — мерило…»

И был закон, народ, в тебе — мерило,Твоя судьба тебе же вручена.Приемли мир и не жалей зернаЗемле, что недра для тебя раскрыла.

Раскована мыслительная сила —Так разогни же смело рамена,Как раскрывает все цветы веснаНавстречу блеску горнего светила.

Проснись, о человек, и позабудьНеверие, лукавство и коварство.Узри лежащий пред тобою путь —

Прославя доблесть и презрев мытарства,Вступи же в кузницу судьбы и будьСкипетродельцем собственного царства.

«На небесах высоких торжество…»

На небесах высоких торжество;Там град бесстенный отверзает двери,И ветр веков, скользя по эфемере,Приумножает красок волшебство.

И рвенье человека таково,Что, глядя на миры в небесной сфере,В костер, пылавший у него в пещере,Он обронил ребенка своего.

Увы, нам непостижен град верховный,Младенцы, мы игре своей греховнойТворим кумиров детскою рукой, —

А наши очи, что в блужданье праздномПредали фантастическим соблазнам,В щепоти праха обретут покой.

Из поэтов Мальты

Джузе Мускат-Аццопарди

(1853–1927)

Залив Марсашлокк

Какая ночь, какая тишь в просторах!Луна в заливе занята игрой —Меж волн шныряет, множится в повторах:Все волны моря — на один покрой.

В серебряных деревьях — тайный шорох,И тени простираются поройК тем синим облакам, среди которыхКлубятся звезды, как пчелиный рой.

Какая тишь! Как долго мир беззвучен!Уснуть не смею: только ждать могу —И, наконец, услышу скрип уключин, —

И вот уже бредет пастух с отарой,И резко на восточном берегуБледнеют небеса над Деллимарой.

Рынок так рынок!

На мерки продается тут зерно,На дюжины — что яйца, что ириски,На бочки, разумеется, вино,На штуки — тыквы, ну, а суп — на миски.

Изюм — на горсти, так заведено,Миндаль — на кучки, а треска — на снизки,На связки — лук, на ярды — полотно,Мука — на фунты, на бутыли — виски.

Размер, подсчет — на вкус, на дух, на цвет,Тюки, мешки, рулоны, кучки, бочки —Все продается, исключений нет.

Пусть покупают кто во что горазд!Издатель, счет переведя на строчки,Газету, да и совесть, распродаст.

Дун Карм

(1871–1961)

Полярная звезда

Когда, устав от дне́вного труда,я покидаю города горнило —на севере я зрю тебя всегда,исконно неподвижное светило.

Пока сестер счастливых чередавокруг тебя танцует легкокрыло,как мать, следишь за ними ты, звезда,благоразумья верное мерило.

Лишь ты одна, недвижная вовек,ведешь к заветной цели мореходасквозь ураган и яростную тьму, —

и если брата иль отца на брегчужой и злой закинет непогода,то подари надежный кров ему.

Развалины

(Теми Заммиту)

Там, где к земле течет лазурь небесИ зелень всхолмий взлет остановила —Еще фундамент ветхий не исчез:На нем когда-то возвышалась вилла.

Ревнитель древний, римский камнерез,Нам завещал мозаику настила;Увы — ни колоннаду, ни навесСтолетий череда не пощадила.

Ни статуй мы, ни портика не зрим:Все, что какой-нибудь матроны радиЛюбовно здесь воздвиг могучий Рим, —

Все испарилось утренней росой,И только между плитами, в засаде,Хохочет Смерть с клепсидрой и косой.

Виет Ирда

Когда лучей закатных бахромаНад склонами трепещет в пляске дикой —Смотрю туда, в долину, где домаСтоят средь пальм и тишины великой;

Когда к рассудку подступает тьма,И отдых жаждет стать его владыкой,И пусто все — лишь ветер от холмаДоносит песню жницы смуглоликой, —

Внемлю тому, чего не слышно днем:Доносят в шелесте своем садыНемые вопли ртов, забитых глиной, —

В который раз я думаю о нем,О том, кто был виновником беды, —И слышу поступь смерти над долиной.

Николь Бьянкарди

(1904–1987)

Портрет

Из-под Зеббуджа. Нынче — городской.Хотя и духовидец, но эмпирик.В стихе мальтийском — словно в мастерской.Поэт — бесспорно! И трибун, и лирик.

Высок и худ. Достаточно мирской.Одет — в сутану: значит, все же клирик.Любитель славы. Да еще какой.Однако не клюет на панегирик.

Экс-библиограф. Сложная судьба.Сейчас — уже на пенсии. При этомИ не ослеп, и не нажил горба.

В литературе — держит старшинство.Наставник — молодым. Отец — поэтам.Пускай растут! Куда им до него.

Рузар Бриффа

(1906–1963)

Летний полдень

Природа задохнулась от жарыНевыносимой. Что поделать — лето.В стихиях тишь, спокойствуют миры.Земля обожжена и перегрета.

Вот — перечное дерево; с корыСпадают шершни: ясно, песня спета.Вот — мрачный жук, ползущий из норыЧерез дорогу. Скверная примета.

Все в мареве. Оцепенел залив.Белеет парус и чернеет рея,Плывет кораблик — но и он сонлив.

Покой — в природе. В сердце — непокой:Оно болит и, от жары дурея,Терзается любовью и тоской.

Джузе Аквилина

(1911–1997)

Конь жизни

Конь Времени: на свете нет веревки,Которая стреножить бы моглаЕго: и, закусивши удила,Он исступленно мчит без остановки.

Он — изначальный враг вольтижировки,Он — ненавистник всякого седла,Ему любая ноша тяжела,Лишь безнадежно звякают подковки.

Конь Времени! Куда бежать коню,Ему, чье тело гибче гуттаперчи?Он мчит в закат, швыряя пену с губ, —

Я совершенно зря его маню:Неистово сверкнула грива, круп —Конь промелькнул и канул в черном смерче.

Детство

О, книги жизни первая страница,Прочитанная мною так давно,О, время детства! Кажется, оноЕще и до сих пор могло бы длиться.

В нем сердце знай поет, поет как птица,Житейской прозой не умудрено, —Ему ни грана злобы не дано —Затем оно и не умеет злиться.

Гляжу в былое, как с вершины вниз:Встречаю на тропе в свое селоРебят-соседей в Муншаре, в Аль-Кбире, —

Там известь жег я, там сажал маис…Увы, все слишком зыбко в нашем мире,И что прошло — то навсегда прошло.

Франс Камиллери